Утром экспедиция отправилась по верблюжьей тропе. Щеглов раздражался: два шага вперед, один назад — было не в его духе. Идя вразвалку и грызя стебелек травы, он с горьковатой симпатией следил за Джелалом и Галиной. Этих беспокойных молодых существ начинала связывать полудикая дружба, оказавшаяся сильнее дорожной тревоги и древней расовой вражды. Молодые люди забегали далеко вперед, карабкались по скалам, собирали охапки травы, гнались за Стусаном и втрое удлиняли себе и без того трудную дорогу. Во время полуденного перевала они ушли на охоту за козами, довольно затруднительную в такой час. Не говоря уже о несбывшемся обеде, они не явились даже ко времени выхода в дальнейший путь. Броунинг и Сергей заволновались было, но Козодоевский острил над всей этой историей так желчно, что они успокоились. Козодоевский ревновал, — это было ясно, — и ревновать, по-видимому, стоило. Конечно, экзотическая парочка решила временно не докучать остальным своим шумным и хлопотливым флиртом. Потерять из виду прямую дорогу к Серезу Джелал и Галина, прекрасно ориентировавшиеся во всяких горных трущобах, не могли и в конечном пункте должны были, по общему мнению, благополучно присоединиться к экспедиции.

Что касается пропастей и обвалов, то, отправляясь на охоту, Галина категорически обещала не заходить дальше ближайшего невысокого хребта. Положившись на все эти логические доказательства, путешественники спокойно продолжали путь. Несколько раз они пробовали покричать в соседних горах, но слова возвращались эхом, как бумеранг к ногам охотника. Часов в семь пополудни, когда туркестанское небо становится оранжево-песчаным и бездомными людьми овладевают первые приступы животной печали, Сергей снова заволновался. Он только что собрался поделиться своими неясными чувствами с Броунингом, когда последний радостно вскрикнул, указывая вправо: «Вот они!». Действительно, с горы спускалась ловкая узкая фигура в красном халате. У Козодоевского екнуло сердце — педантичный и наблюдательный, он сразу узнал, что то не был Джелалов халат, ярко-зеленый пояс которого казался бы издали желтым на малиновом фоне. Узкая фигура перепрыгнула с верхнего выступа скалы на нижний, наклонилась и дико закричала; продолжая кричать, черномазый малый, с исступленно-растянутым в огромное овальное «о» ртом, сбежал еще ниже.

Тотчас же на всех ближайших выступах вспыхнули такие же узкие и яркие фигуры; с обезьяньей ловкостью они спускались вниз и, склоняясь над верблюжьей тропой, принимались кричать на один и тот же грозный заунывный лад. В руках у некоторых из них блистали короткие ургутские ножи, а трое или четверо были вооружены винтовками. Слово «басмачи» вошло в сознание Сережи вместе с ярким револьверным выстрелом. Это стрелял Арт, подбежавший к еще сравнительно беспомощному после воздушной аварии Уикли. Басмачи не отвечали. При каждом выстреле они прятались за скалами и снова выглядывали, как бы в надежде, что у осажденных не хватит патронов.

В Бориса вселилась романтическая храбрость отчаяния; отчетливо учтя, что силы экспедиции слишком малы, он выпустил один за другим шесть зарядов своего смехотворного бульдога. Когда разряженная игрушка стала столь же бесполезной для военных действий, как старая сандалия, он влез на вихлявшийся круп лошади, за спиной Уикли. Уикли, поджидая удобной минуты, держал в дрожащей вытянутой руке еще неиспользованный стейер. Козодоевский вцепился в лопатку летчика:

— Спасайтесь! Вам не отбиться. Подвиньтесь, пожалуйста!

Усевшись верхом поудобнее, Борис повторил на сей раз по возможности более властным тоном:

— Спасайтесь, я вам говорю. Спасайтесь сию минуту! Вперед!

Джонни вспомнил о своем неоплатном долге лейтенанту, но тут же сообразил, что сейчас является только ненужной помехой. Последние сомнения всадников рассеял Сергей, стоявший уже немного впереди Броунинга; он крикнул слегка охрипшим голосом:

— Борька, лети за помощью в Серез, скотинка! Не сходя с места!

