— Гм! Да он человек пришлый… в слободку редко забегат…
— А кто он такой?
Крутов пожал плечами:
— Зовёт собе гласом Белого Витязя. Ежоли, дескать, помочь кака нужна, то…
— Удивительно дело! Неужто вы, как староста, даже не ведаете, чем занимается эта личность в вашем городке?
Крутов быстро-быстро заклипал глазами. Он сейчас выглядел, как напроказивший мальчишка.
Семёну вдруг стало немного стыдно. Мало того, что он выдавал себя за иного человека, так ещё и отчитал (возможно даже безосновательно) своего собеседника. Вышло как-то некрасиво… непорядочно…
Прутик смутился, но попытался удержать свои эмоции внутри. Он натянуто улыбнулся и поинтересовался, где найти священника.
— Э-э… ну-у… в церкви… э-э…
Староста поправил пробор на голове и, уже не глядя в глаза Прутику, показал рукой в сторону предполагаемой церкви.
— Ясно… Спасибо, — Семён вновь улыбнулся и быстро вышел вон.
Солнце уже стояло высоко. Мысли в голове вились, как мошкара, то за одно, то за другое.
Прутик вытер испарину и скривился: жарко, душно… видно быть дождю.
— Семён, голубчик! — озорной звонкий голос заставил парня вздрогнуть.
Он резко развернулся и нос к носу столкнулся с ведуньей. Агния подмигнула Прутику и сделала шаг вперёд.
— Как зуб? Не ноет?
— А-а-а… спасибо, в порядке. А вы куда-то торопитесь? С корзиной-то?
Ведунья широко заулыбалась:
— Хочешь знать? Да за жабьей слизью бегу…
— Что? За чем?
— В этих болотах толстобрюхие жабы обитают. А их слизь… ох, какая нужная штука!
— Вы смеётесь надомной? — сжался в комок Прутик.
— Отнюдь… Йя сем паметно мудра жонка. Мо требно кува варсте всятки золье. То не желишь да би препроводаты? (Я ведь ведунья. Мне полагается всякие зелья варить. Не хочешь провести?)
Прутик покраснел. Он явно ощутил, как запылали его уши. Дыхание спёрло, речь пропала…
— Йа ж не кусца! (Я не кусаюсь!)
После этих слов Семён вообще впал в ступор. Ведунья взяла его за руку и вручила корзину.
— Пошли, что ли.
— Ага…
Сердце сладостно ёкнуло. По тело растеклось приятная истома.
На руках Агния по-прежнему были одеты перчатки. Стоило только Прутику сакцентировать на них своё внимание, как ведунья нахмурилась.
— Ищешь кого? — уже более серьёзным тоном спросила она. — Вижу, что ищешь…
— Да, есть некий Горлан Зыков. Все его знают, а где искать…
— А зачем он тебе?
— Гм!.. Так… поговорить…
Редкие прохожие явно сторонились Агнии. И это было так заметно, что Прутик сказал об этом вслух.
— Тут ко всем так относятся, — махнула рукой ведунья. — Я уж даже и привыкла…
— А что говорят, будто иногда по ночам в Старой слободке бродят… какие-то призрачные тени?
— Бродят… ещё как бродят! Ползут из проклятого замка.
— Откуда?
— Да вон — из тех руин, что на юге.
Семён остановился и проследил направление.
— Наверное, неуспокоенные души князя да его слуг, — с какой-то поддёвкой в голосе сказала Агния. — А ты чего спрашиваешь? Может, хочешь поглядеть на них?
— Я? Тенсес сохрани!
Агния тихо рассмеялась и взяла Семена под руку.
— Испугался? А вот Крутов — местный староста — желает поглядеть. Всё бегал ко мне, настойки волшебной просил.
— Зачем ему?
— Да, видно, не ему… а Лучезару…
— Это священник?
— Ага… Ему по должности нельзя с ведьмами да колдунами якшаться. Вот и ищет пути-дорожки, чтобы обойти запреты.
— А вы знаете, как бороться с призраками?
Агния отрицательно мотнула головой.
— Тут, в Темноводье, вообще полным-полно призраков, — сообщила она, останавливаясь. — Особенно в лесах.
— И вы не боитесь бродить в этих чащах? — остановился Прутик. — Вы знаете, когда мы ехали по Битому тракту, то на нас напал гигантский паук.
— Э-ка удивил! Ладно, давай корзину. Дальше я уже сама.
