- Не мог. Мей, скажи своим, чтобы еще на пару неделек у родни задержались - не стоит им возвращаться.

- Что? - он не понял, - Ты о чем, Сван? Слушай, тут такое дело... Даник умер. И нам... ну, в общем, поговорить надо серьезно... Постой! Почему моим не возвращаться, что случилось?!

Кажется, он, наконец, проснулся.

-------------------------------------------------------------------------------

- Да не было там никакого медальона! Он же тяжеленный должен быть - как можно не заметить! - Мей в крайней возбуждении в пятидесятый раз обежал комнату, - кто еще смотрел?

- Ты что? Думаешь Ванька мог потихоньку спереть? Но когда?! Ты ведь лопатник у Ашота вытащил, он у тебя был все время.

- Может, в машине. Я передал кошелек Бобу. ...

- Ну да! Когда мы подальше отъехали, Боб мне его отдал, и я его выпотрошил. Ничего там не было кроме денег, визиток и всякого мусора.

Мы замолчали. Я сосредоточенно ковырял окурком дно пепельницы. Мой рассказ о визите Ираклия произвел на Мея куда большее впечатление, чем то, что он поведал мне о Данике. Я не испугался, не впал в истерику и не озлился на товарища за то, что он стал причиной моей беды. Я все еще не верил в свою смерть - ни капельки! Чувство, что все будет так, как надо, не покидало меня. Глубокое, теплое, неистребимое чувство ПРАВИЛЬНОСТИ происходящего. Было только очень жаль маленького, порою выглядевшего нелепым паренька, который обрел огромную силу - уйти из жизни, чтобы не причинять вреда. Смогу ли я поступить так же? Не уверен.

А потом я порадовался за то, что Даник смог нам помочь, пусть только советом. Едва Мей передал мне его слова о подпитке, я постарался проверить их. Так все и оказалось - тонкая струйка энергии тянулась от Мея ко мне, наматываясь на странный комковатый туман, покрывавший мое тело.

Попытка оглядеть самого себя принесла необычное ощущение - угол зрения изменился, как будто точка, в которой находились мои глаза, переместилась и оказалась примерно в полуметре над теменем. Туман, как стая тяжелых грозовых туч, медленно полз по орбите, создавая вокруг меня что-то вроде кокона. Только не светящегося, а угрюмого, пугающего своей мрачной непроницаемостью. На расстоянии сантиметров в сорок - так, во всяком случае, мне казалось - вокруг него вились тонкие нити кармы. Блеклые, выцветшие. Иногда нить касалась серых клубов, пропадала, а через время появлялась опять, став еще тоньше и еще бесцветнее. Серость, окружавшая меня, будто слизывала ее.

У Мея с энергией дела обстояли получше: серость уже поселилась за наброшенной на него зеленовато-голубой паутиной, но еще не начала пожирать ее. Линии были слабыми, струились вяло. В них наблюдалась редкая пульсация: медленно, с большими промежутками они то разгорались сильнее, то бледнели и затухали. Каждый раз, когда их свет становился слабее, мой желудок испуганно сжимался. Но вскоре я понял, что в этом есть какой-то свой ритм, будто билось усталое сердце - может, уже не способное перенести тяжелые нагрузки, но которое еще прослужит для хозяина десятки лет.

Сперва я не знал, что мне делать. Было очень тоскливо наблюдать - вот бежит струйка крови от друга, питая тебя и убивая его. И ты беспомощен это изменить. Ираклий говорил, нужно время, много времени, чтобы научиться управлять этими клочьями тумана - своим НАСТОЯЩИМ телом. У меня его не было. Вид блекнущих полос ясно говорил - мой друг на грани, и если поскорее не прервать наш контакт, может переступить за нее. Возможно, лично я уже прошел свою дорожку до конца, сорвался с обрыва и лечу вниз. Но тянуть туда же Николая я не хотел.

От серого тела Ираклия мое отличала скорость и плотность движения тумана. У транса она была такой, что он казался литой воронкой из прочнейшей стали. Я постарался ускорить движение "облаков" вокруг себя. Мей в это время на кухне варил кофе. Я чувствовал его сквозь стены - должно быть, благодаря нашей связи. Он чертыхался и дважды обжегся. А один раз уронил турку, залил огонь и минут пятнадцать оттирал заляпанную кофейной жижей плиту. Поэтому у меня было время сконцентрироваться и попытаться решить непростую задачу - "разогнать" тучи.

