— Нет, — угрюмо запротестовал я, — не получается. Зачем ему тогда подставлять банк?

— А черт их знает. Может, таким образом тебя изолировать. Прыти поубавить.

— Не получается, — повторил я. — Слишком сложно и хитроумно. Проще бы просто разделаться со мной. Как с Тамарой и… с Борисом. А Мила, Борисова жена? Ее-то зачем было избивать? И ведь что-то искали. А Курлясов? Как объяснишь его нападение на меня?

— Нет ответа, — хмыкнул Саша. — Но путаник ты великий. По-моему, ты просто гонишься за двумя зайцами. Ладно, черт — нет, бог с тобой. И все-таки, если хочешь, я постараюсь что-нибудь выяснить об этой самой красивой хозяйке «Фольксвагена».

— Не надо, — поспешил я отказаться. — Я сам попробую.

— Ну конечно, — засмеялся он. — Ты настоящий друг. Самое опасное непременно возьмешь на себя.

Путаник я великий. Знал бы Бекешев, до чего же он прав. Я положил трубку и минут пять сидел, неподвижно уставясь на телефон. Обрушившаяся на меня информация все безнадежно запутала в мозгах. Проклятье! Только начинает казаться, что обрел хоть какую-то твердь под ногами, как почва снова расползается — и опять вязкая топь. Борис — Тамара. Борис — Ломов. Борис — «Универс»… Пестрые кусочки смальты никак не сводились в сколько-нибудь обозримый гармоничный узор. И Наталья!.. Серый «Фольксваген»… Я почувствовал почти физическую дурноту. Больше всего мне хотелось напиться до чертиков.

Я поднялся, побрел на кухню и убрал бутылку в шкафчик. Недоставало только впасть в черную депрессию. Нельзя, никак нельзя распускаться. Я тупо поглядел на исчерканный листок, хохлящийся на столе, склонился над ним и стал натужено припоминать значение путаных линий и черточек.

Мое предприятие нуждалось в ночном покрове. Но ждать в таком состоянии, в каком я пребывал, — испытание весьма и весьма нелегкое. Солнце, казалось, не намеревалось уходить с пронзительно-голубых небес. Время ползло тягуче, нудно, надсадно. Целый день я беспорядочно пытался его убить — даже с неимоверной тщательностью пропылесосил квартиру, вплоть до потолков и стен. К девяти фантазия массовика-затейника выдохлась окончательно, и я засел на кухне, беспрерывно покуривая и подстегивая стрелки часов нетерпеливым взглядом.

В половине десятого я решил, что можно отправляться, учитывая незнакомый маршрут и езду в потемках, на месте буду в самую пору: где-то к одиннадцати жизнь в деревеньке наверняка замрет.

И вот я опять несусь неведомо куда и зачем. Меня пробрало ощущение, что я уже целую вечность беспрерывно мотаюсь по подмосковным дорогам и что-то ищу — бесплотное, как призрак, за чем-то гоняюсь — лихорадочно и бестолково, и этому несть конца, и я обречен на суетное, бессмысленное движение в незнакомое. Мимо, рядом и навстречу со свистом мчались машины, ослепляя сполохами дальнего света. Справа то надвигалась на трассу, то отскакивала от нее темная живая стена деревьев. В голове было мутно, как в этой лесной чащобе, и муторно. Моя поездка все больше представлялась бредовой авантюрой. Я вдруг пожалел, что не посоветовался с Сашей, и, может, даже стоило прихватить его с собой. Что меня подстерегает в охотничьем домике? Найду ли там Дарью? И если да, то будет ли мне по силам вызволить ее из заточения? Похоже, я действительно спятил и громозжу глупости одну на другую.

Потом я все-таки немножко собрался. И когда фары вырвали из темноты синий щиток, мой дух уже обрел относительное равновесие. Включив указатель, я сбавил скорость, перестроился вправо и всмотрелся. Все точно — стрелка обозначала курс на совхоз. Метров через триста я повернул на проселочную грунтовку. Дорога была узковата. Я с опаской примерился: чтобы разминуться со встречным грузовиком, придется съезжать на каменистую обочину Однако же повезло, развилки я достиг без всяких препятствий.

