— Я начинаю, кажется, убѣждаться, что Евгенія Александровна просто очень рада, что она можетъ не думать и не заботиться о своихъ дѣтяхъ, замѣтила уже съ непріязненнымъ чувствомъ княгиня въ своемъ кругу. — Конечно, это и удобнѣе и легче свалить хлопоты и заботы на другихъ, а самимъ умыть руки. Господи, и это матери!
Это была первая капля масла, попавшая на потухавшій огонь. Донесла эту каплю масла до Евгеніи Александровны Мари Хрюмина.
VI
Если вамъ случалось сиживать въ какомъ-нибудь буфетѣ желѣзнодорожнаго вокзала или общественнаго сада, то вы, конечно, замѣчали не разъ собаченокъ, останавливающихся передъ тѣми столами, за которыми кто-нибудь пьетъ чаи или закусываетъ. Кто сидитъ за этими столами — до этого собаченкамъ нѣтъ дѣла; онѣ слѣдятъ только за однимъ — за которымъ столомъ ѣдятъ. Онѣ останавливаются передъ столомъ и начинаютъ пристально и какъ-то жалобно смотрѣть въ глаза закусывающему человѣку, изрѣдка повиливая хвостомъ; этотъ человѣкъ можетъ ихъ отогнать, если онѣ надоѣдятъ ему, онѣ обойдутъ съ другой стороны и остановятся съ тѣмъ-же самымъ выраженіемъ глазъ, съ тѣмъ-же самымъ повиливаньемъ хвостомъ. Въ концѣ концовъ, имъ бросаютъ подачку. Такъ онѣ живутъ всю жизнь: у нихъ нѣтъ хозяевъ, нѣтъ жилья, нѣтъ мѣста, которыя онѣ сторожатъ, исполняя свои обязанности, нѣтъ; такъ сказать, данной имъ роли, но онѣ кормятся и кормятся иногда очень не дурно. Если и есть что-нибудь непріятное въ ихъ жизни, такъ это-то, что ихъ могутъ гонять отвсюду и что на нихъ могутъ поднимать палку всѣ. Участь такихъ собаченокъ выпадаетъ на долю цѣлой массѣ такъ называемыхъ барышень-бѣлоручекъ, не имѣющихъ ни капиталовъ, ни занятій и скитающихся отъ стола къ столу въ кругу богатыхъ родныхъ и знакомыхъ. Мари Хрюмина принадлежала къ числу такихъ созданій. Вѣчно она ночевала или оставалась гостить гдѣ-нибудь «у тети», «у кузины», «у подруги», возвращаясь въ неуютную комнату къ своей матери во вдовьемъ домѣ только на нѣсколько часовъ по необходимости перемѣнить бѣлье, платье. Чаще и дольше всего она гащивала въ былые дни у княжны Олимпіады Платоновны, эксплуатируя послѣднюю, насколько было можно; она даже мечтала незамѣтнымъ образомъ совсѣмъ поселиться у княжны и захватить кое-что изъ наслѣдства княжны, въ случаѣ смерти Олимпіады Платоновны. Но пріемъ послѣднею на воспитаніе дѣтей племянника разрушилъ всѣ планы Мари Хрюминой: ея отношенія къ княжнѣ стали холодны и ей снова пришлось скитаться по разнымъ родственницамъ и знакомымъ. Эти скитанія были не легки, не веселы, наносили не мало уколовъ самолюбію дѣвушки и при каждой непріятности въ душѣ Мари Хрюминой возникали упреки «этимъ противнымъ нищимъ», вытѣснившимъ ее изъ дома княжны. Правда, «нищіе», то есть Евгеній и Оля, были вовсе не виноваты въ томъ, что Мари Хрюмина стала сначала рѣже гостить у княжны, а потомъ не поѣхала съ княжной въ Сансуси, не желая «похоронить» себя въ деревнѣ. Но тѣмъ не менѣе Мари Хрюмина ненавидѣла этихъ нищихъ, ненавидѣла ихъ отца, ихъ мать. Однако судьба сыграла съ ней странную шутку: при первой-же встрѣчѣ съ Евгеніей Александровной, Мари Хрюмина была изумлена ласками Евгеніи Александровны. Евгенія Александровна цѣловала всѣхъ и каждаго, кого можно было цѣловать: не обошла она и Мари Хрюмину.
— Душечка, какъ жаль, что мы не были знакомы раньше! воскликнула Евгенія Александрова своимъ щебечущимъ голосомъ. — Владиміръ скрывалъ меня отъ всѣхъ родныхъ, не сблизилъ ни съ кѣмъ… Я увѣрена, что мы были бы давно друзьями, если бы я васъ узнала раньше.
Затѣмъ послѣдовали поцѣлуи и приглашенія къ себѣ запросто, гостить, вмѣстѣ ѣздить въ театръ, въ маскарады. У этихъ двухъ женщинъ явились вдругъ даже свои маленькіе секреты.
— Ахъ, что это за родные, говорила Мари Хрюмина про князей Дикаго, — хуже, чѣмъ чужіе. Черствость и эгоизмъ, вотъ все, чѣмъ надѣлила ихъ судьба. Конечно, я небогатая дѣвушка, во мнѣ нечего искать, потому я и встрѣчаю только холодность!
