Мама умерла в несколько дней - сначала отказали почки, а потом сердце. Врачи оказались бессильны. Бывают случаи, когда человека держит на земле долг. А когда он исполнен, конец наступает быстро.

Кажется, уходя, мама была счастлива. "Люблю вас. Не грусти. Я рядом". Когда я нашел эту надпись, то понял это...

- Если у Игоря все всерьез, я боюсь за него, - я очнулся от раздумий, чтобы сказать это.

Мей пожал плечами.

- А ты уверен, что видел правильно? А меня ты видел? Может, мы выглядим так же, как та девчонка.

Я вспомнил, как мы удирали от призрака в общаговском коридоре, и как Мей показался мне серым размытым пятном, почти скрытым за сияющим голубым щитом - Бацем. Может, он прав? Я повернул голову и постарался увидеть своего друга тем самым боковым зрением. Ничего не получилось.

- Не получается.

- У меня тоже, - Колян немного погримасничал, пытаясь повторить мою попытку, - я вообще сбоку ни черта не могу разглядеть. Наверное, это как с третьим глазом - поначалу он открывается совсем чуть-чуть и ненадолго, а потом - все чаще и чаще. Может, и у нас так будет?

- Если доживем...

Мы помолчали - что тут скажешь? А потом пошли за пивом. Времени, конечно, было уже много. Но нет такого угла в России, где нельзя купить пару пива в любой час ночи или дня. Ну, если, конечно, в этом углу живет хотя бы один мужик.

Не пинайте саксофониста...

Я вышел на свет Божий только к обеду - хорошо, что сегодня никаких пар в расписании у меня не стояло, и можно было спокойно выспаться. Морозец с утра прихватил лужи, на мертвых клумбах сквозь окурки и желтые пучки погибших цветов блестели, как лакированные, комья грязи. Солнечные блики играли в пятнашки на их поверхности. За ночь в углы зданий и бордюров намело холмики сухой белой крошки - слабое напоминание о том, что на дворе стоит зима. В этом году она выдалась теплой, температура и в январе болталась где-то между -3 и +3 по Цельсию. Но хоть дожди шли редко - и на том спасибо.

Я собирался идти за пивом: после двух дней пьянки дома у Ивана у меня в кармане оставалось рублей пятьсот, и часть этой суммы необходимо было срочно перевести в жидкую валюту.

Я миновал общаговскую вахту, спросив, не возвращался ли Бац. С тех пор, как они с той девушкой вместе вышли из кафе, известий о нем не было. Вахтерша сочувственно покачала головой.

- А может, он у девушки какой? - участливо поинтересовалась она.

- Того и боимся... - пробормотал я под нос.

Русские говорят, в ногах правды нет. Раньше я всегда удивлялся - а что, в заднице есть? Но сейчас понял - это именно так. Едва я прошел пару метров по обледенелому асфальту, как голова закружилось, и пришлось присесть на лавочку.

Кстати, в этой стране я сделал своего рода открытие. По представлениям индийцев жизнь на Земле развивается, поочередно минуя четыре эпохи: Сатьяюга, Двапараюга, Третаюга, Калиюга. Последняя - эра смерти, время кровавой богини Кали. Но у русских есть эра похуже - Похмелюга. Слава Богу, она короткая и ее несложно перевести в банальный запой. Сейчас посижу немного и пойду переводить.

Рядом на лавке сидел мой знакомый еще по прошлому приезду - марокканец Басам, оливковокожий красавчик, любимец женщин и известный второгодник, уже дважды уходивший в академический отпуск. Басам был одет по сезону: в толстый кожаный тулуп мехом внутрь, в огромную ушанку, подвязанную шерстяным шарфом, в брюки, под которыми легко угадывались несколько слоев трико и теплых подштанников. Костюм полярника дополняли сапоги, сильно смахивавшие на унты - где он их раздобыл в этих южных широтах?! И рукавицы толстые, как у космонавтов. Из-под отстегнутого козырька ушанки марокканец подозрительно следил за кружащейся в воздухе ледяной пылью.

- Привет, - сказал я.

- Одеваться надо - это вам не Африка... - в ответ пробормотал Басам, делая сильные ударения в словах, и вытер нос свиной кожей перчатки. - Один марокканец вот так не оделся, простыл и умер.

