— Ну, примерно так. Он сказал: «Ты думаешь, мне легко в таком возрасте вести подобную жизнь? Но я не хочу, чтобы она погасла! Вдруг разрешение так и не дадут? Может, наконец, обидится и разлюбит…» Нормально? Нет, все опять кончилось хорошо, его подняли, он отличный чувак, с ним можно нормально посидеть, выпить и потрепаться — только это не мой отец, Дон! Он восстал ординаром, он очень похож на моего отца — но это уже не он. Бран был человеком простым — но не примитивным! Мама это быстро почувствовала. Она не погасла, нет, и не развелась — с другой стороны, а куда ей идти? Но она выцвела, Дон, и я редко у них бываю — мне больно на них смотреть. Она очень правильно меня поняла, когда я сбежал из Универа. Я влюбился в сестру своего приятеля на-райе, и, когда понял, что она тоже неравнодушна ко мне — сбежал без оглядки. Я не хотел обрекать ее на повторение судьбы моей матери, понимаешь? Пусть у нас было бы больше времени, но конец был бы тот же. Я женился — там, в долине. Трое детей… Они все уже умерли, Дон! — Лайм резко поднялся на локте, уставился Дону в глаза. — Я хорошо понимаю Перворожденных, Дон! Они правы, абсолютно правы, полукровка — это плохо. Плохо для всех — и для родителей, и для самих полукровок, и для тех, кто имеет несчастье связать с таким, как я, свою жизнь. Это больно. Я безумно благодарен судьбе за тебя — я и рассчитывать не мог на такое счастье, но ты тоже смертен, Дон! Ты предлагаешь мне разделить с тобой вечность, но это иллюзия, и, рано или поздно, одному из нас придется похоронить другого. Я не хочу хоронить тебя, Дон. Так уж вышло, что все, что я умею — это сражаться. Целую вечность убивать и хоронить… Не хочу. Я уже прожил свою вечность. Я ведь старый, Дон, мне больше семисот, — он опять откинулся на спину. — Ты же знаешь, полукровки до последнего выглядят молодо, а потом лет за десять превращаются в древнюю развалину. Мне осталось лет двести, и, если повезет, я хотел бы провести их с тобой. А убьют — так убьют, и слава Жнецу. Я устал вот здесь, — он прижал руку к груди. — Я не хочу быть вечно несчастным, я хочу умереть счастливым. Не поднимай меня, Дон. Лучше укуси!
— Что? — лицо Дона окаменело. Он весь окаменел и застыл, даже голос покрылся льдом и позванивал ломкими льдинками. Лайм, в общем-то, ожидал такой реакции и сдаваться не собирался. Он перекатился на живот, уставился в непривычно холодные глаза.
— Укуси. Давно хотел попробовать, что это такое.
— Ты идиот? — Лайма поразило холодное бешенство в яростном шепоте. Таким он Дона еще не видел. — Попробовать тебе? Вот только отказаться, если не понравится, уже не получится! Ты какой чуши начитался, придурок? Ты даже отдаленно не представляешь, о чем просишь! Это рабство, понимаешь? Даже хуже — рабы хоть думать могут о восстании и надеяться на избавление! Это унизительно — теряется воля, достоинство — все, понимаешь, кретин? — он уже орал. — По закону ле Скайн каждый зависимый должен быть поднят, каждый — тебе это о чем-нибудь говорит? Я сам… — он запнулся, но сразу продолжил: — знал зависимого — это страшно, Лайм! У зависимого в голове всего одна мысль — когда меня еще раз трахнут?
— Ну и какая разница? — захохотал Лайм. До Донни дошло не сразу.
— Тьфу, чтоб тебя! — оторопел он и наконец оттаял. — Да пожалуйста! — ухмыльнулся уже прежний Дон, ехидный и проказливый. — Подписывай поднятие — кусаю сразу после Утверждения! Я тебе на поднятие серебряный кинжал подарю, не понравится вампиром быть, засунешь себе под ребро — и привет! — он с надеждой уставился на сразу погрустневшего Лайма.
— Дон, я восстану ординаром! Я это знаю, и ты это знаешь! Я стану таким же, как мой отец, и день за днем буду наблюдать, как ты утрачиваешь ко мне интерес! Но страшно даже не это само по себе, а то, что мне будет на это наплевать. Так будет, я знаю — и не хочу.
— Блин! Тогда постарайся по крайней мере не лезть на рожон. Я тоже не люблю похороны!
