— Ваша кличка?

— Револьвер.

— Броунинг?!

— Да.

Сергей вспомнил комнату с разбитым окном в Коминтерне. Он хотел пожать руку Арту, потом раздумал и бросился к нему на шею.

Уикли, обмотанный марлей, и пятнисто-рыжий от иода Борис полулежали около ярко горевшего костра. Борис, запинаясь на трудных местах, рассказывал Уикли о Москве, о России, о путешествии на восток. Джонни поддакивал и улыбался. После катастрофы и неожиданного спасения все представлялось ему в розовом свете. Чины, ордена остались далеко позади, тем более, что здесь, как говорит новый товарищ, чуть не на земле валяются богатства! Нужно только вовремя нагнуться. К тому же на родине он не мог получить большого чина, так как не имел ни связей, ни знатных родственников, ни состояния. В груди у него поднималось новое чувство освобождения. «Все к лучшему». Так и проще и легче.

Наконец, пришли с охоты Сережа и Арт. Сережа тащил убитую козулю, Арт чему-то весело смеялся. Козуля перешла к Галочке.

К тому времени, когда жаркое было готово, все уже разместились у огня тесной дружеской компанией. Лейтенант, выпустив изо рта густой клуб доброго английского дыма, начал свою повесть, специально отложенную до ужина.

(В сентябре 1914 года он был послан английским военным министерством во Фландрию, где ему пришлось служить в разведочной бригаде. В мае следующего года счастье изменило ему: аппарат, подбитый из германского зенитного орудия, был вынужден снизиться за линией неприятельских окопов. По счастливой или несчастной случайности, Арта направили не на привилегированные «квартиры для военнопленных», а в концентрационный лагерь близ города Марбурга. Там жили на пленном пайке русские, татары, французы, кавказцы. Восемь месяцев Арт провозился на вражеских полях с всесильной картошкой. Близкое знакомство с немецким крестьянством, постоянное пребывание в интернациональной толпе открыло ему глаза на смысл войны. В одну из темных ночей, под покровом вьюги, француз Форбуа, русский Манцев и англичанин Броунинг выбрались из лагеря, оставив за собой разрезанную колючую проволоку. Лютая зима 1916 года была свидетельницей их отчаянных усилий спастись от жандармов и облав. В начале 17-го они перешли австрийскую границу. Арт начал учиться у Манцева русскому языку. В августе беглецы подобрались к Карпатам и, наконец, вздохнули свободно, смешавшись с безликой толпой беженцев. Только тогда Арт узнал, что Россия без царя, что там революция. Война разлагалась. На фронтах падала дисциплина. В ноябре трое беглецов выехали из Австрии с бесконтрольной партией пленных, и Россия поглотила их. Тут тоже металась война, но другая — близкая и понятная — война против войны: народ старался побороть угнетателей. Запад, восток, юг вспыхивали восстаниями. В Киеве Форбуа заболел тифом и умер. Манцев и Арт уехали в Харьков. Здесь англичанин связался с компартией. Весной он добрался до Москвы, где проработал несколько месяцев. Именно в Москве, на работе, с ним и повстречался несколько раз Сережа Щеглов. Позднее Арт был командирован на северный фронт. В Архангельске русскую революцию укрощали англичане. В одном из боев Броунинг попал в плен к «своим», успев предварительно уничтожить компрометирующие бумаги. Он с трудом уверил английское командование, что специально пробирался через всю Россию в Архангельск в армию его величества. После неудавшейся капиталистам оккупации Арт вернулся в Англию и, по-старому, попал на авиационное дело. В конце концов, военное министерство послало его в Индию, где Арт тайно мечтал повести советскую агитацию.

Остальное — жизнь в Индии и бегство — было уже известно слушателям по отрывочным признаниям).

Сережа ласково посматривал из-под сдвинутых бровей на нового товарища. Когда тот кончил, Сергей только поближе придвинулся к нему и тихо положил руку на широкое спортсменское плечо. Теперь очередь рассказывать была за русскими.

