– А если бы Ноукс зашел в гостиную между 18:20 и девятью часами?

– Тут он рисковал. Но старый Ноукс был “точен как часы”. Он ужинал в 19:30. Солнце село в 18:38, а комната темная и с низкими окнами. После семи часов туда можно было зайти в любой момент – скорее всего, он ничего бы не заметил. Но вы обыграйте это как хотите.

– Должно быть, утро после вашего прибытия было для него не из приятных, – сказал сэр Импи. – Если, конечно, обвинение справедливо. Странно, что он не пытался убрать цепь после того, как преступление открылось.

– Пытался, – возразила Гарриет. – Он приходил три раза, когда в доме были грузчики, и весьма недвусмысленно пытался выставить меня из комнаты, чтобы я осмотрела какие-то консервы. Один раз я вышла и встретила его в коридоре на полпути к гостиной.

– А! – сказал сэр Импи. – И вы готовы подтвердить это под присягой. Вы двое почти не оставляете мне шансов. Если бы вам, Питер, было на меня не наплевать, вы женились бы на женщине поглупее.

– Боюсь, в этом отношении я эгоист. Но вы ведь возьметесь, Бигги, и сделаете что можете?

– Да – чтобы сделать вам приятное. Подвергнуть вас перекрестному допросу будет одно удовольствие. Если придумаете какие-нибудь неудобные для себя вопросы – дайте знать. А теперь уходите. Я старый стал, мне пора в постель.

– Ну вот и все, – сказал Питер. Они стояли на тротуаре, слегка дрожа от холода. Было почти три часа ночи, ветер обжигал. – Что теперь? Ищем гостиницу?

(Какой тут правильный ответ? Вид у него был одновременно усталый и беспокойный – в таком состоянии почти любой ответ будет неправильным.) Она решила рискнуть:

– Далеко ли до поместья Денверов?

– Чуть больше девяноста миль, скажем, девяносто пять. Хочешь поехать прямо сейчас? Можем взять машину, к половине четвертого уже выедем из Лондона. Обещаю не гнать, ты сможешь поспать в дороге.

Чудесным образом ответ оказался правильным. Она сказала:

– Да, поедем.

Они поймали такси. Питер назвал адрес гаража, где оставил машину, и они покатили по безмолвным улицам.

– Где Бантер?

– Поехал поездом, чтобы сообщить, что мы можем немного припоздниться.

– А твоя мама не будет против?

– Нет. Она меня сорок пять лет знает.

II. Denver Ducis[316]: сила и слава[317]

И снова Большой северный тракт, миля за милей, через Хатфилд, Стивенидж, Балдок, Бигглсуэйд, на северо-восток до границы Хартфордшира. Той же дорогой они ехали четыре дня назад, а сзади сидел Бантер, а под ногами у него лежали две с половиной дюжины портвейна, завернутые в одеяло. Гарриет почувствовала, что засыпает. Однажды Питер дотронулся до ее руки со словами: “Вот поворот на Пэгфорд”. Хантингдон, Чаттерис, Марч – еще севернее и восточнее, и ветер с горького северного моря все резче дует по широкой равнине, и впереди в холодном небе встает серый отсвет, возвещающий зарю.

– Где мы сейчас?

– Въезжаем в Даунхэм-Маркет. Только что проехали Денвер – настоящий Денвер. До поместья Денвера еще около пятнадцати миль.

Машина проскочила сквозь город и повернула прямо на восток.

– Сколько времени?

– Начало седьмого. Я старался ехать в среднем тридцать пять.

Теперь Топь была у них за спиной, и местность становилась более лесистой. Когда взошло солнце, они скользнули в крошечную деревушку с церковью, и часы на башне пробили четверть.

– Denver Ducis, – сказал Питер. – Он медленно пустил машину по узкой улице. По освещенным окнам было видно, в каких домах мужчины и женщины поднимаются на раннюю работу. Из одних ворот вышел мужчина, пригляделся к машине и дотронулся до шляпы. Питер ответил на приветствие. Теперь они уже выехали из деревни и мчались вдоль низкой стены, над которой нависали высокие лесные деревья.

– Вдовий дом с другой стороны, – сказал Питер. – Быстрее ехать через парк.

