— Господи, Ганс, однако вы и раздобрели, — сказал Галлахер на прекрасном немецком, указав на обширный живот фельдфебеля.

Клингер улыбнулся.

— Человеку нужно жить. Мы с вами старые солдаты, господин генерал. Мы друг друга понимаем. У вас есть что-нибудь для меня?

— Два мешка картошки для официальной записи.

— И?

— И один для вас, если вас это интересует.

— А в обмен?

— Бензин.

Немец кивнул.

— Одна канистра на пять галлонов.

— Две канистры по пять галлонов, — сказал Галлахер.

— Генерал, — Клингер повернулся в сторону ряда канистр с бензином, бывшей собственности британской армии, взял две из них и понес в фургон, — что будет, если я сообщу о вас. Вы теряете чувство меры.

— Для меня тюрьма, а для вас увеселительная прогулка, — ответил Галлахер. — Говорят, на русском фронте в это время года очень славно.

— Вы практичный человек. — Клингер вытащил из фургона три мешка картошки. — Но однажды вас остановит патруль проверить бензин и обнаружит, что ваш бензин не того цвета.

— Ах, разве вы не знаете? Я же волшебник, друг мой. — И Галлахер уехал.

Бензин для армии подкрашивался красным, тот, что предназначался для сельского хозяйства, зеленым, врачам полагался розовый. Но Клингер, видимо, не знал о простом способе удаления красителя процеживанием бензина сквозь фильтр газовой маски, которыми было снабжено население в самом начале войны. Не требовало больших усилий и времени добавление в бензин зеленой краски, превращавшей его из армейского в сельскохозяйственный.

Речь шла о выживании. Это был старый остров, и та половина Галлахера, которая досталась ему от Леброков отчаянно гордилась его умением приспосабливаться. За долгие века на острове случалось разное. И сейчас, проезжая мимо отеля, где размещался штаб немецкого военного флота, Галлахер, взглянув на нацистский флаг над входом, пробормотал: «Мы будем здесь, когда о вас, сволочи, не останется даже воспоминаний».

Галлахер оставил фургон у подвесного моста и прошел вдоль причала Альберта, поднялся по лестнице на его верхнюю секцию. Он остановился, чтобы закурить одну из французских сигарет, и посмотрел на залив. Туман немного развеялся, но замок Елизаветы на своем острове смотрелся еще непривычно: мистически, как будто из сказки. Когда-то в нем жил Вальтер Рейли,[9] который был тогда губернатором. Теперь там обосновались немцы со своими бетонными укреплениями с пулеметными гнездами наверху.

Галлахер посмотрел вниз на гавань. Как всегда в ней кипела активность. Наряду с другими судами, немцы для снабжения островов пролива использовали баржи с Рейна. И сейчас несколько таких барж было пришвартовано на дальнем конце набережной Нью-Норс. Можно было увидеть суда самых разных типов из состава 2 сторожевой флотилии и пару минных тральщиков класса М-40 из 24-ой флотилии минных тральщиков, несколько грузовых судов, в основном, каботажных, и среди них «Виктор Гюго», пришвартованный у причала Альберта.

Построенный в 1920 году фирмой Братья Фергюсон в Глазго для французской фирмы, которая занималась прибрежной торговлей, он, определенно, знавал лучшие времена. На его единственной дымовой трубе виднелись пробоины от пушечных снарядов британских Бофайтеров, полученные во время атаки на конвой из Гранвиля в одну из ночей пару недель назад. Савари был на нем капитаном команды из десяти французов. Противовоздушная защита состояла из двух пулеметов и зенитки Бофорса, которые обслуживали семь немецких младших морских чинов под командованием Гвидо Орсини.

Галлахер увидел и самого Орсини, который стоял на мостике, прислонившись к ограждению, и крикнул ему по-английски:

— Привет, Гвидо! Не знаешь, где Савари?

— В кафе.

Павильон в конце причала, служивший в качестве кафе, не мог похвастаться обилием посетителей. За одним из столов четверо французских матросов играли в карты, а за другим тем же были заняты трое немецких матросов. Роберт Савари, большой бородатый человек в штормовке и кепке, с замызганным шарфом, замотанным вокруг шеи, сидел один за столом у окна, курил сигарету. Перед ним на столе стоял кофейник.