Ночь стояла ясная и тихая. Сверкающее мириадами звезд небо заметно смягчало темень, и я без труда разглядел вдалеке очертания сгрудившихся домиков. Теперь предстояло, по словам Веры, объехать селение околицей. Я медленно покатил прямо, высматривая этот самый объезд, и скоро узрел что-то вроде широкого проселка, убегающего вправо. Я бодренько зарулил на него, но автомобиль вдруг так тряхнуло, что чуть не прикусил язык. Дальний свет фар открыл мне весьма удручающую картину: впереди извивалась раздолбанная бугорчатая тропа, вся в колдобинах и кочках, вдобавок по центру тянулась глубокая вихрастая колея, очевидно след тракторных гусениц. Ничего себе, подумал я сокрушенно. Бедная моя тачка, что от тебя останется после такой пробежки. Выбора, однако, не имелось. Я повздыхал немного и двинулся медленным тропотом по этому, с позволения сказать, объезжему пути.

Полчаса сумасшедшего кросса по пересеченной местности отбили во мне все, что можно было отбить. Я впился в руль и беспокойно таращил глаза, но, обогнув выбоину, тут же налетал на бугорок, чтобы затем провалиться в затаившуюся рытвину. По днищу нещадно колотило — то ли щебенкой, то ли комьями засохшей глины. В окружающей тишине сердитое рычание мотора разносилось далеко вокруг. И это тревожило: все равно, что сиреной предупредить о своем появлении. Впрочем, робко утешался я, незваных гостей они, наверное, не ждут и едва ли обратят сторожкое внимание на голошение залетного автомобиля.

Наконец вдали за поворотом я различил какое-то слабое свечение и с облегчением вырубил двигатель. Действительно, чуть сбоку от тропы к лесу жалось некое белесое сооружение. Если это искомый охотничий стан, то ближе подъезжать не следует. Я огляделся. Нужно было немедля убрать с дороги машину, и я рассудил, что под сенью могучих сосен, темневших за лужайкой справа, она окажется в надежном укрытии.

Двухъярусный срубленный дом окольцовывала невысокая каменная стена — от силы мне по грудь, но поверху дыбились вмурованные чугунные колья. Перед оградой по всему периметру тянулись густые кусты шиповника, заслоняя обзор. Ободрав руки, я раздвинул колючие ветви, втиснулся в узкий промежуток и внимательно осмотрел подворье.

Свет горел лишь в трех окнах — в двух на первом и одном на втором этаже. Одинокий фонарь заливал участок тусклой желтизной. Слева неподалеку от забора виднелся большой металлический гараж, в глубине справа белела какая-то прямоугольная постройка. И никакого движения. Правда, мне почудилось, будто откуда-то доносятся чуть слышные, смазанные звуки, но очень отдаленно и едва уловимо — то ли радио работало, то ли телевизор.

Я отступил и погрузился в немощные размышления. Ну и что теперь? Пришел, увидел… загрустил. Терем, терем, теремок, кто в тереме живет? Как поступить? Как, черт возьми, разведать, что делается за толстенными бревнами? Снова пробрался к ограде и минут десять пялился на окна. Думай, Григорий, думай, шевели мозгами. А то можно и до утра тут проторчать. Но в голову ничего разумного не приходило. Я тоскливо усмехнулся: камешек, что ли, швырнуть в окошко — выйди, выйди, милая, тебя твой суженый ждет не дождется. Идиотская ситуация — идиотские мысли. Однако же… Однако же что-то необходимо предпринять.

Я выдрался из кустов, повернул и побрел к лесу. На опушке вдруг наткнулся на протоптанную полянку, посреди которой узрел обложенную кирпичами квадратную ямину. Я не сразу, но сообразил, что утонченные ценители шашлыков сотворили здесь вместительный природный мангал. Постоял, подумал. Потом нагнулся, взвесил один из брусков на ладони. И решился: плевать, подумалось, пусть глупо, но надо что-то предпринять. Как говорится, была не была. В пять ходок я перетащил кирпичики к дому, напрочь разворошив бараний жертвенник, и сложил под живой колючей изгородью.

Первый же камень удачно брякнулся прямо на гараж и покатился по наклонной крыше, железно лязгая и громыхая. Через пару секунд я метнул второй, и сразу следом — третий. Грохот возник оглушительный. Казалось, перебудится вся расположенная в полукилометре деревенька. Затем воцарилась зловещая тишина. Или это все во мне напряглось в зловещем ожидании? Минуту ничего не происходило. Потом настежь распахнулась дверь, и на терраске вырисовалась незабвенная фигура Курлясова — я узнал бы его и при более слабом освещении, настолько крепко впечатался в память этот характерный образ.