Исключение составляла работа. Но там перчатки снимались по долгу службы — очень неприятной службы. Собственно, все, что было нужно сделать — взять подсудимого за руку и описать свои ощущения. Какая гадость! В повальном большинстве! Но такого описания, конечно, было недостаточно, существовала масса нюансов — распознаванию этих тонкостей и обучали Видящих в Университете.
Мать навестила Тию всего три раза в первый год — и перестала ездить. Невыносимым для нее оказалось видеть дочь — и не иметь возможности к ней прикоснуться. Так она объясняла это и себе и окружающим. Все, конечно, было гораздо сложнее. В том, что внутри жила обида на «липкую и жгучую», мать не признавалась даже самой себе. Только бабушка Берита, пока была жива, да братец Васкер — единственные из всей семьи, кто упрямо продолжал ее навещать. Остальные Видящие — шесть человек, от десяти до восемнадцати лет — ей завидовали. У них не осталось никого. Для их родных оказалось невозможным общение с существом, видящим их насквозь. Каждому хочется если не быть — то хотя бы выглядеть хорошим. А тут, как ни старайся — вся твоя мелочность, эгоизм, вранье и страхи — как на ладони! Кому ж это понравится?
Тия все больше склонялась к мысли, что не Дар это никакой, а проклятие. Люди, казавшиеся такими симпатичными и приятными в общении, на проверку оказывались склизкими, или холодными, или острыми — настолько, что хотелось срочно посмотреть на ладонь — нет ли пореза или царапины. Постоянные разочарования сильно изменили ее характер. Правда, циником, как многие Видящие, она не стала. Наоборот — в ней выработалась привычка принимать людей такими, как они есть и относиться к их стараниям выглядеть симпатичнее, чем на самом деле, с огромным снисхождением. Она милостиво прощала им их несовершенство. Нельзя сказать, что это делало ее приятной в общении, скорее раздражало. А если прибавить общую для всех Видящих полную неспособность врать и лукавить — пообщавшись с Лисой, как она теперь себя называла, многие впадали в откровенное бешенство. Нахалка! Как она смеет быть снисходительной — ко мне! Что эта пятнадцатилетняя пигалица о себе возомнила? А вот к таким воплям Лиса оставалась совершенно равнодушна. Потому что дальше все развивалось по одному и тому же сценарию. «Что-что? Видящая? А! Ой! Да-да, благословенная, вы, конечно, абсолютно правы! Конечно-конечно! Прошу прощения, до свиданья!» Оставалось только подтереть оставленную лужицу самомнения, а сам благословенный райн стремительно исчезал.
Лисой Тия решила стать от обиды на семью. Не хотите меня знать — и пожалуйста! Значит, я сама себе теперь и папа, и мама, и дедушка с бабушкой. Бабка Алберитина, в свое время, при разводе с мужем, когда от нее отвернулась ее собственная семья, поступила так же, став из Тины Беритой, и теперь горячо поддержала решение внучки. Васкер некоторое время сбивался на Тию, потом привык.
Собственно говоря, если не учитывать практические занятия, жизнь в Университете оказалась весьма приятной и интересной. Видящие жили в отдельном трехэтажном флигеле на двенадцать комнат — и часть комнат всегда пустовала. Всего один раз собралось в Университете десять Видящих одновременно — это был очень удачный год — но это было уже давно. В общеобразовательную школу в соседнем квартале — обычная практика — она ходила в форме Видящих: перчатки, глухая косынка, чтобы ни один волосок не выбился и не задел случайно за кого-нибудь, платье или блузка с длинными плотными рукавами в любую погоду, даже если жарко. Никаких подколок на тему одежды Лиса не услышала: здесь всегда обучалось какое-то количество Видящих, их вид был привычен и вопросов не вызывал ни у кого. Весьма порадовало лентяйку и удивило то, что никто не требовал от нее особого прилежания на общеобразовательной ниве. Тянешь на троечку — и Слава Жнецу! А зачем больше-то? Всем уже понятно, какие знания тебе в жизни пригодятся, а какие — вряд ли. Но уже на следующий год, с двенадцати лет, начались для нее занятия по вечерам в самом Университете по изучению истории права и самого права — и стало не до смеха. Наставников по праву было трое, занимались по графику. Каждая из Видящих получала свое задание, в зависимости от срока обучения, а не от возраста — Дару все равно, сколько тебе лет. Например, когда Лисе исполнилось семнадцать, в группу пришла новенькая двадцати лет, Фира — такая же растерянная, сбитая с толку и расстроенная, как и все они при поступлении. Да, таким «стареньким новеньким» не приходилось ходить в школу, в этом им было легче. Зато в других отношениях было намного хуже: Фира собиралась через неделю выйти замуж, а теперь не могла прикоснуться к любимому человеку без перчаток: он обжигал, как кипяток. Шок от пробуждения Дара она переживала очень тяжело, все время плакала. Лиса, сама недавно пережившая разочарование в первой влюбленности, страшно ей сочувствовала, но реально и действенно помочь ничем не могла. Остальные девушки тоже пытались утешить несостоявшуюся невесту, но толку было немного. Целители держали ее на успокоительном, и когда она сможет, наконец, приступить к занятиям, оставалось неясным даже спустя три месяца.
