— Мириэм, ну что ты там увидела? — Ворковали няньки, но и тогда, позволив себя увлечь, она шла постоянно оглядываясь.
Вероятнее всего эти события благополучно растворились бы в памяти Сагитта, если бы не то, что случилось под вечер. Когда он в раздумьях плелся по улице, пытаясь решить, что же ему не нравится больше, возвращение домой, к опостылевшему отцу, или ночевка на улице, где-то высоко, со стороны гор послышался гулкий рокот, с каждым мгновением все более набирающий силу.
— Оползень! — истошно заорал кто-то в фавелах, и тотчас улицы начали наполняться людьми, спасающими свои жизни. Никто из них не пытался взять даже сколь-нибудь ценные вещи, понимая, что чем дальше они окажутся от оползня, тем выше шансы остаться в живых. А вещи — будут и другие, в отличие от жизни. Впрочем, таким здравомыслием отличались не все. Заголосили, запричитали тетки, о немыслимых потерях всего, нажитого непосильным трудом, но рев камнепада перекрыл их возгласы градом валунов, обрушившихся со склона гор.
Когда грохот утих, а тишина, казалось, накрыла весь мир, постепенно стали прорезаться звуки. Кто-то плакал, кто-то звал отставших или потерявшихся в толчее родственников. Сагитт только что понял, что выбор за него сделала сама судьба. Старая поговорка о том, что надо быть осторожнее в своих желаниях вновь получила подтверждение. Старухи Мойры обладают на удивление мрачным чувством юмора.
С той поры домом Сагитта стали улицы города, то есть в принципе — ничего особенно не изменилось. Как и раньше, он по прежнему получал тумаки за свои проделки от самых разных людей, если тем удавалось его изловить, только и всего. Сожалел ли он о родителях? Иногда, лишь иногда, когда лил дождь, его одолевала депрессия. И ко всему, он усвоил сильную нелюбовь к горам, стараясь держаться по возможности подальше от любых скоплений камня выше его роста.
Провинция Вятиль росла, с нею мужал и Сагитт, пока не грянула беда. И раньше то заработки его были не слишком богаты, теперь же, с началом войны, они стали совсем скудными, едва позволяя не протянуть ноги с голоду. Какие там пьянки-гулянки, не до жиру, быть бы живу. Поскольку браться теперь приходилось и за непривычные ему поручения, это не могло закончиться хорошо, вопрос был только во времени. В тот день, Сагитта, заночевавшего у одной девушки легкого поведения, но обладавшей довольно тяжелым характером, которую он покинул без сожаления, заверив на прощание в своей сердечной привязанности, на улице поймал мальчишка-гонец, передавший ему на словах приглашение Дядюшки Грума, местного торговца "всем понемногу". В основном, он занимался не совсем легальным бизнесом, если быть честным. Из десяти любых товаров, представленных в его лабазе, девять имели очень темное происхождение. В лучшем случае они были ввезены контрабандой.
В принципе, Сагитт иногда помогал Дядюшке, с некоторыми деликатными заданиями. Нет, на боевые акции он не соглашался никогда, поскольку ценил свою жизнь сильно дороже любой выгоды, а кроме того — банально не подходил для подобных дел. Ну что может сухой и жилистый парень, едва двадцати с копейками лет от роду, против закаленных в уличных схватках мордоворотов? Да, ему приходилось отбиваться не раз от поделивших город шаек, но в большинстве случаев, имея возможность отступить он незамедлительно ею пользовался. Зато, обладая языком без костей, он вполне мог затесаться в доверие группе купцов в подпитии, ненавязчиво выяснить, какие товары в их караване и по возможности облегчить их груз. Занятие вроде бы и недоказуемое, но погорев однажды, он поставил бы свою жизнь под угрозу.
