Тѣсная связь императора Николая I со своею столицею выразилась въ личномъ участіи, какое онъ принималъ во многихъ петербургскихъ событіяхъ. Мы уже знаемъ о его распоряженіяхъ во время пожара въ Зимнемъ дворцѣ. Такую же заботливость онъ проявилъ при страшномъ пожарѣ 2 февраля 1836 г. въ балаганѣ Лемана на Адмиралтейской площади, гдѣ тогда сосредоточивались масленичныя увеселенія. Пожаръ начался въ пятомъ часу дня, во время представленія, на которое собралось до 400 чел. зрителей. Отъ лампы, слишкомъ высоко подвѣшенной за кулисами, загорѣлись стропила. Тотчасъ раскрыли всѣ выходныя двери, и часть публики благополучно вышла; но затѣмъ въ толпѣ произошло смятеніе, она бросилась въ противоположную сторону, началась страшная давка, причемъ многіе были задушены. Въ это время пламя охватило уже весь балаганъ, крыша съ трескомъ рухнула и накрыла толпу горящими головнями. 126 чел. погибли на мѣстѣ, 10 чел. получили тяжкіе ушибы и обжоги. По числу жертвъ, это былъ самый страшный пожаръ въ Петербургѣ. Императоръ Николай пріѣхалъ, какъ только узналъ о несчастіи, лично распоряжался на пожарищѣ, и оставилъ его уже послѣ того, какъ послѣднее тѣло было вытащено изъ подъ пылающихъ обломковъ. Народная толпа на площади возросла между тѣмъ до десятковъ тысячъ, и только присутствіе государя поддерживало въ ней порядокъ: она безмолвно разступалась для пропуска пожарныхъ трубъ и саней съ убитыми и раненными.
Еще важнѣе была личная распорядительность Николая I во время страшной холеры лѣтомъ 1831 г. Повѣтріе это впервые было занесено тогда изъ восточныхъ губерній въ Москву и Петербургъ. Населеніемъ овладѣли страхъ и уныніе. Жаркіе дни и обиліе овощей способствовали усиленію заразы. Болѣзнь была почти невѣдомая, врачебная помощь оказывалась безсильною. Городская чернь, наиболѣе страдавшая отъ заразы, съ недовѣріемъ относилась къ принимаемымъ мѣрамъ предосторожности, и волновалась всякими нелѣпыми слухами. Невѣжественные люди распускали молву, будто холеру распространяютъ сами врачи, отравляя народъ; другіе увѣряли, что отраву подбрасываютъ поляки. Были случаи, что толпа останавливала ни въ чемъ неповинныхъ людей, показавшихся ей подозрительными, и избивала ихъ до смерти. Волненіе достигло наконецъ угрожающей степени. Толпа черни, собравшаяся на Сѣнной площади, разнесла временную холерную больницу; нѣсколько врачей сдѣлались жертвою безсмысленнаго озлобленія. Императоръ Николай I находился въ Царскомъ Селѣ, но узнавъ о происходящихъ буйствахъ, тотчасъ прибылъ въ Петербургъ, и нигдѣ не останавливаясь, проѣхалъ на Сѣнную площадь. Тамъ, вставъ въ коляскѣ, онъ обратился къ толпѣ съ строгими словами, тотчасъ возвратившими ее къ порядку. Чернь падала на колѣни къ ногамъ государя, моля простить ея заблужденія. Буйство было немедленно прекращено обаяніемъ величавой личности царя. Это историческое событіе въ жизни Николая I увѣковѣчено на барельефѣ поставленнаго ему памятника.
Взыскательный и строгій, императоръ Николай въ то же время чтилъ заслуги вѣрныхъ подданныхъ, къ какому бы званію они ни принадлежали. Современники сохранили воспоминаніе о трогательномъ случаѣ. Проѣзжая по мосту черезъ Неву, государь встрѣтилъ разъ похороны простого солдата. У бѣдняка не было родныхъ, и гробъ его одиноко тащился на роспускахъ. Государь вышелъ изъ саней, и нѣсколько сотъ шаговъ провожалъ тѣло вѣрнаго слуги.
Николай I вообще нерѣдко появлялся на петербургскихъ улицахъ, и не много было столичныхъ жителей, не знавшихъ его въ лицо. Поэтъ A. H. Майковъ прекрасно запечатлѣлъ его рыцарственный образъ въ стихахъ:
Когда по улицѣ въ откинутой коляскѣ,
Передъ безпечною толпою ѣдетъ онъ,
Въ походный плащъ одѣтъ, въ солдатской мѣдной каскѣ,
Спокойно грустенъ, строгъ, и въ думу погруженъ —
Въ немъ виденъ каждый мигъ державный повелитель
И вождь, и судія, Россіи промыслитель,
И первый труженикъ народа своего.