Сергей не был мастер литературно повествовать. Он уступил эту честь тонко улыбавшемуся Борису и только время от времени вставлял: «не пересаливай, черт» или «и вовсе не так страшно было». Борис рассказывал картинно и увлекательно, настолько картинно, что англичанину пришла мысль «погулять еще до Москвы по этой майнридовщине», а Сережа и Галочка почувствовали прилив новых сил. Что касается автора рассказа, он еще с утра воспрянул духом при мысли, что находится отныне в обществе сильных и вооруженных людей. Воспоминание о таинственных намеках купца и попа пробудило у него охоту к странствиям. Когда, откашлявшись после своего блестящего выступления, он выдул залпом фляжку воды и вытер пот со лба, у всех пятерых оформилось одинаковое решение: «Вперед во что бы то ни стало!» Лейтенант аккуратно выколотил свою трубку, потом встал, прошелся и вернулся к Борису:

— Я хотел бы, чтобы вы точно поняли и перевели мои слова. Я слишком сбивчиво говорю, чтобы выразить такую мысль.

Борис перевел его вступление и продолжал переводить дальше:

— Когда я был молод и глуповат, я все-таки интересовался судьбами человечества; только я был глуповат, как уже предупредил вас. Не зная простых и здоровых путей, я связался с членом какой-то, чуть ли не масонской, ложи. Этот парень рассказывал мне…

Лейтенант едва не свалился наземь от русского натиска. Борис, продолжавший сидеть у костра, схватил его за полу френча.

— Он рассказывал вам, что в Азии неподалеку от Гималаев живут эти самые… как их… великие посвященные?

Англичанин наклонил голову.

— Yes.

Борис обвел всех торжествующим взглядом. Теперь, если не лейтенант, то Уикли, наверно, помогут ему в розысках таинственного.

Действительно, Джонни слушал плохо понятный разговор с какой-то жадной радостью. Разочарованный Артом в церковной религии, он с удовольствием нашел бы ей замену, а романы Марии Корелли крепко засели в его памяти рядом с географией и самоучителем «Как разбогатеть честному человеку».

Сережей катастрофически овладела знакомая скука и чувство какого-то сострадательного злорадства.

«Поеду с вами, сукины дети! Покажу вам, что все это чепуха», — подумал он. Сейчас он не спорил и только сонно слушал заковыристые рассуждения.

Перебинтованный и быстро обмякший Уикли, примостившись у огня, сладко посапывал открытым ртом. Броунинг, обняв руками колени, раскачивался и слушал шумливую болтовню Бориса. Пламя костра почти не колебалось. Стояла изумительно тихая ночь. Большой мусульманский полумесяц низко проплывал над горизонтом. Галочка ожесточенно зевнула.

Скоро, однако, напряженно-уютная атмосфера вечера была нарушена. Шелковый восточный воздух словно разорвался пополам резким свистом. Послышался собачий вопль, и в заколдованный круг у костра ворвался неистовый, лохматый, рыжий пес.

Сергей собрался было броситься с ним в рукопашную, но был пригвожден к земле восторженным визгом Галины.

— Стусан!!

Буря удивления и смеха заглушила даже конский топот, сначала отдаленный, потом четкий. Тем временем оборванный, как пугало, всадник, наскучив махать грязной тюбетейкой, швырнул ее прямо в середину гогочущего общества. Когда Броунинг первый поднял глаза, молодой, испеченный на солнце узбек успел уже спрыгнуть с лошади и стоял, ухмыляясь, шагах в пяти от огня. Очередь удивляться была за лейтенантом, заподозрившим разбойничье нападение. Едва он вытащил свой верный стейер, как Сергей и Борис бросились к разбойнику на шею:

— Джелал!!!

Разбойник с тихим смешком и застенчивыми ужимками занял место у костра.

Джонни, разбуженный криками, воплями и визгом, вскочил на ноги. Вид растерянного, забинтованного, облитого йодом Уикли был настолько комичен, что все расхохотались; Джонни, уразумев, что прибытие неизвестного не предвещает никакой опасности, протянул руку узбеку и произнес:

— А… здоровье… русс…

Хохот повторился. Джелал вошел в компанию по-хорошему, — вместе со смехом. Всем казалось, что они только несколько часов назад расстались с этим смуглым застенчивым юношей.