Пока ноги несли его к торговой площади у западных ворот, Сагитт обдумывал, что же предложит ему ушлый деляга. Караванам вроде взяться неоткуда, беженцы из столицы уже понемногу потянулись, а чующие неприятности шестым чувством и пятой точкой купцы, давненько вывезли товары на склады. Из-за перевала если кто прибыл только, но они всегда подходят к вечеру, не раньше, никто в здравом уме ночью через горы не пойдет. Так и не придумав, чего от него хотят, он прибыл к дому Дядюшки. Постучав в ворота и назвавшись, Сагитт приготовился к длительному ожиданию. Обычно, привратник шел к своему боссу, который давал добро, и только тогда, вернувшись, гостя впускали во двор. В этот же раз, по видимому на его счет были получены особые указания, так что едва он назвал свое имя, и по привычке прислонился спиной к воротам, посматривая вдоль улицы, сзади скрипнул засов и отворилась дверь в стене, прорезанная рядом с главными створками врат.
— Эй, лысый, а что, для гостя дверку побольше влом открыть? — поинтересовался у угрюмого привратника Сагитт, полуобернувшись. Ответ был красноречив, хотя и без единого слова, здоровый тип, на челе которого было буквально написано, что интеллект здесь и не ночевал, обошелся коротким толчком в спину, направив "гостя" к дому.
Двигаясь по выложенной цветным камнем тропе, Сагитт начал насвистывать, демонстрируя безмятежность духа. Он вообще старался не давать Груму заподозрить, что он не просто легкомысленный балбес, купившийся на возможность легкого заработка. Может это и паранойя, но в отношениях с подобными людьми лучше иметь хотя бы парочку козырей в рукаве. И недооценка его значимости — первейший из них. По пути, он встретил жену Дядюшки, занимавшуюся садом. Женщина была едва ли не вдвое моложе своего мужа и отличалась весьма приятственной глазу внешностью. Неизвестно, что ее побудило связать свою жизнь с таким человеком как Грум, поскольку в доме появились этот сад и внушительная библиотека вероятнее всего по ее настоянию, при том — что единственная зелень, которую признавал хозяин дома — должна была плавать в супе, а расписывался он до сих пор ставя крестик там, где ему укажут пальцем.
— День добрый, сударыня Ташша. — учтиво поприветствовал ее Сагитт, склонив голову в полупоклоне.
— И вам не бедствовать, молодой человек. — Отозвалась женщина, отвлекшись от небольшого куста, которому она придавала оригинальную форму с помощью секатора, и сдув непослушную прядь волос спадавшую на глаза, попросила, обратившись к охраннику — Если вы к моему мужу, Кальв, передайте ему, что я возьму своих охранников и съезжу в город, прикупить кое-что.
Многие судачили, что Грум держит Ташшу как статусную вещь, нисколько не интересуясь ее мнением, но выделяя деньги по первому требованию. Впрочем, ревность имела место быть, даже за попытку с нею заговорить можно было обнаружить себя поутру с парой дополнительных вентиляционных отверстий, провернутых добрым стилетом. Так что Сагитт старался даже не замедлять шаг, обходясь традиционным приветствием, вежливым, но ни к чему не обязывающим.
Дом Дядюшки не потрясал какой то особенной роскошью или размерами, простой и добротный особняк в три этажа, хотя поговаривали, что есть и подземелье, для особо отличившихся. Впрочем, даже если туда кто и попадал, назад он уже не возвращался, так что подтвердить или опровергнуть эти слухи никто не спешил, по понятным причинам. Кроме того, Сагитта никто не приглашал дальше кабинета первого этажа, который располагался у самого входа, а находясь в здравом уме он проводить изыскания особенно не стремился. Вот и сейчас, пока Кальв докладывал о его прибытии, Сагитт старательно разыгрывая жизнерадостного идиота ходил по коридорчику, отпуская глубокомысленные комментарии предметам окружающей обстановки. Как обычно.
— Э, вот это рожа, а что, картин поприличнее в лавке не было? — хотя парень и мог поклясться, что этому произведению лет вдесятеро больше, чем ему самому, но от удовольствия поддерживать заблуждение у зрителей не мог удержаться — Ну и хмырь, кто ж догадался нарисовать то такого. Нет бы сиськи какие, побольше, или там битву какую, ипи… епическую, во! А то, тьфу, одно слово — бездари.
Даже у не слишком умных охранников от такой демонстрации невежества прорезались кривые ухмылки, которые они старательно пытались спрятать, от чего их лица приобретали такое выражение, будто их обоих кормят одними лимонами вот уже неделю.
