По пути в Броксфорд суперинтендант напряженно размышлял. Из головы никак не шел Селлон, стоящий у двери флигеля Марты Раддл в ожидании…
Утешала его одна вещь, хотя логики в ней и не было, – чудная фраза: “Если его светлость мне не поверит, то и никто другой не поверит тоже”. Если уж на то пошло, у Уимзи нет оснований верить Селлону, смысла в этом никакого, но прозвучало это… искренне, что ли. Он вспомнил, как Селлон в отчаянии кричал: “Не уходите, милорд! Вы-то мне поверите”. Обшаривая картотеку памяти, Кирк наконец нашел слова, подходящие к случаю: “ Ты потребовал суда кесарева, к кесарю и отправишься”[187]. Но кесарь отклонил апелляцию.
Озарение посетило суперинтенданта позднее, когда он, умирая от усталости, терпеливо сочинял рапорт главному констеблю. Он вдруг замер с пером в руке, уставившись в стену. А это мысль, это мысль. И ведь он один раз уже почти подобрался к разгадке, только не додумал до конца. Но конечно же это все объясняет. Объясняет слова Селлона – и оправдывает его. Объясняет, как ему удалось увидеть часы в окно, объясняет, как Ноукса убили в запертом доме и почему его не ограбили, это объясняет и убийство – подчистую объясняет, потому что, победно сказал сам себе Кирк, никакого убийства не было!
Минутку, осекся суперинтендант, любивший тщательно все продумывать. Спешить не стоит. Тут в самом начале большущая загвоздка. И как же ее прикажете обойти?
Загвоздка была такой: чтобы версия работала, требовалось допустить, что кактус перемещали. Кирк раньше уже отмел эту мысль как глупую, но тогда он не понимал, как много она может объяснить. Покидая Толбойз, он даже поговорил с Крачли, застав того среди хризантем. С осторожными расспросами он, по собственному мнению, справился отлично. Не бухнул напрямик: “Вы вернули кактус на место перед уходом?”, чтобы не привлекать внимание к факту, который пока что оставался секретом между самим Кирком и его светлостью. Не надо, чтобы слухи о нем достигли ушей Селлона, прежде чем суперинтендант сам ему все скажет так, как считает нужным. Так что он просто притворился, будто не помнит обстоятельств последнего разговора Крачли с Ноуксом. Это было на кухне? Да. А после кто-то из них вернулся в гостиную? Нет. Но кажется, Крачли сказал, что тогда поливал “энти цветы”? Нет, он уже закончил и как раз убирал стремянку. А! Значит, Кирк спутал. Простите. Он только хотел понять, сколько длилась их ссора с Ноуксом. Когда Крачли занимался цветами, Ноукс там тоже был? Нет, он был на кухне. Но разве Крачли не выносил цветы на кухню для полива? Нет, он полил их прямо там, и завел часы, и вынес стремянку, и только после этого Ноукс с ним расплатился за день, и они заспорили. Говорили минут десять, не больше, или около того. И спором-то не назовешь. Ну, может, пятнадцать. Крачли кончает работать точно в шесть – он берет пять шиллингов за восемь часов, если вычесть обед. Кирк извинился за свою ошибку: его стремянка сбила с толку, он думал, она нужна Крачли, чтобы вынимать цветы из подвесных кашпо. Нет, он их поливает со стремянки, вот как нынче утром, они ж над головой висят, – ну и чтоб часы завести. Вот и все. Все как обычно, он всегда на стремянку встает, а потом ее на кухню убирает. “Вы ведь не к тому ведете, – воинственно добавил Крачли, – что я забрался на ту стремянку с молотком да и тюкнул старикашку по кумполу?” Эта оригинальная мысль еще никому не приходила в голову. Кирк ответил, что ничего особенного не думает, а просто пытается уяснить как следует, что за чем было. Он остался доволен: Крачли явно решил, что все подозрения связаны со стремянкой.
