— Нет! Не хочу! — замотала она головой. — Я отправлю тебя к отцу! Или попрошу его покормить тебя в долг, пока я не вернусь! Он согласится! Рэнни, пожалуйста! — она опять заплакала.

— Лья! — Берэн расстроено гладил ее по голове, прижав к груди. — Как ты думаешь, что он сделает в первую очередь? Он заходил сколько — пару раз? Ты не помнишь, как он на меня смотрел? Правильно, он попытается меня попробовать. И легкая горчинка его не смутит, я думаю. А потом еще и укусит. Нечаянно! Ах, я такой рассеянный! — картинно схватился он за голову, изображая раскаяние Дэйла. — И что-то мне говорит, что он-то как раз сумеет избежать неприятных последствий, подготовившись заранее. А может, именно он все это и подстроил — ты можешь мне твердо сказать, что это не так? — Лья обескуражено молчала. Такой поворот сюжета ей в голову не приходил. — Как раз в расчете на то, что ты к нему обратишься. Знаешь, меня уж тогда больше устроит, если меня укусишь ты.

— З-зачем? — растерялась Лья.

— Вот, посмотри, я тут посчитал, — Берэн вытащил из кармана халата листы бумаги. — Ты и так завязана на мою энергетику, поэтому доза будет расти очень медленно, мы очень долго сможем тебя компенсировать. В этот раз так плохо было как раз из-за того, что мы с тобой не успели в постель — ты заснула раньше. А когда доза станет достаточно большой — ты сможешь меня укусить, энергетический выплеск при укусе почти в два раза больше, вот, смотри! Видишь? И мы опять тебя скомпенсируем. Лет пятьдесят так вполне можно протянуть — толерантности к укусу не возникает. А лечение одинаковое — те же десять лет, — о том, что ей сотрут из памяти все эти годы, Берэн говорить не стал, опасаясь новой истерики. Он и так чувствовал себя выжатым, как лимон. Его Мастер рыдает у него на плече — немыслимо! Лья, хлюпая носом, пыталась разобраться в выкладках.

— Это… ужасно, — наконец сказала она. — Рэнни, ты даже не представляешь себе, что это такое! Неужели иначе никак? — она беспомощно смотрела на него.

— Лья, есть еще одна причина, самая главная. Ты все никак не даешь мне сказать. Дело не только и не столько в деньгах. Я не смогу без тебя прожить даже года. Я пытался представить — я не смогу. Я с тобой сросся, Лья, у нас это бывает. Мне нужно быть с тобой постоянно, иначе я просто сдохну от тоски. Я эгоист, да?

— Стопроцентный! — всхлипнула Лья ему в шею.

— Не унывай, Мастер, — шептал Берэн. — Как ты меня учила — без страха, смущения и обиды! Не обижайся на судьбу — так получилось!

— Я не на судьбу, я на себя обижаюсь! Почему я дура такая? Чувствовала же, что что-то не так, могла сразу провериться! И заклинание-то совсем слабенькое было, сняли на раз!

— Так на то и расчет был. Сильное ты бы сразу почувствовала! Да не переживай ты так! Поживем еще! Времени навалом! Продержимся, сколько сможем — а там видно будет.

И они стали жить дальше. Первоначальный шок прошел, они немного приспособились, слегка успокоились. Приговор с отложенным на неизвестный срок исполнением поначалу действовал на нервы, но, если задуматься — люди-то именно так и живут! Да все живут, кроме эльфов и вампиров! И ничего!

Берэну поначалу пришлось тяжелей, чем Лье. Они как будто поменялись местами. Мудрая, трезвомыслящая, практичная и всегда хладнокровная наставница исчезла. Вместо нее рядом оказалась порывистая, взбалмошная, иногда даже безрассудная женщина, способная обидеться из-за пустяка, а потом простить, потому что ей так захотелось. Сначала он откровенно недоумевал, а потом с удивлением понял, что так ему даже больше нравится. Но ему пришлось срочно повзрослеть, стать мужчиной. Теперь он отвечал за все, советоваться стало не с кем. Лье было не до того.