Они вышли из портала и полчаса шли по лесу. Стоянка заявила о своей близости запахом дыма. Лайм дал последние указания, Гром и Донни бесшумно исчезли в лесу. Через некоторое время оба вернулись, кивнули — часовые был сняты. Рука подошла вплотную к стоянке. Санни показал на пальцах 12, из них 5 зажал в кулак — берет на себя. Лайм показал Квали на спину Санни, эльф кивнул — понятно, как всегда. Пообщаться, если найдутся желающие, в остальном — не вмешиваться. Трое бандитов умерли, не успев даже понять, что происходит, пятеро трепыхались в «сети», четверо сдались. Их повязали Дон с Громом. Бой был закончен молниеносно и почти бескровно, Рука расслабилась — и тут на краю поляны открылись сразу три больших портала. Из них повалил народ, много народу, возбужденно перекрикиваясь, с какими-то тюками, с корзинами, у двоих на плечах по бараньей туше — и с мечами наголо, видимо, только что из боя. Повисла секундная пауза — и бандиты и Рука оценивали ситуацию. Лайм выхватил печать Замка, сломал, швырнул назад, рявкнул — Дело Жнеца! — и Руке — Прикрываем! Это будто послужило сигналом, на них ринулась вопящая, размахивающая оружием волна. Сзади из портала Руки выкатывалось подкрепление — три четверки, без Мизинцев. Санни кинул «сеть» на первый ряд бандитов, в ответ прилетел файербол, а сеть распалась, как и та, что была накинута на пятерку, взятую в первом бою. У бандитов тоже был маг, это было очень плохо, такой не сдастся, ему нечего терять, наказание — смерть, так не все ли равно! Даже для четырех магов — Санни и трех прибывших — пытаться нейтрализовать такого смертника, не соблюдающего никаких правил, было непросто. А главный вопрос — где он? Развеивать его заклинания — дело тупое и неблагодарное, работа на измор. Бить надо по их источнику, а источник сныкался и пакостит исподтишка. Правда, с поляны не уйдет, блокировка полная. Орущая, воняющая застарелым потом и перегаром волна накатилась на Замок, расплескалась… О том, чтобы брать пленных, речи уже не было. Бой превратился в бойню. Квали рубился, повторяя про себя «Не думать, не думать». Так учил Лайм, так учил Дон. «Тело должно двигаться само, а не ждать, пока ты подумаешь. Не думай — реагируй. Пока ты будешь думать — тебя убьют. Не смотри глазами — чувствуй спиной. Пока ты будешь смотреть — тебя убьют». Квали чувствовал и реагировал — получалось! У него получалось! Лайм и Дон, и Гром, и Санни — они его похвалят! До сих пор — ни царапины! Только не думать! Не ду-мать-не ду-мать-не ду-мать-не…
И вдруг все кончилось. Только 12 фигур в черной форме Руки стояли на заваленной трупами поляне. Воняло кровью, внутренностям, тянуло кислой гарью — и, почему-то, жареным мясом. Это маги порезвились с файерами — ни одной целой землянки не оставили. Квали замутило. К виду крови и мертвых тел он давно был равнодушен, а вот к запахам привыкнуть так и не смог. Вонь — она и есть вонь, если не живешь в ней постоянно и безвылазно. Замок сошелся в центре поляны, кто-то вызвал Детей Жнеца — прибраться и забрать раненых. Трое Пальцев сразу ушли: один хромал, другой прижимал к груди левую руку, оба поддерживали третьего, держащегося за бок и шипящего при каждом шаге, а Дети забрали полностью выложившегося серого мага, упавшего без сознания.
— Где Лайм? — Дон тревожно озирался. — Эй, Корона, у нас Большой пропал! Поможете?
Квали толкнуло изнутри нехорошее предчувствие. Восемь Пальцев разошлись и зашарили по кустам, вскоре раздался крик. Квали побежал туда, повторяя, как заклинание «Только бы… только бы…» Первое, что он увидел — пришпиленное к дереву мечом обвисшее тело. Внутри екнуло, но тут же отпустило: не он. Видимо, это был тот самый маг, пришедший с бандитами — судя по одежде и обилию амулетов. А недалеко…
Под пышным кустом ивняка лежал на спине Лайм и дышал мелкими, не наполнявшими легкие вдохами. Крови на нем не было — только в углах рта…
— Лайм!!! — Квали упал рядом на колени, задохнулся, мир вокруг расплылся от внезапно хлынувших слез. Полузнакомый вампир, нашедший Лайма, коснулся плеча Квали сочувственным жестом и отошел. Из-за куста выскочил Дон. Замер, зарычал сквозь оскаленные клыки и опустился на колени у Лайма в головах. Появился Санни, глухо охнул, встал на одно колено, провел руками над телом, не прикасаясь. На скулах заходил желваки, на отчаянный взгляд Дона он только покачал головой. Эльф не стесняясь, ревел навзрыд, размазывая сопли и слезы рукавом.
