— У членов комиссии, повторяю, нет единой точки зрения, они еще спорят между собой.

Ахмед Назар, недовольно хмурясь, достал из мельхиорового портсигара сигарету, продул мундштук, вставил в него сигарету, закурил.

— «Нет единой точки зрения…» — не без иронии повторил он слова Фуада. — Что же надо сделать, чтобы их споры наконец завершились чем-нибудь конкретным?

Снова воцарилось молчание.

«Ты сам должен знать, что надо сделать для этого, не спрашивать нас», — подумал Фуад. Вслух же сказал:

— Надо поговорить с министром. Если он даст указание, они поторопятся с заключением.

— Почему же не поговорили?

Фуад подумал, что, если бы Ахмед Назар задал вопрос иначе, скажем, в такой форме: «Почему ты до сих пор не поговорил с министром?», адресуясь только к нему, Фуаду, тогда бы еще можно было считать, что он, Ахмед Назар, более или менее достоин занимать эту должность, во всяком случае, может еще какое-то время поработать на своем месте. Но Ахмед Назар не смог задать свой вопрос конкретно человеку, несущему за это ответственность, — ему, Фуаду. Не хватило смелости. Фуад отлично все понимал.

— А кто должен был поговорить с министром? — спросил он нахально.

У Ахмеда Назара оставались еще шансы. Он мог сказать: «То есть как это кто должен был поговорить? Ты, разумеется». Или же официально: «Вы, товарищ Мехтиев, должны были поговорить с министром». Однако Ахмед Назар только пожал плечами и проворчал:

— Не знаю. Надо было поговорить.

«„Не знаю“. Раз не знаешь, значит, у тебя нет права занимать эту должность. Сидящий на твоем месте человек должен уметь стукнуть кулаком по столу. Ты не тянешь даже на заместителя, ты — слабак и всегда был слабаком, поэтому пусть уж твой вопрос поскорее решается там, где это надо!»

Естественно, Ахмед Назар знал о Фуаде все — кто он, что, чей зять. Самого Шовкю Шафизаде! Несомненно, был и в курсе того, что судьба его, Ахмеда Назара, уже решена, что не сегодня-завтра придется покинуть этот кабинет. Слышал, наверное, и о том, кто будет его преемником. Да, знал, конечно, Ахмед Назар, что он доживает последние дни своей «генеральской» синекуры, настало время — на шестьдесят седьмом году жизни — навсегда распрощаться с кабинетами, столами, правительственными телефонами, персональными машинами, секретаршами и прочим, и прочим. Что ждет его впереди? Персональная пенсия, жиденькие, мало затененные аллеи домов отдыха в Мардакянах, Загульбе, Бильгях; домино, нарды с такими же, как он, престарелыми пенсионерами; бесконечные разговоры о ревматизме, склерозе, радикулите и прочих старческих недугах; воспоминания о былых временах: «Помните Султана Султановича?» — «Какого Султана Султановича? Ах, этого самого? Свояка Аслана Аслановича? Как же, как же! Он сначала работал там-то, а после был назначен туда-то…» И так каждый день: Султан Султанович, Аслан Асланович; и снова коллективное обсуждение (узнали из газет) новых назначений — новых, уже сплошь и рядом незнакомых людей на новые должности; и снова — домино, снова — нарды; и снова — врачи, врачи, обследования, анализы, инъекции, лекарства; и снова — Султан Султанович, Аслан Асланович, и так далее и тому подобное.

Ахмед Назар был родным братом Ашрафа Назарова и, несомненно, считал, что страдает из-за брата. Полгода назад Ашрафа Назарова с шумом и треском сняли с занимаемого им поста. Ахмед Назар был твердо убежден, что именно падение брата решило его судьбу. Фуад знал, что это совсем не так. Вернее, не совсем так. Были в этом деле свои нюансы. В настоящий момент Ахмеда Назара освобождали от должности не из-за брата, хотя в свое время он только благодаря брату был выдвинут и исключительно благодаря брату его держали до сих пор на посту главы управления. Все понимали, возможно, даже сам Ахмед Назар понимал, что это не его место. Но пока Ашраф занимал свой пост, потревожить Ахмеда Назара было трудно. Короче говоря, вскоре после снятия Ашрафа все будто бы вдруг очнулись: да ведь не вытягивает Ахмед Назар на столь ответственную должность!