Они стояли на околице. Всего в паре десятков саженей виднелась плотная лесная стена.
Прутик как-то неуверенно протянул корзину и с опаской глянул на подступающие к слободке деревья.
— Коли хочешь знать больше, — озорно улыбнулась Агния, — приходи вечерком.
— К-куда?
Ведунья рассмеялась и не ответила. Она неопределенно мотнула головой и пошла по едва приметной тропе.
Прутик проводил женщину взглядом. Глаза пробежались по изящному стану, потом скользнули ниже… В животе проснулась приятная истома.
«Красивая… весьма красивая, — облизался Семён. — Может точно зайти?.. Только для дела! — осадил дальнейший бег расшалившихся мыслишек Прутик. — В конце концов, эта Агния кое-что знает… Глупо будет не выведать».
Оправдание было слабое, но Семён его принял…
6
В правом уголке окна виднелись серые лохмотья паутины. Длинноногий паук-старик мирно дремал возле укутанных в белый саван трупиков жирных мух.
Бор устал ждать. Сидеть в этой узенькой грязной светёлке было невыносимо тоскливо. Ему обещали, что Бобровский вот-вот выйдет из покоев, но проходили тягостные минуты ожидания и никто так и не появлялся.
Здесь стоял устойчивый запах плесени, сырости и ещё Тенсес его знает чего. К тому же было холодно. Никто не топил, хотя это ещё стоило делать, ведь сейчас стояли не такие уж и тёплые ночи.
Где-то издалека донеслись суетливые звуки обыденной работы стряпух, готовящих завтрак хозяину. И ещё Бор услышал недовольное ворчание склочной ключницы, которую заставляли вытягивать из кладовых какие-то припасы. Басили мужички в сенях, очевидно конюхи да прочие дворовые. Они лениво чесали языки, неясно кого обсуждая. Может и своего хозяина. А, может, и его гостей. Или своих соседей…
Бор зевнул и резко встал. Захрустели онемевшие суставы, заскрипела кожаная куртка. Бор от скуки потянулся к паутине и осторожно дёрнул за тоненькую нить. Паук тут же забился в исступлённой истерике, видно, решив спросонья, будто за ним пришла смерть в лице прибиральщицы. Сухие трупики мух и комаров едва слышно затарахтели в такт этой дикой пляски.
Слюда окна была покрыта тонким слоем серой пыли. Снаружи виднелись лишь неясные контуры предметов. Бор ткнул пальцем в эту пыль и стал рисовать. Лишь спустя секунду он вдруг сообразил, что у него вышел знак Святого Арга.
От удивления Бор даже попятился.
Тут послышались тяжёлые шаги и вскоре в светёлку вошёл грузный человечек.
— Иван Стефанович ить… пробудились… Я-но доложил йаму про вас… Он просил обождать…
— И долго? — недовольно поднялся Бор.
— Ну-у… полчасика… Но, а коли не могёте, то…
— Н-да! — резко оборвал слугу северянин. — Ладно, обожду. Но будь любезен, объясни-ка хозяину, что дело моё важное.
— Будет-но сделано.
Человечек тяжело развернулся, вздохнул и поковылял назад. Его спина сгорблена, правая нога иногда выволакивается (знать повреждена), во всём проглядывается эдакая изможденность… даже усталость… может, и от самой жизни.
Это старый слуга сего дома, сей семьи. И с молодым хозяином ему трудно. А приходится мириться, доживать свой век.
— Дело важное, — повторил про себя Бор.
Вспомнился разговор с Питтом и Шарлем.
Эльфы упрямо настаивали на том, что северянину нужно было втереться в доверие к Бобровскому. Их «смущали» тайные делишки меж «царевичем» и Калистром ди Дусером. В своём патологическом страхе перед опальным Домом, эльфам всюду мерещились заговоры.
По личному разумению Бора, скрывать то, что он из Сыскного приказа было бы неправильно. Но и бравировать этим особо не стоило. Нужна была «золотая середина». Пожалуй, стоило бы дать понять Бобровскому, что службой Бор тяготиться и вообще-то он желал бы большего. Возможно, даже намекнуть на нужду в деньгах. Пусть это и не так на самом деле, но образ наёмника может оказаться весьма кстати.
Бор вновь сел на скамью. Его мысли вдруг вернулись к Стояне. В сердце защемило, накатила душевная горечь… Снова северянин стал себя корить за то, что позволил собственным страстям и желаньям взять вверх над иными чувствами.
