— «Готово? Готово!»

…бритье… стритье… завитье… лошади поданы. Осетрина разварная, мы проваливаемся, сэр… хав… хав… черные гусары… у-ух… парамарибо… бунтари… не-п-перемени…

— «Готово. Анаксагор, примите»

…рблюд… Бухараре дидем… Кандагаре дидем… Галочка… дитё… Джонни… жонни… просрочил… рочил… на дру… угол карагач стоит… на третий… гол… арага… оит… а… ер-тый… ол… а… ага… ит… а… ятый… у… а… а… оит… а… т… о… о… а… и… а… с. о… у… а… аа… а… о… и…………… а…………………………………………о……………у……………

Уикли казалось, что сознание ни на минуту не покидало его. С наслаждением он повернулся на боку и открыл глаза. Было совершенно темно. Царапнув себя по щеке, чтобы окончательно проснуться, Уикли ощупал мягкое ложе и шелковистую ткань подушки. Он мельком просмотрел в памяти фильм минувших событий и остановился перед тьмой. Все было более чем странно; не выветрившееся религиозное чувство подсказывало смутные образы, ни в какой мере не уяснившие теперешнего состояния. Джонни снова овладела приторная истома. Он положил руку под голову, тяжело вздохнул и будто в ответ на его вздох разлился мягкий голубоватый свет. Уикли мог наконец рассмотреть окружающее: стен не было, потолка не было. Со всех сторон подступала темная пелена, но он ясно видел голубое сияние на своей одежде, свои короткие бледные пальцы и пестрые покрывала ложа. Тело Джонни облекало нечто вроде дамского пеньюара; на полу, около узкогорлого кувшина, стояли кожаные сандалии. Юноша поднес кувшин ко рту и выпил несколько глотков холодной воды, чудесно пахнущей апельсином и эвкалиптовой смолкой. Вода окончательно возвратила его к действительности. Одев сандалии, он сделал несколько шагов опасливо, как слепой; пальцы вытянутых рук коснулись препятствия. Это была темная, как ночь, стена. Уикли понял, почему комната казалась бесконечной: потолок и стены были покрыты черной матовой краской. Дверей не было. Замаскированные, они, вероятно, сливались с гладкими стенами. Источник голубого света также оставался скрытым. Когда Уикли стал искать какой-нибудь кнопки или рычага, широкие рукава хитона скользнули к плечам — по левой руке от плеча до кисти тянулся ровный красноватый шрам, по-видимому, недавно заживший. Как Джонни ни напрягал память, он не мог сообразить, когда и где была поранена его рука. Если этот порез недавний, то… — «да, конечно, в таком случае на заживление понадобилось бы не менее нескольких суток. Значит, я провел их в этой комнате… значит, они совершенно выпали из моей памяти»… Освеженная было голова снова начала кружиться. Бросившись ничком на постель, он старался разобраться в хаосе воспоминаний: что с товарищами? Где Арт? Где Козодоевский и Седжи?

Из путанной задумчивости его вывел легкий скрип. Человек в голубоватом плаще широким и плавным жестом предложил Уикли покинуть комнату. Уикли повиновался с захолонувшим сердцем. Когда они подошли к стене, внезапно открылся ярко-желтый просвет и в нем — узкий, длинный коридор, вымощенный цветными изразцами. Плащ метнулся в сторону и, казалось, исчез в стене. Уикли нырнул в сводчатую комнату, освещенную сквозь узкие окна дневным светом. Середину комнаты занимал низкий мраморный стол. Мягкие ковры заглушали шаги. За окнами зеленел парк и синели далекие горы. В оглушительной тишине мягко журчали бесчисленные ручейки и тонко звенели высокие фонтаны. Кто-то схватил Джонни за плечо.

— Седжи!

Сережа не знал английского, Джонни — русского.

— Арт, нет? Нот?

Раздался стеклянный жалобный звон. Двери открылись, и в комнату вошли Джелал и Борис. Последний с жидкоблестящими глазами кинулся к Сереже.

— В чем дело? Щеглов! Это — великие посвященные.

Так один за другим появлялись новенькие белые хитоны недостающих членов экспедиции. По привычке путешественники уселись на ковре и принялись допрашивать друг друга. Арт и Александр Тимофеевич пополнили маленький пробел.