Ахмед Назар был участником войны, имел боевые награды. Говорят, на фронте проявил подлинное мужество. Но, очевидно, и героизм имеет свои разновидности, варианты, жанры. Очевидно, помимо военно-фронтового героизма существует еще героизм повседневно-бытовой, а также административно-организационный. Показавший себя храбрецом в окопах, Ахмед Назар был абсолютно бессилен здесь, на их фронте, — как организатор, как стратег-полководец, как просто специалист своего дела, наконец. И на жизненно-бытовом фронте он не стяжал себе славы отважного героя: прошедший, как говорится, сквозь огонь и дым суровой войны, этот грузный, некрасивый, смуглолицый мужчина пуще огня боялся своей жены Фатьмы-ханум. Например, на Нелли Ахмед Назар не смел взглянуть даже краем глаза. Год назад взбалмошная Фатьма-ханум без всяких на то оснований приревновала мужа к юной секретарше и едва не добилась от мужа увольнения ее с работы. Только решительное вмешательство Фуада спасло Нелли от несправедливой кары. В моральном смысле Ахмед Назар был кристально чист. Все знали это. О том же говорило и его лицо, с темными мешками под глазами, лицо страдальца-хроника, почечного больного. И честен был Ахмед Назар тоже кристальной честностью: положи перед ним бесценные сокровища — не позарится. Но был безволен, безынициативен, инертен, не мог потребовать от подчиненных; был склонен всем во всем уступать, нажмут на него — он пятится назад, не имел железного слова; не мог разговаривать ни с подчиненными, ни с теми, кто был выше его по рангу, а потому не пользовался уважением ни среди своих в управлении, ни там, в верхах. Да и знаний не хватало Ахмеду Назару. Ох как не хватало! Создавать, творить современный город, строить и перестраивать столицу республики, планировать это строительство, заглядывая в будущее на десятки лет, — дело весьма и весьма серьезное. Возглавлять такой сложный участок должен человек не только беспредельно энергичный и современно образованный, но и талантливый, а главное — влюбленный в свое дело, энтузиаст.

— Я, конечно, мог бы поговорить с министром, — сказал Фуад, — но решил, что получится не очень хорошо. С министром надо говорить на соответствующем уровне. Есть начальник — и вдруг звонит ему его заместитель. Не тот уровень. Как на это посмотрит министр?

— Хорошо, надо было… сказать мне, я бы переговорил… Все очень просто. — Ахмед Назар взял красную книжечку с номерами правительственных телефонов, открыл, полистал. Повторил: — Все очень просто.

Он нашел нужный номер, поднял трубку.

Фуад отметил про себя еще одну отрицательную черту в характере Ахмеда Назара: неоправданную легкомысленную поспешность при решении серьезных вопросов, требующих обстоятельного анализа. «Вот-вот, это твой стиль! Кинулся к телефону — звонишь министру. Партизан! Ты сначала хорошо изучи вопрос, выясни досконально, что тебе требуется, затем излагай суть дела».

Между тем Ахмед Назар уже заливался соловьем, разговаривая с министром.

«Очередной прокол, — подумал Фуад. — Никогда не следует вести официальные разговоры в таком фамильярно-панибратском тоне».

— Ах ты, мой дорогой!.. Душа моя!.. Клянусь твоей жизнью!.. Иди ты!.. Эй, иди ты!.. А что нам сделается?.. Работаем, да… Ай, негодник, кейфовать захотел?.. Ха-ха-ха! По-ду-ма-ешь!.. Ему тоже под семьдесят… Клянусь твоей жизнью… Иди ты…

Разумеется, Ахмед Назар хотел немного порисоваться перед присутствующими, пускал пыль в глаза: мол, смотрите, на какой я короткой ноге с министром! Вот я каких людей хлопаю по плечу! Ну, у кого хватит сил утопить меня? А вы думаете — снимут Ахмеда Назара. Пустая болтовня, враки! Не верьте сплетням! Я крепко сижу за этим столом!

«Примитивные финты, — думал Фуад. — Только дурак может попасться на твою удочку, я не из их числа. Все эти „душа моя“, „клянусь своей жизнью“ практически не стоят ломаного гроша. Министр не принимает всерьез ни одного твоего слова. Ничего у тебя не выйдет!»

Так и получилось. После шуточек и хохмочек Ахмед Назар заговорил наконец о деле, и тут выражение его лица изменилось. Было ясно, что министр культурненько, по-деловому отклонил его просьбу, приведя какие-то веские доводы.