Они въехали в высокие ворота. В рассветных сумерках виднелись сидящие на столбах каменные звери с гербовыми щитами в лапах. При звуках клаксона из сторожки у ворот выбежал мужчина в рубашке, и ворота закрылись.

– С добрым утром, Дженкинс, – сказал Питер, остановив машину. – Простите, что бужу вас так рано.

– Не извиняйтесь, милорд. – Сторож обернулся и крикнул через плечо: – Мать! Тут его светлость!

Он был немолод и говорил с фамильярностью старого слуги.

– Мы вас ждали в любой момент, и чем раньше, тем для нас лучше. Это ведь наша новая ее светлость?

– В точку, Дженкинс.

Кутаясь в шаль и приседая, из сторожки вышла женщина. Гарриет пожала руки обоим.

– Разве так, милорд, надо вводить невесту в дом? – с упреком спросил Дженкинс. – Мы во вторник в вашу честь в колокола звонили, а к приезду собирались вас встретить как положено.

– Я знаю, знаю, – сказал Питер. – Но я ведь с детства ничего не мог сделать как положено. Кстати о детях: как мальчики?

– Мальчики хоть куда, спасибо, милорд. Билл на той неделе получил сержантские нашивки.

– Удачи ему, – с чувством произнес Питер. Он выжал сцепление, и они двинулись по широкой буковой аллее.

– От ваших ворот до дверей, кажется, миля?

– Около того.

– А оленей вы в парке держите?

– Держим.

– А павлинов на галерее?

– Боюсь, что да. Все как в книжках.

В дальнем конце аллеи вырисовывался большой дом, против солнца казавшийся серым, – длинный палладианский фасад со спящими окнами, а за ним трубы, башенки, беспорядочно расположенные крылья – странные, прихотливые побеги архитектурной фантазии.

– Он не очень старый, – извиняющимся тоном сказал Питер, когда они свернули, оставив дом слева. – Не раньше королевы Елизаветы. Ни донжона, ни рва. Замок рухнул много лет назад, за что ему спасибо. Но начиная с того времени у нас представлены образцы всех худших стилей и парочка лучших. А уж Вдовий дом – это безупречный Иниго Джонс[319].

Гарриет, сонно спотыкавшаяся на лестнице безупречного Иниго Джонса, следуя за высоким лакеем, услышала на площадке стук каблуков и восторженные вопли. Лакей вжался в стену, и мимо него пронеслась вдовствующая герцогиня в розовом халате. Седые косицы развевались, а на плече, цепляясь что есть сил, сидел Артаксеркс.

– Дорогие мои, как я рада вас видеть! Мортон, подите разбудите Франклин и сейчас же пошлите ее к ее светлости. Вы, должно быть, устали и умираете с голоду. Какой кошмар, несчастный молодой человек! Милая, у вас руки ледяные. Надеюсь, Питер не гнал сто миль в час, утро ужасно холодное. Мортон, вы что, не видите, Артаксеркс меня царапает? Снимите его сию минуту, глупый вы человек. Я вас положу в Гобеленовой комнате, она теплее. Господи! Да я словно целый месяц вас обоих не видела. Мортон, скажите, чтоб немедленно подавали завтрак. А тебе, Питер, нужна горячая ванна.

– Ванны, – сказал Питер. – Настоящие ванны – это, несомненно, хорошо.

Они прошли по широкому коридору с акватинтами на стене и двумя-тремя столиками в псевдокитайском стиле королевы Анны[320], на которых стояли вазы “розового семейства”[321]. У двери Гобеленовой комнаты стоял Бантер, который либо очень рано встал, либо вовсе не ложился, потому что одет он был с безупречностью, достойной Иниго Джонса. Франклин, тоже безупречная, но несколько взбудораженная, прибыла почти в ту же минуту. До слуха донесся живительный звук льющейся воды. Герцогиня поцеловала их обоих и велела им делать что хотят, а она не собирается их беспокоить. Дверь еще не успела закрыться, а они уже слышали, как она энергично распекает Мортона за то, что тот не идет к дантисту, угрожая ему флюсами, периодонтитом, заражением крови, несварением и полным комплектом вставных зубов, если он не перестанет вести себя как ребенок.