Уикли понял интонацию, название кишлака и тронул поводья. Лошадь помчалась на север. Для басмачей это было сигналом. Презрительно оставив Броунинга и Щеглова без присмотра, они ринулись вдогонку всадникам. Арт и Сергей, дав пару выстрелов в тыл басмачам, пустились следом, в единственной надежде отвлечь внимание погони от беглецов. Восточные разбойники способны догнать пешком быстрейшую дичь, но эти, видимо, не хотели даром терять энергию и пустили в ход ременную стреногу — метательный прибор, состоящий из тонкого длинного ремня с грузом на обоих концах. Стренога со свистом развернулась в воздухе и прочно обвилась вокруг ног коня. Всадники перекувырнулись и зарылись в земле. Когда басмачи, хохоча и улюлюкая, перевели их на старое место, лейтенант и Сергей, не желавшие терять из виду товарищей и наивно спрятавшиеся в ближайших скалах, вышли из-под прикрытия. Самый внушительный из басмачей — дюжий мужчина в чалме оскалил длинные желтые зубы и произнес со свирепой доброжелательностью:

— Салём алейкум.

Потом он сделал небрежный знак своим. Через пару минут руки путешественников были связаны неизвестно откуда взявшимися веревками.

Нельзя сказать, чтобы козья прогулка привела экспедицию в благодушное настроение. Сережа и Броунинг ожесточенно чертыхались. Охромевший Козодоевский искоса оглядывал басмачей, стараясь усмотреть их намерения. Уикли, безучастный ко всему, шел вперед за мелькающей красной фигурой; он перестал удивляться чему бы то ни было с тех пор, как попал за границу. Дюжие басмачи шли скопом, удивительно легко карабкаясь по еле заметным выступам в скалах и помогая взбираться пленникам: у последних все еще были связаны руки. Дорога становилась трудней. Броунинг и Сережа перестали браниться, изредка перебрасываясь отрывистыми фразами; Борис пыхтел и отдувался; Уикли казалось, что пути нет конца. У заворота одной из скал идущий впереди остановился. Идущий в хвосте что-то крикнул, и над головами путешественников свистнула веревка. Сережа вздрогнул, — по рассказам о зверствах басмачей он знал, что церемониться не будут: сперва дочиста ограбят, а потом скинут со скалы — и поминай, как звали. Англичане, обменявшись тоскливыми взглядами, придвинулись поближе друг к другу.

«Где Джелал? — вдруг вспомнил Сережа, не терявший еще нелепой надежды на освобождение. — Может быть, он поможет», — но здравый смысл опроверг надежду. Юноша поднял глаза и увидел приближающийся к нему красный халат с веревкой в руке. Козодоевский истерически заплакал; басмачи удивленно переглянулись и весело залопотали. Не успел Сережа оглянуться, как был туго перетянут тонкой веревкой поперек живота. На оставшийся конец навязали Броунинга, Козодоевского и Уикли и потащили вперед за заворот скалы. Броунинг поглядел налево и содрогнулся. Внизу торчали острые пики скал и гремел горный поток. Впереди лежала небольшая квадратная площадка, где пленников выстроили гуськом; дальше пришлось идти, тесно прижимаясь к скале, горячей от солнца. За площадкой и эта дорожка прекратилась. Камни то и дело срывались из-под ног. Пленниками овладел новый страх. Несмотря на догадку, что веревка понадобилась скорей для сохранения жизни, чем для убийства, они не надеялись попасть даже туда, куда их волокли басмачи. Переходить горы, застревать на перевалах, осторожно переступать по узким тропинкам — все это было уже знакомо Сергею и Борису, но теперешнее испытание превосходило весь опыт. Со стороны казалось, что пробраться по этому карнизу немыслимо, однако дрожащие ноги находили в осыпающейся почве невидимую для глаза опору. Басмачи перестали напевать.

Хождение по таким неусовершенствованным дорогам требует присутствия духа и крепких нервов. Узкая горная тропинка иногда совсем пропадает, и, только подойдя поближе, увидишь хрупкий наклонный карниз, усеянный мелким щебнем. Внизу зияет глубокая пропасть, дымящаяся от водяных брызг. Вечером, когда остывает воздух, по каменистым уступам сползают сырые облака, и узенькая тропинка становится скользкой и непроходимой.