Но, увы, не удалось подтвердить, что в 18:20 кактус был вынут из кашпо. И все же – допустим, Ноукс зачем-то вынул его сам. Зачем? Трудно сказать. Но, допустим, он увидел, что с кактусом что-то неладно – мучнистая роса или чем там эти уродцы хворают. Может, он его снял, чтобы протереть – да, но он прекрасно мог сделать это и со стремянки или даже со стула, с его-то ростом. Плохо. Что еще может стрястись с растением? Ну, горшок становится тесен. Кирк не знал, подвержены ли этому кактусы, но, допустим, ты хочешь посмотреть, не проросли ли корни сквозь отверстие в дне горшка. Для этого горшок надо вынуть. Или постучать по нему, чтобы… нет, его только что поливали. Стоп! Ноукс не видел, как Крачли это делал. Может, он заподозрил его в небрежности. Может, он пощупал землю и решил, что она недостаточно влажная, а затем… Или, еще лучше, подумал, что воды слишком много. Эти верблюжьи колючки сырости не любят. Или любят? Досадно ничего про это не знать. Познания Кирка в садоводстве ограничивались привычными клумбами и грядками.
Так или иначе, не было ничего невозможного в том, что Ноукс вынул кактус с какой-то своей целью. Нельзя доказать, что не вынимал. Допустим, вынул. Отлично. Тогда в 9 часов приходит Селлон и видит, как Ноукс заходит в комнату… Тут Кирк снова остановился. Если Ноукс, как обычно, собирался слушать новости в 9:30, то пришел слишком рано. По словам Селлона, он вошел и посмотрел на часы. Покойник не носил часов, и Кирк поначалу решил, что он вошел, чтоб посмотреть, скоро ли вечерний выпуск. Но ведь не исключено, что он собирался вернуть кактус на место и поэтому пришел чуть раньше. Прекрасно. Он входит. Думает: успею ли я притащить этот самый цветок из судомойни или откуда там, пока новости не начались? Смотрит на часы. Затем Джо Селлон стучит в окно – и начинается. Они поговорили, Джо уходит. Старик притаскивает свой горшок и залезает на стул или чего там, чтоб повесить его на место. Или, может, берет стремянку. Тем временем он видит, что уже полдесятого, и начинает торопиться. Наклоняется слишком сильно, или поскальзывается, или неловко слезает со стремянки – и вот он уже валится навзничь и расшибает свой котелок об пол – или, еще лучше, об угол дубовой спинки дивана. Лежит без памяти. Вскоре приходит в себя, убирает стул или стремянку или что там, а потом – ну, мы знаем, что с ним потом случилось. Вот так вот. Проще пареной репы. Ключей никто не крал, дубликатов не делал, тупых предметов не прятал и не лгал при исполнении – ничего не было, простой несчастный случай. И все говорят чистую правду.
Кирк был так поражен красотой, простотой и экономичностью этой версии, как, должно быть, был поражен Коперник, когда впервые придумал поставить Солнце в центр Солнечной системы и увидел, что планеты больше не выписывают сложные и несуразные геометрические кренделя, а дисциплинированно и с достоинством движутся по кругу. Он сел и любовно размышлял над ней минут десять, прежде чем решился ее проверить. Боялся, что очарование пропадет.
Однако теория – всего лишь теория, ее надо подтвердить уликами. Во всяком случае, убедиться, что ей ничто не противоречит. Первым делом – может ли человек помереть, просто упав вот так со стремянки?
Бок о бок с томами английских поэтов и философов (полкроны за штуку), прикрытые с правого фланга “Крылатыми словами” Бартлетта, а с левого – полезной полицейской книжкой, где все преступления систематизированы согласно способу совершения, стояли, высокие и грозные, два синих тома “Судебной медицины” Тейлора, этого кодекса беззакония, этого путеводителя по тайным тропам смерти. Кирк частенько их изучал, готовя себя к неожиданностям на стезе долга. Теперь он снял с полки том первый и листал страницы, пока не дошел до колонтитула “Внутричерепное кровоизлияние вследствие травмы или болезни”. Он искал историю о джентльмене, выпавшем из экипажа. А вот и он, как живой на страницах отчета больницы Га я за 1859 год: “Джентльмен выпал из экипажа и упал, ударившись головой так сильно, что лишился чувств. Через некоторое время он очнулся и почувствовал себя настолько хорошо, что вновь поднялся в экипаж, и спутник довез его до дома его отца. Джентльмен оставил происшествие без внимания, сочтя пустячным случаем, но вскоре почувствовал тяжесть и сонливость и принужден был лечь в постель. Его симптомы ухудшались, и спустя час он скончался от истечения крови в мозг”.