Но как я ни приказывал им бежать быстрее, в их движении не чувствовалось никаких изменений. Они были словно каменные глыбы, как куски породы в хвосте гигантской кометы, которые летят по своей траектории, равнодушные к попыткам легкого солнечного ветра склонить их в сторону. Я был упрям и приказал себе не отчаиваться. Но когда Мей наконец явился в комнату с двумя чашками в черных потеках, у меня все еще ничего не вышло. Я выпил горячую бурду, которую он приготовил, и попробовал снова.

- Что ты делаешь? - спросил Мей, заметив мой не видящий взгляд.

- Пытаюсь оборвать контакт с тобой.

- Но ведь... - он осекся, потом спросил, - и насколько он крепок?

- Для меня - очень, я ведь никогда не занимался подобным. Но я стараюсь.

Мой друг кивнул. Я видел, что мои слова его взволновали. Что тому было причиной, я так и не понял - ведь он знал о контакте, сам рассказал мне о нем. Может, не отнесся к словам Даньки всерьез? Другого объяснения у меня не было.

- Я схожу за хлебом, может, на расстоянии легче будет... - задумчиво сказал Мей.

- Иди, - сказал я.

Он ушел, его кокон я уже не видел, но зеленовато-голубая нить потянулась в пустоту, не прерываясь. Катерина не соврала, контакту расстояние не помеха.

Я попробовал другой способ. Сконцентрировался на одном-единственном облаке, самом крупном и самом темном из всех. Представил, что эта часть меня и есть я весь, без остатка. Мне случалось проделывать нечто похожее, когда занимался медитацией: убрать все мысли, успокоиться, изгнать из сознания вечно спорящие голоса рассудка, а потом сконцентрироваться на чем-то одном. Это трудно, попытки решить дело грубым усилием ведут к тому, что мысли возвращаются с удвоенной мощью. Нужно уловить момент тишины и задержаться в нем, не отвлекаясь ни на мгновение, и тогда они умолкнут сами. Мне это удалось. Разум прекратил пережевывать бесконечную мысленную жвачку, и пришла тишина. Оставалась лишь она и моя воля, погрузившаяся в серую тучу-спутник.

Я ощутил его маленькую грозную силу, готовую разразиться снопом из черных молний, услышал треск напряженных молекул, всем существом своим вобрал звенящий грозовой запах.

Пространство тучи было неоднородным, оно состояло из тумана разной плотности и силы заряда, и на стыках между этими клубками материи вибрировало и стремилось к разрешению. Кое-где между участками с разным "давлением" возникало что-то вроде маленьких смерчей. Я коснулся одного из них и вдруг понял, что это и есть ключ. Я стал растить этот смерч, понемногу, будто сухие веточки в костерок посылая в него клубки тумана. После каждой новой порции смерч замирал, а потом чуть-чуть увеличивался. Вот он вырос вдвое, втрое, смог одолеть и переварить целую маленькую грозу со всеми ее неродившимися молниями, и они, наконец, распустились в ветвистый ослепительно-черный букет.

- Ты как здесь?... - я не заметил, что вернулся Мей, вздрогнул от его голоса, но не позволил себе отвлечься. Смерч был уже так велик, что вобрал в себя тучу целиком. Я ощущал его как часть своего тела - еще более реальную, чем рука или нога. Соседние облака приближались к нему, стремясь влиться в бешеный хоровод, и тогда я потянулся вперед, сужая и удлиняя вращающееся жерло. На самом его конце кружились несколько полюсов с противоположными зарядами. И тут я понял, что делать с линией судьбы Мея. Горловина вихря приблизилась к ней и вобрала в себя. На несколько мгновений нить напряглась, затем потянулась ко мне гораздо быстрее, накручиваясь на воронку, как на веретено. Я понял, что в несколько минут могу сейчас "размотать" весь кокон Мея.

Но тут заряды в горловине смерча сошлись, и молнии ломанным черным узором иссекли линию судьбы. Будто клацнула многозубая пасть рыбы-удильщика, перекусывая все, что попало в захват. Обрубок энергетического тока, извиваясь, словно раненная змея, втянулся в кокон Мея.