А практические занятия оказались самыми противными. За длинным глухим щитом с тремя отверстиями стояли трое райнэ. Каждого из них нужно было взять за руку и записать в свой лист — что из себя каждый из них представляет, руководствуясь только собственными ощущениями. А ощущения были… разнообразными. И всегда неприятными.
Зато. Зато была Университетская библиотека. Это перевешивало все. Лиса читала запоем, иногда по ночам, стоически снося ругань учителей за сон на уроках. Ну, да, ну, спала — но не прогуляла же?
А во время каникул и вообще было замечательно. Университет почти пустел, парк зарастал и дичал. Можно было забраться вглубь — и читать. Только обед пропускать не рекомендовалось: большая часть поваров тоже разъезжалась, а оставшиеся норовили уйти пораньше. А еще их, тех, кому почему-либо некуда было уехать на лето, водили на экскурсии, в театры, а периодически в лес, и не на пикник! Это называлось — уроки жизни. Их учили делать временные стоянки, разжигать костры, готовить на костре еду, которую и добыть должны были они сами. С последним, надо признаться, было плоховато, дальше ловли рыбы и сбора ягод и грибов — если они уже были — дело у большинства не шло. Всякие травки и корешки легко найти на грядке в огороде, когда хоть примерно знаешь, что где растет, а в лесу это превращалось в почти непосильную задачу. Вон травы-то сколько! А вот драться на палках понравилось Лисе настолько, что она и после каникул стала ходить на занятия — благо, это не требовало непосредственного, физического контакта с преподавателем. У нее получалось! И неплохо! Соседки Видящие, глядя на распаренную Лису, явившуюся после тренировки, фыркали — и зачем тебе это? Нравится — пожимала плечами Лиса. Близкими подругами соученицы так и не стали, хотя и относились друг к другу с сочувственным вниманием — Дар Видящей не располагает к близкому общению. То, что ты сама способна разглядеть всякую пакость в окружающих, вовсе не исключает этой пакости в тебе самой.
В 16 лет Лиса чуть было не влюбилась. Чуть было. Очень серьезный молодой человек, черноволосый, с карими глазами, учился на целителя — она целую неделю издали смотрела на него украдкой. А потом случайно столкнулась нос к носу на лестнице — и пережила самое сокрушительное разочарование. Тухлая вареная рыба. Рассыпается и пахнет. Она никому не сказала — это была еще не гниль, только возможность ее появления, но той ночью долго плакала в подушку. Как обидно, Жнец Святой, как обидно! Ну почему она не может, как все? Ну, да, Дар оберегает ее от ошибок, да, этот юноша, наверно, не очень-то хороший человек, но… Неужели у нее нет права на собственные ошибки? И поняла — право есть, а возможности его реализовать — нет. От ментальной вони носик не заткнешь.
К двадцати годам Лиса закончила обучение и была определена для прохождения дипломной практики помощницей Видящей в маленький городок Тьер-н-Дайн. Она заранее готовилась к двум скучнейшим месяцам — городок-то маленький, развлечений никаких, ни театра, ни библиотеки хорошей, а на порталы не напасешься! — но получилось все не так.