— Душа моя, развѣ я этого не понимаю! съ чувствомъ воскликнула Евгенія Александровна. — Я сама испытала все это. Меня знать не хотѣли, покуда я была женой Владиміра, когда я столько перестрадала.
— Да, да, тогда про васъ Богъ знаетъ, что говорили, замѣчала Мари Хрюмина. — А теперь не знаютъ, гдѣ посадить, какъ принять!
— Неужели вы думаете, что я не понимаю, за что меня ласкаютъ! вздыхала Евгенія Александровна. — Деньги, вліяніе моего мужа — вотъ что дало мнѣ значеніе у такихъ особъ, какъ княгиня Марья Всеволодовна.
— О, это извѣстная эгоистка и лицемѣрка! раздражительно говорила Мари Хрюмина. — Вотъ теперь она няньчится съ вами, льститъ вамъ въ глаза, а за глаза… Но нѣтъ, я не должна, милая моя Евгенія Александровна, огорчать васъ!
— Ахъ, говорите, говорите все! приставала Евгенія Александровна. — Я привыкла къ людской двуличности, къ людскимъ клеветамь.
— Нѣтъ, лучше не знать, что говорятъ люди! Зачѣмъ огорчать васъ?
— Душа моя, не бойтесь! Я такъ рада, такъ рада, что нашла, наконецъ, хоть одно существо, которое можетъ быть моимъ преданнымъ другомъ! Я прошу васъ говорить мнѣ все, все, что вы знаете!
Обѣ женщины обнялись, изливаясь въ преданности другъ другу.
— Вы знаете, княгиня начинаетъ распускать слухи, что вы вовсе и не желаете спасти своихъ старшихъ дѣтей, что вы заботитесь только о своемъ спокойствіи, что вы очень легко относитесь къ вопросу о дѣтяхъ, сказала Мари Хрюмина. — И вѣчно у нея разныя театральныя фразы являются въ подобныхъ случаяхъ. Тоже говорила про васъ и воскликнула: «Господи, и это матери!»
Евгенія Александровна уже замигала глазами и по ея щекамъ прокатились двѣ слезинки.
— Богъ съ ними, Богъ съ ними!.. Пусть клевещутъ! проговорила она. — Что-же я могу сдѣлать, когда мои дѣти не у меня, отняты, въ чужомъ домѣ!
— Да и стоитъ-ли думать о нихъ, когда они уже безповоротно взяты княжной! возразила Мари Хрюмина. — Мнѣ тяжело говорить вамъ, какъ матери, о нихъ. Но, право, они не стоятъ вашихъ слезъ о нихъ: Оля — это какая-то пустая дѣвочка, чуть не играющая въ куклы до сихъ поръ, очень ограниченная по уму, а Евгеній… Знаете-ли, что онъ не иначе называетъ васъ, какъ Евгеніей Александровной! Черствое сердце и самое вредное направленіе идей….
Евгенія Александровна плакала.
— И княгиня хочетъ еще, чтобы вы мучались, стараясь передѣлать-то, что уже не поправимо! продолжала Мари Хрюмина. — Хорошо ей клеветать на другихъ, когда про нее никто не смѣетъ слова сказать: какже можно — святая христіанка…
— Но мнѣ больно, мнѣ больно, что они начинаютъ бросать въ меня грязью! волновалась Евгенія Александровна.
— Изъ магазина модистка пріѣхала, доложилъ лакей.
— Ахъ, извините меня, душа моя, я удалюсь на минуту, обратилась Евгенія Александровна къ Мари Хрюминой. — Это принесли платье къ балу въ дворянское собраніе. Этотъ балъ съ алегри устраивается въ пользу «общества» княгини Марьи Всеволодовны. Вы будете тамъ тоже?
— Я? сказала Мари Хрюмина съ изумленіемъ. — Гдѣ-же мнѣ! Тамъ будутъ такіе туалеты!
— Фи, стоитъ-ли объ этомъ думать! воскликнула Евгенія Александровна. — Ради Бога, поѣзжайте! Я безъ васъ буду тамъ, какъ въ лѣсу, одна. Я стою у колеса алегри, вы будете моимъ асистентомъ. Нѣтъ, право, поѣзжайте!
— Но я не могу, возражала Мари Хрюмина.
— Изъ-за платья?.. Да?
— Да.
— Это пустяки! Вы поѣдете!
— Но какже!
— Вы поѣдете, душечка! Идемте къ модисткѣ!
— Но, Евгенія Александровна…
— Вы меня хотите обидѣть? Да? Значитъ, вы тоже только на словахъ меня любите?
— Другъ мой!
Обѣ женщины снова обнялись. Черезъ полчаса, въ восторгѣ отъ заказаннаго платья, Мари Хрюмина уже прыгала и хлопала въ ладоши, что при ея тощей фигурѣ выходило довольно оригинально и занимательно.
Евгенія Александровна стала выѣзжать вездѣ и всюду съ Мари Хрюминой и для Мари Хрюминой настали счастливые дни. Отношенія Евгеніи Александровны къ Мари Хрюминой были похожи на отношеніе первой къ той злосчастной швеѣ, которую въ былые дни принимала Евгенія Александровна у себя, дѣлая на нее разные сборы и домашнія лотереи. Она всѣмъ и каждому говорила теперь:
