Я накинул куртку и метнул в Баца его огромной ушанкой из зайца черно-белой расцветки. Однажды наш щекастый друг задал вопрос: "Ну, ответьте, почему меня не любят девушки!?". И сердцеед Иван посоветовал ему устроить молитвенные песнопения о ниспослании слепоты на род женский. Ну, или хотя бы организовать ритуальное сожжение этой шапки. Бац не послушался.
- Я не пойду... - Иван остался сидеть на продавленном диване, щекоча лиса по синему пушистому горлу. Вид у него был какой-то... скомканный.
- Ты чего?
- Не знаю... Не хочется как-то. - Сван зачем-то ощупал свое левое плечо, поморщился. Потом вытащил из лопатника сотку и протянул мне. - Моя доля.
- А с плечом что?
- Упал неудачно, - Сван отвел глаза, и это мне не понравилось. Что еще произошло, и почему он не хочет об этом говорить? Считает, что по сравнению с остальным случившееся не достойно внимания, или наоборот - не хочет пугать нас еще сильнее?
- Упал?
- На лестнице. В глазах помутилось, у меня в последние дни частенько мельтешит как-то... Надо бы давление померить. О ступеньку каблуком запнулся и полетел.
Мы только пожали плечами и пошли вниз - на четвертый этаж. Именно отсюда, с балкона, которым заканчивался общий коридор, вел путь на улицу. "Ночные ворота", если хотите. Проходить ими было немного опасно, - приходилось спускаться до самой земли на руках, хватаясь за решетки перил. Но поколения студентов пренебрегали риском свернуть шею. В свое время за одну ночь сам я поднялся и спустился в общежитие восемь раз.
Стоит сказать, что несчастные случаи хоть и редко, но случались. То один, то другой студент срывались с балконных поручней и падали на бетонный тротуар, ломая руки-ноги. Чаще всего виной всему было чрезмерное желание повторить и добавить, толкавшее неокрепшие организмы на поиски алкоголя. Но раз или два задержавшийся молодняк просто не поспевал вернуться к 23-м часам и оказывался перед закрытой дверью общаги. Вахтерша то ли слишком крепко спала, то ли пошла на принцип, и в результате студент получал переломы, а руководство вуза - неприятности. Но, тем не менее, ничего лучшего, кроме как усложнить подъем, сии ученые мужи не придумывали. Сначала закрыли на навесной замок дверь на второй этаж, а люк, ведущий с балкона второго на балкон третьего этажа, заколотили досками. Народ, разумеется, стал лазить выше. Потом та же участь постигла четвертый этаж, затем пятый. Общежитовских под роспись ознакомили с приказом о санкциях, которые обрушатся на головы тех, кого уличат в "вертикальных перемещениях", не говоря уже о порче университетского имущества - срыве замков с балконных дверей и раскурочивании люков.
Толку было мало. Комендант не уставал писать жалобы на таинственных негодяев, сбивавших замки. Навесы становились все прочнее и массивнее, дверным решеткам уже завидовало начальство расположенного неподалеку вытрезвителя. После пары лет борьбы не на живот, а насмерть, когда счет испорченным замкам достиг размеров, достаточных для покупки среднего возраста отечественного автомобиля, руководство вуза сменило коменданта. Возможно, как раз из-за среднего возраста отечественного автомобиля, который за это время у него появился...
Его преемник, а точнее преемница, пошла другим путем. Ловкости, с которой эта немолодая женщина с крупной зернистой бородавкой на лице устраивала засады, позавидовал бы ГУпЧК. Вместо того, чтобы сидеть на мягком диване перед телевизором, Коменда, как называли ее в общаге, часами наживала себе геморрой на неудобных крышках унитазов. Стратегия состояла в том, чтобы затаиться в соседней с гуляющей компанией секции (четыре комнаты с общими туалетом, душем и умывальником) и дождаться, когда кто-то полезет вниз за выпивкой. На обратном пути его уже ждал "ночной дозор" - патруль студенческой милиции. Но, как говорится, ничего так не радует противника, как ваше тайное, ставшее для него явным. Двери туалетов в общагах закрывались не только изнутри, но и снаружи. Должно быть, Коменда не раз прокляла эту прежде казавшуюся ей несущественной деталь.