— Как дела, Роберт? — спросил Галлахер по-французски и сел.

— Непривычно вас здесь видеть, мой генерал. Не иначе, вам что-нибудь нужно.

— Ах ты, хитрый старый крестьянин. — Галлахер протянул ему под столом конверт. — Держишь?

— Что это?

— Просто положи в карман и не задавай вопросов. Когда будешь в Гранвиле, забеги там в крепости в кафе У Софи. Ты его знаешь?

Савари сразу побледнел.

— Конечно, знаю.

— Ты хорошо знаешь добрую Софи Крессон и ее мужа Жерара?

— Я с ними знаком. — Савари попытался под столом вернуть конверт Галлахеру.

— Тогда ты знаешь, что они занимаются терроризмом, в самой экстремальной форме, которая возможна. Они не только убивают бошей, они любят, также, показывать примеры коллаборационистам, не правда ли, красочная фраза? Будь я на твоем месте, я бы очень задумался. Возьми письмо. Естественно, не вздумай его прочесть. Если ты это сделаешь, то, возможно, навсегда лишишься сна. Просто передай его Софи с приветом от меня. Я уверен, что у нее будет для меня сообщение, которое ты мне и передашь сразу по возвращении сюда.

— Черт бы вас побрал, генерал, — пробормотал Савари, запихивая в карман письмо.

— Можешь не беспокоиться, Дьявол давным-давно за мной присматривает. Тебе ничто не угрожает. Гвидо Орсини хороший парень.

— Граф? — Савари пожал плечами. — Крикливый, продажный итальяшка. Ненавижу аристократов.

— Но этот, по крайней мере, не фашист. Он, возможно, отдает Гитлеру меньше времени, чем ты. У тебя в сумке нет каких-нибудь приличных сигарет? Я просто схожу с ума от курения этого мерзкого табака, который импортируется в последнее время.

Савари хитро на него посмотрел.

— Ничего особенного. Только немного Житан.

— Надо же, он говорит: только, — громко воскликнул Галлахер. — Хорошо, я возьму две сотни.

— А я что за это получу?

Галлахер открыл мешок, данный ему Шевалье.

— Свиная нога пойдет?

У Савари отвисла челюсть.

— Бог мой, у меня уже текут слюнки. Давайте ее сюда.

Галлахер подпихнул мешок под столом и взял коробку с сигаретами.

— Ты знаешь мой телефон в коттедже. Позвони сразу по возвращении.

— Хорошо.

Савари поднялся, и они вышли из кафе. Галлахер был не в силах ждать. Он достал из коробки пачку Житан, распечатал и закурил сигарету.

— Господи, какое наслаждение.

— Ну, тогда я пошел. — Савари сделал шаг по направлению к сходням «Виктора Гюго».

Галлахер тихо произнес:

— Подведешь меня, убью. Вот так вот, дружище. Понял?

Савари обернулся, открыв от удивления рот. Галлахер ободряюще улыбнулся и пошел вдоль причала прочь.

Джордж Гамильтон был высоким угловатым человеком, чей старый твидовый костюм казался, по меньшей мере, на размер больше, чем требовалось. В свое время известный врач, являвшийся профессором фармакологии лондонского университета и консультантом госпиталя Гайя, он вышел на пенсию и поселился в коттедже на Джерси как раз перед самой войной. В 1940 году, когда со дня на день ожидали прихода немцев, множество жителей покинуло остров, и врачи не были исключением. Именно этим объяснялось, что Гамильтон, являвшийся доктором медицины и членом ученого совета Королевского колледжа врачей, теперь, в возрасте семидесяти лет, работал простым терапевтом.

Гамильтон откинул со лба седую прядь волос и поднялся, глядя на Келсоу, лежавшего на диване.

— Нехорошо. Его необходимо отвезти в госпиталь. Без рентгена трудно сказать наверняка, но есть, по крайней мере, два перелома большой берцовой кости. Возможно, даже три.

— Никакого госпиталя, — едва слышно произнес Келсоу.

Гамильтон сделал знак Элен и Галлахеру, и они последовали за ним в кухню.