- Где? У нас в университете?

- Нет. Вообще умер. В принципе.

Я покивал - еще бы, как не простыть при двух градусах ниже нуля принципиальному марокканцу!

- Вова, - Басам критически осмотрел мою синтипоновую куртку, шапку-"пидорку" и кроссовки, - твоя мама не зарадуется, если ты домой вернешься и там сдохнешь.

- Из-за простуд? Или в принципе? - Поинтересовался я.

- Зря шутишь, один знакомый марокканец...

- Тот же?..

- Нет, другой. Он так же шутил, а потом пожил с русскими и заболел нехорошей болезнью. До сих пор лечится.

На это мне ответить было нечего. Басам помолчал еще немного, а потом подытожил:

- Сдохнуть можно в это общежитие.

- Не в это, - поправил я, - в этом.

- Да в любом их общежитие сдохнуть можно! Один парень вон подраться хотел, а потом упал и сдох. Правда, он русский.

- Как сдох? У него же припадок был, его в больницу увезли, - я догадался, что Басам говорит о том задире, который едва не начистил морду Бацу.

- Не знаю, - Басам сделался совсем мрачным, - может, в больнице и сдох. Кто его разберет.

- Ладно, - я встал, задницу через тонкие джинсы и впрямь подмораживало, - пойду за пивом. А то один американец напился с русскими, а утром не пошел за пивом и сдох.

Басам понимающе покачал головой и поцокал языком:

- А потом пошел и снова ожил. Я его знаю. Его Бобом зовут. Хороший парень.

Мы рассмеялись.

Но дойти до ларька в углу маленького крытого рыночка, что располагался сразу за территорией университета, и днем и ночью снабжая его население не очень качественными смесями из спирта и воды, мне не удалось. На площадку перед общагой въехал белый "Нисан". Он остановился впритык к лавке, нам даже пришлось на шаг отступить от нее. Сквозь тонированное лобовое стекло я различил знакомый силуэт - это была Люда. Кажется, она плакала. Водительская дверца выпустила на волю и еще одного знакомого персонажа. Челюсти у нового парня моей возлюбленной были сжаты так плотно, что это походило на прикус пираньи. Небольшие глаза глубоко ввалились и смотрел на меня как-то странно, вскользь.

- Привет... - я не успел договорить, этот гад оказался рядом и врезал мне с разворота кулаком в лицо.

К тупой головной боли прибавилась острая - рот наполнился кровью и чем-то, походим на песок, наверное, рассыпался зуб. Язык мигом онемел, кажется, я откусил от него порядочный кусок. Ноги у меня подкосились, я упал на колени и выплюнул кровавую смесь на ботинки этого козла.

- Эй, зачем ты делаешь! - Басам закрыл меня своим не очень внушительным телом.

- Вали отсюда, черный, - прошипел мой мучитель, - не то сам выхватишь.

К моему удивлению, марокканец тут же сделал шаг в сторону. Не ожидал от него такой трусости.

Я потряс головой, пытаясь выгнать из нее замерший на высокой ноте звон и фейерверк из огненных шариков.

- Какого хрена... - эти слова дались мне с трудом, но других по-русски я не припомнил.

- Не умеешь дела делать - не делай, с-сука, - он схватил меня под мышки, легко вскинул вверх, толкнул спиной к лавке. И прежде чем я на нее свалился, по-каратистски заехал ногой в живот. Там, кажется, что-то лопнуло - больно было до невозможности. Вдобавок я упал на мерзлые деревяшки, отбив себе копчик. Он подошел ближе, намереваясь продолжить. Это было ошибкой: трусливый Басам, оказавшись за спиной, прыгнул сзади, уперся коленом в спину, а шею парню перехватил рукой и резко потянул на себя. Ухажер Люды захрипел, опустился на колени, схватил руки Бассама, пытаясь разжать замок из его ладоней, но тот держал крепко.

- Вова! Давай, по яйцу бей - я так не долго продержу! - крикнул мне марокканский рыцарь.

Я поднялся на ноги, и с удовольствием последовал его совету. Плененный боров заметался, стремясь вырваться, но это у него не вышло. В моем ударе сконцентрировалась, должно быть, вся злость - за боль, за хрустевшие на зубах крошки эмали, за Люду, за то, как они целовались у калитки.