— Никто не сможет понять вас лучше меня.

— Кто она? Ланкастер и Йорк позаимствовано у роз… Но должно быть и другое имя?

Постояв у окна, сэр Филипп резко обернулся и сказал:

— Она была моей женой!

— Но ведь ваша жена умерла! Я видела дощечку в церкви!

— Я говорил всем, что она умерла за границей и повесил дощечку, чтобы мне не задавали никаких вопросов.

— Кто-то говорил, что она вас бросила…

— Так и было.

— Вы ее увезли, когда узнали про детей?

— Вам и это известно?

— Она мне сама сказала, но в это трудно поверить.

— С виду она была совершенно нормальной, но полиция начала кое-что подозревать. Пришлось принять срочные меры.

— Я вас понимаю…

— Она была тогда так красива!

Его голос дрогнул, когда он продолжил:

— Вы видите, как она хороша на портрете. Водяная лилия! Она всегда была своенравной и непокорной. Ее мать — последняя из Боррендеров. Последняя представительница старинного рода, которая сбежала из дома, связалась со всяким сбродом. Ее дочь стала танцовщицей, успешно выступала, но потом и она стала помощницей преступников. Все это щекотало ей нервы. Став моей женой, она со всем этим покончила. Ей хотелось жить тихо, иметь детей. Я был богат и счастлив, но жизнь не сложилась. Детей у нас не было. Жена стала считать, что это расплата за старые грехи… Возможно, она была со странностями от рождения, но я ее любил и ничего не замечал. Я не хотел, чтобы ее заперли в психиатрической лечебнице, и пытался спасти… Мы охраняли ее много лет…

— Мы?

— Мне помогала моя дорогая Нелли. Она все планировала и организовывала, стараясь изолировать больную от детей. Для этого лучше всего подходили дома для престарелых.

Все это нам посоветовал мистер Экклс. Он опытный адвокат, хоть берет дорого.

— Шантаж! — не удержалась Таппенс.

— Я никогда не воспринимал его в этом свете. Мне нужны были его советы!

— Кто нарисовал лодку на картине?

— Я. Это ей очень понравилось, потому что напоминало об успехе на сцене. Она любила эту картину Восковена, но однажды написала на ней черной краской имя убитого ребенка. Тогда и пришлось добавить лодку, чтобы это скрыть.

Дверь в стене приоткрылась. Появилась миссис Перри.

— Она в порядке? — спросила женщина сэра Филиппа.

— Да! — ответила за него Таппенс.

— Ваш муж ожидает вас внизу в машине… Думаю, вам хочется поскорее отсюда выбраться.

Посмотрев на дверь, ведущую в соседнюю комнату, миссис Перри спросила:

— Она там?

— Да. Она предложила миссис Берсфорд стакан молока, но та отказалась…

— Тогда она выпила его сама?

Помолчав, он ответил:

— Да…

— Доктор Мортимер приедет попозже, — сказала миссис Перри.

Она помогла Таппенс подняться.

— У меня ничего не болит, я просто была в шоке, — объяснила Таппенс.

Перед уходом она подошла к сэру Филиппу.

— Я могу для вас что-нибудь сделать?

— Только одно… На кладбище вас ударила тогда Нелли Блай.

— Я это знаю…

— Она испугалась, что вы узнаете нашу тайну. Я виноват во всем: заставил ее жить в вечном напряжении.

— Она вас очень любит. Я не стану теперь искать миссис Джонсон…

— Большое вам спасибо!

Миссис Перри молча ожидала ее у двери.

Таппенс осмотрела еще раз комнату и выглянула наружу, стараясь запечатлеть в своей памяти канал и далекие холмы. Она понимала, что никогда больше не захочет сюда приехать. Действительно, этот дом не использовали по назначению…

— Кто вас сюда прислал? — спросила Таппенс.

— Эмми Восковен.

— Я так и думала…

Она спустилась с лестницы, сопровождаемая миссис Перри. Вспомнились слова Эмми: «Это дом для влюбленных». Действительно, так и было. Но теперь она мертва, а он еще жив…

Наконец Таппенс очутилась в саду, где ее поджидал Томми.

Когда она уселась с ним рядом в машине, Томми попросил:

— Не делай этого больше, Таппенс! Никогда не делай!

— Не буду. Я уже слишком стара. Бедняжка Нелли Блай!

— Почему?

— Она безумно любит сэра Филиппа Старка и все эти годы преданно ему служила. И все напрасно…

— Ты ошибаешься! Ей это доставляет наслаждение. Есть женщины, которые обожают быть жертвами.

— Какой ты жестокий!

— Куда поедем?

— Домой! Только домой! И там остаться!

— Приятно слышать мудрые речи. Ты назвала меня жестоким… Так знай, если Альберт снова подаст нам на стол подгоревших цыплят, я его убью!