Когда общага отсмеялась, одна добрая душа все же выпустила врага из сортира. И первое, что он сделал - накатал заяву... на добрую душу. Бедняга Бац еще долго жалел о своем милосердном поступке, логика же Коменды была проста, как логика любого тюремщика. Первое - отомстить за унижение любому, кто мог быть причастен к этому безобразию, а уж дебошир и выпивоха Бац-то точно мог. Второе - поставить Баца в такие условия, когда ему под угрозой отчисления из университета придется выдать настоящих виновных. От подлости такого поступка стены общаги вздрогнули. Если раньше война с Комендой велась строго по правилам, то теперь готовилось нечто, далекое от них. На адрес профкома ушло заявление о том, что комендант общежития неоднократно вымогала подарки и деньги от родителей студентов. Свидетельские показания родителей прилагались. К частью или нет, но заявлению этому ход дан не был. В профкоме замяли оба дела - и против Баца, и против Коменды. Как ни странно, они не стали лютыми врагами. Бац даже пресек несколько наших попыток подложить врагу какую-нибудь свинью. К примеру, Данька предлагал наложить кучу экскрементов на картонку (эту часть плана он соглашался взять на себя), затем все это великолепие засыпать бумагой и окропить бензином. "Мину" следовало поместить на пороге комнаты коменданта, потом поджечь и позвонить в дверь.
- Представьте, - брызгал слюной восторженный Даник, - Коменда выходит, видит горящую бумагу и начинает ее топтать!..
Бац представил и с мрачным видом пообещал набить Дане морду, если он это сделает.
Так или иначе, но с тех пор в борьбе наступило перемирие. И даже тот факт, что на балконе пятого этажа в очередной раз сбили замок, прошел незамеченным. С тех пор Коменда успела уйти на пенсию, а покинувший общагу Бац снова в нее вернуться - уже на правах работника университета - но пятый этаж все не запирали. А вот в соседней "единице", чей "водочный путь" проходил прямо напротив нашего, народу приходилось спускаться по балконам аж с шестого.
Когда мы с Бацем появились на балконе, там как раз суетилась троица - один из парней собирался отправиться вниз, а его подруга что-то сбивчиво, пьяно ему объясняла. За тридцать разделявших нас метров видно было, что этим троим было уже достаточно. Но сами они так не считали.
- Ей богу, грохнутся, - пробормотал я, на что Бац философски заметил:
- Да ну... Это же Димон - Черкес. Он по такой "синьке" постоянно спускается, да еще и косячок выкурит. Хватательный рефлекс у парня отличный. Перед Эверестом поставить, и соврать, что ларек наверху - и не заметишь, как проверит и назад вернется, чтоб морду тебе набить.
Парень по кличке Черкес скинул кожанку и перенес ногу через перила, одной рукой удерживаясь за стальной прут, а другой выделывая плавные жесты перед лицом своей подруги.
- Ты гляди - у него опять новая скво.
- Кто новая? Северо-Кавказский военный округ?
- Нет, "скво", это женщина по индейски. Отсюда ничего так, хорошенькая. А то он вечно таких лахудр находит - мама родная! Наверное, боится имидж испортить.
- В каком смысле испортить? - личность Черкеса (который отсюда на черкеса вовсе не походил, разве что тем, что неестественно ровно, как на жеребце, восседал на перилах), начинала меня удивлять.
- Да он же откуда-то с Кавказа, там у них к женщинам свое отношение. Он знаешь, как людей по половому признаку различает? Если говорит "чуловек" - это мужик. А женщина это исключительно "телка".
- Ну и дурак... - мне стало обидно за эту пьяненькую девчонку, которая провожала своего "джигита" за водкой. Интересно, что он ей сейчас там рассказывает? Что "телка" не человек, а в лучшем случае "скво"? Да нет, скорее "поет" про неземную любовь, чтобы через пару недель бросить.
Честно говоря, мне на секунду даже захотелось, чтобы он сорвался со своего "насеста". Или нет, скорее не сорвался, а чуть не сорвался, чтоб струхнул по-настоящему, а она бы его вытащила. Может, тогда уважать будет. Я вот тоже с Кавказа, родители под Назранью живут, но к женщинам по-человечески отношусь.