— После бегства Бориса их, кажется, повели по бесчисленным переходам и мостикам. В конце пути, на широком искусственном канале качалась закрытая лодка. Погрузив пленников, люди в плащах отчалили от берега. Арт долго боролся с внезапным сном, чуткое ухо специалиста улавливало в полудремоте заглушенный звук мотора…

«Это как будто все».

Джонни откинул рукав хитона и показал порезанную руку. У каждого из присутствующих по левой руке тянулся шрам от кисти до плеча. Козодоевский тихо говорил, обхватив руками колени и глядя в пространство:

— Я знаю… Тише, товарищи! Это — знак братства у великих посвященных. Шрам — это посвящение в первую тайную степень. Если можешь, Сергей, — поспешил он, увидя знакомый взгляд исподлобья, — объясни иначе!

Сергей загорячился по-домашнему:

— И объясню. Ох, Борька, Борька! И объясню! Да, по-моему, и объяснять нечего. Все объяснится само собой! Сейчас у нас мало фактов.

— А-а-а. Мало фактов! Вы всегда так! Идиотический прием спора! Наука еще не дошла до этого? A-а! Диалектический материализм. Объяснится само собой!

Очевидно, перед Борисом открывались новые возможности. Партия была далеко.

Сергей побледнел:

— Знаешь, Козодоевский, об этом мы поговорим после. Когда выберемся отсюда. А сейчас ссориться нет смысла. Понял?

Ссора зазвенела и оборвалась. Помолчали…

— Руки-то ведь зажили, — спокойно продолжал Сережа. — Как же это так?.. Сколько же времени?..

Арт усмехнулся:

— За несколько дней, что мы потеряли, нас могли перенести на другой конец земли.

Сергей невесело отшутился:

— Во всяком случае, мы не можем пожаловаться на наши квартиры. Жаль, что нельзя поблагодарить хозяев.

Над домом пронесся густой металлический удар. Уикли вздохнул; интимно и тихо он обратился к Броунингу:

— Похоже на гонг. К обеду или к завтраку… Жаль, что у меня совершенно нет аппетита.

Звук так же неожиданно прекратился. Снова и надолго воцарилась глупая тишина. Когда она окончательно сомкнулась над удрученными головами, двери комнаты гладко разошлись. Внушительная фигура, похожая на Антония и Клеопатру из паноптикума, подняла руку, очевидно, для приветствия, и произнесла по-русски:

— Прошу следовать за нами.

Пленники ринулись в открывшуюся дверь нестройной гурьбой. Путаясь в длиннополых хитонах и шарахаясь от предметов неизвестной роскоши, они попали в комнату, освещенную закатом. По стенам тянулись резные дубовые полки с книгами в дорогих переплетах. Фигура указала с округлой вежливостью на глубокие кресла:

— Прошу… подождать.

На письменном столе лежала книга в красном переплете с золотом. Арт ахнул и медленно стиснул локоть Бориса. Тот трепетно прочел четкие золотые буквы.

«Том XVIII. Вл. Ил. Ульянов (Ленин)».

Сергей не успел отозваться. К нему медленно подходил человек с прекрасным открытым лицом, дородный, в бледно-лиловом хитоне с золотой вышивкой. Каштановые с проседью кудри были стянуты серебряным пояском. В правой руке человек держал книгу, заложив меж страниц палец. Новоприбывший величественно опустился в кресло. Несколько минут он пытливо изучал лица гостей. Наконец пошел гортанный, глуховатый голос:

— Совет поручил мне, дорогие гости, до вашего представления ему выяснить, кто вы, откуда, куда направлялись и зачем попали в наши горы.

«По-русски жарит “наши горы”», — мысленно уцепился Сергей.

Незнакомец опустил и медленно поднял большие белые веки.

— Личности некоторых из вас нам удалось установить благодаря бумагам, имевшимся при вас в момент вашего… когда вы к нам попали. Но не все имена нам известны. Кроме того, судя по документам, отсутствуют Иносент Смайлерс и Иаков О’Греннель. Если вы сообщите, где оставлены ваши друзья, они будут препровождены к вам в кратчайший срок. Я слушаю, — обратился он к Арту, заметив, что англичанин порывается говорить. И добавил: — Если вам удобней говорить на вашем родном языке, говорите.

С самого начала своей речи Арт решил, что лгать не стоит: перекрестным допросом всегда можно сбить с толку бедного Уикли. Надо только быть как можно пунктуальнее в датах.