Съ возмужаніемъ и развитіемъ государственной силы Россіи, развивались въ ней также искусства и литература. Мы уже знаемъ, какими замѣчательнѣйшими зданіями и памятниками обогатился Петербургъ въ царствованіе Николая I. Не менѣе обогатились и музеи. Эрмитажъ былъ перестроенъ и обращенъ въ великолѣпнѣйшую галлерею изящныхъ искусствъ, куда поступило много новыхъ пріобрѣтеній. Важнѣйшія изъ нихъ картины Мурильйо и Рубенса, Мадонна д'Альба Рафаэля, Давидъ съ головой Голіаѳа Гвидо Рени, Марія Магдалина Тиціана, и др. Въ академіи художествъ построены галлереи для выставокъ и коллекцій. Лучшія произведенія русскихъ художниковъ, преимущественно на историческіе и военные сюжеты, постоянно покупались для музеевъ и дворцовъ; архитекторы, живописцы, ваятели были всегда заняты царскими заказами. При этихъ благопріятныхъ условіяхъ развились таланты Карла Брюлова, Бруни, Иванова, Айвазовскаго и др.
Сценическое искусство также пользовалось покровительствомъ Николая I. При немъ появились русскія драматическія произведенія, до сихъ поръ остающіяся лучшими въ нашей литературѣ: "Горе отъ ума" Грибоѣдова, "Ревизоръ" и "Женитьба" Гоголя, "Борисъ Годуновъ" и др. произведенія Пушкина. На сценѣ появились даровитые артисты – Каратыгинъ, Мартыновъ, Самойловъ, г-жа Самойлова. Въ то же время процвѣтали итальянская опера, балетъ, французскій и нѣмецкій театры. Въ большомъ театрѣ нѣсколько разъ въ году давались многолюдные маскарады, привлекавшіе высшее столичное общество; эти маскарады иногда посѣщалъ самъ государь. Вообще петербургская жизнь того времени, при дешевизнѣ предметовъ необходимости и обиліи развлеченій, представлялась довольно веселою, въ особенности въ средѣ достаточныхъ классовъ.
Русская литература достигла въ царствованіе Николая I небывалаго расцвѣта, и Петербургъ сдѣлался центромъ умственной жизни: страны и мѣстопребываніемъ даровитѣйшихъ русскихъ писателей. Карамзинъ, создавшій легкій книжный слогъ и написавшій "Исторію государства Россійскаго", умеръ въ первый годъ царствованія Николая. Поэтъ Жуковскій, которому поручено было воспитаніе наслѣдника, будущаго императора Александра II, былъ однимъ изъ украшеній Двора и душою образованнаго петербургскаго общества.
Баснописецъ Крыловъ, умершій въ 1844 г., достигъ при Николаѣ I наибольшей извѣстности: его басни сдѣлались любимымъ чтеніемъ взрослыхъ и дѣтей, на всемъ пространствѣ Россіи. Иванъ Андреевичъ Крыловъ такъ близокъ русскому юношеству, что здѣсь кстати будетъ сказать нѣсколько словъ о его самобытной и даровитой личности. Онъ родился въ Москвѣ, въ 1768 г., въ небогатой офицерской семьѣ. Отецъ его былъ человѣкъ очень начитанный, и мальчикъ, находя дома множество занимательныхъ книгъ, въ свою очередь пристрастился къ чтенію. Поступивъ потомъ на канцелярскую службу, Крыловъ, отъ природы лѣнивый, мало занимался ею. Больше всего его интересовало наблюдать народную жизнь и подмѣчать бойкій складъ народной рѣчи. По словамъ современника, онъ "посѣщалъ съ особеннымъ удовольствіемъ народныя сборища, торговыя площади, качели и кулачные бои, гдѣ толкался между пестрою толпой, прислушиваясь съ жадностью къ рѣчамъ простолюдиновъ". Въ 1783 г. Крыловъ переселяется въ Петербургъ, и пристрастившись къ театру, пишетъ цѣлый рядъ комедій, въ большинствѣ неудачныхъ, печатаетъ журнальныя статьи, оды и разныя стихотворенія, и только въ 1805 г. нападаетъ на свое настоящее призваніе – басню. Этими первыми баснями его были: "Дубъ и трость" и "Разборчивая невѣста", обѣ заимствованныя у французскаго поэта Лафонтена. Басни имѣли чрезвычайный успѣхъ, и съ той поры Крыловъ почти исключительно посвятилъ себя этому роду литературы. Чѣмъ болѣе русская публика знакомилась съ баснями Крылова, тѣмъ болѣе росла его слава; никогда еще не было у насъ писателя, пользовавшагося такою широкою извѣстностью. Тутъ пригодилось Крылову его отличное знаніе народнаго русскаго языка, народныхъ пословицъ и поговорокъ: басни его блещутъ удивительной простотой, своеобразностью и бойкостью рѣчи. Въ нихъ, въ образѣ звѣрей, птицъ или рыбъ, говорятъ живые русскіе люди, чувствуется русскій народный духъ, осмѣиваются коренныя народныя слабости или предразсудки. Даже переводя французскаго баснописца, Крыловъ оставался совершенно народнымъ русскимъ писателемъ.