Она жила. Вернувшееся богатство эмоций сделало ее опять тридцатилетней. За день она успевала раза три обидеться, поплакать, помириться, посмеяться, опять обидеться… И она — о! — она влюбилась! Да, в кормлеца, да, глупо, да, она сама его таким сделала, да, он ей даже не в сыновья, а в правнуки годится — да, да, да! Ну и что? И она любила, истово, изо всех сил, как будто каждый день был последним. Она будто пыталась впечатать свой образ в него, слиться — и захочешь — не забудешь! Только одно мучило ее. Поднятие во Жнеце милосердно, оно отбирает не только возможности живого тела, но и сожаления об их утрате. А теперь возможность сожалеть вернулась. Лья отчаянно, до слез, хотела ребенка! Берэну она об этом даже не заикалась, мучилась несбыточной мечтой одна. Но даже эта тоска по материнству — стыдно сказать — доставляла ей удовольствие уже одним своим наличием. Вампиры славятся своей невозмутимостью — но они таковы не за счет умения держать себя в руках. Они просто иначе не могут — заклинание их жизни не может поддерживать работу большинства желез, отвечающих за эмоции. Лья наслаждалась каждой пролитой слезой, каждой минутой тоски по несбыточному.

Лья рассчиталась со своими контрабандистами, Фолом и Филом, и вышла из дела. Подобного рода деятельностью можно заниматься, только обладая абсолютным хладнокровием, которым теперь она похвастаться не могла. Повара они рассчитали, дом заперли и ушли заказным порталом на восточное побережье. Крохотный безлюдный пляж недалеко от лесов Перворожденных, хижина на берегу ручья, лодка. Лья не могла выходить с Берэном в море, даже купаться в море не могла — такое количество соленой воды плохо влияло на ее тело. Заклинание удержания пасовало, кожа начинала шелушиться, как при ожоге, и болеть. Зато она часами сидела на берегу, собирала раковины, красивые камушки, строила замки из песка. Денег они почти не тратили, охотились, собирали моллюсков в прибрежной полосе, Берэн ловил рыбу сетью с лодки. Покупали только хлеб для Берэна, молоко, яйца, иногда вино, соль — излишки рыбы Лья приноровилась солить, Берэну нравилось.

Там было хорошо. Восходы, когда гладкая вода отлива отражает всю прелесть зарождающейся зари, закаты, когда океан полон расплавленного золота, ночи с дурманящими ароматами южных цветов. Раскаленные яростным солнцем дни, когда даже близость океана не в силах умерить жару, а только делает ее влажной. В земли ле Скайн они возвращались только на время зимних штормов. В это время жить на побережье в их хижине было невозможно, охота и рыбалка прекращались из-за постоянных ливней и шквального ветра. Но так было всего два месяца в году. Очень полезных месяца. Идея доводить летние трофеи до ума и сдавать их на Большом рынке на реализацию пришла в голову Берэну, когда он увидел в сарае за грудой угля маленький шлифовальный станок, давно валявшийся без дела — одна из неудачных попыток Льи чем-то себя занять.

— А ты понимаешь, что меня либо обуют по полной программе, либо я, попытавшись торговаться, проявлю эмоции и спалюсь? Представляешь шоу — рыдающий вампир? Аншлаг обеспечен! Прошение-то мы подали, а причину-то я совсем другую указала! Рэнни, мы почти вне закона, ты понимаешь?

— Лья, мы с тобой все это, — он обвел рукой четыре ящичка, — сделали за неделю. Не торгуйся. Сколько дадут — столько дадут. Сами мы торговать все равно не можем. Обуют, так обуют. Чхать на них. Просто можно через недельку сходить, посмотреть почем уходит, улыбнуться продавцу, — Лья представила себе это и действительно заулыбалась. — Единственное, что действительно важно — обязательно составь письменный договор. Вот в следующий раз можно будет поинтересоваться, не велика ли разница в ценах. И пальчиком погрозить. А сейчас не торгуйся, не трать нервы.

Все оказалось гораздо проще. Мявшийся и подозрительно смотревший хозяин сразу успокоился, как только Лья попросила составить договор. Значит — не краденое! Воры договоров не составляют. Лья была приятно удивлена. Ставший вдруг весьма радушным, торговец дал вполне приемлемую цену и, даже, поинтересовался следующей партией. Лья попросила его отметить, какие образцы будут уходить лучше всего, и обещала зайти через пару дней. Жизнь налаживалась.

Они продержались сто двадцать лет. Разрешение на поднятие давно было получено и лежало в ожидании своего часа. Доза крови росла неуклонно: одна капля, три, десять. Лья строго себя контролировала, но сделать ничего не могла. При попытке себя ограничить меньшим количеством начиналась ломка, существование превращалось в пытку — и не только для нее. Через 50 лет она его в первый раз укусила. Через три часа, немного придя в себя, Берэн выдал свой комментарий: