– Не болтайте глупостей, – резко оборвал его Климент Ефремович, – я запрещаю вам говорить подобные слова. Это позорный выход для слюнтяев (вскоре Сталин уготовил Павлову более славную смерть – от чекистской пули в лубянском подвале после скорого и неправого суда. – Б.С.). Запомните, будет пролито немало крови (еще совсем недавно Ворошилов был ярым пропагандистом войны малой кровью и на чужой территории. – Б.С.), но мы наступим Гитлеру на горло.

Теперь вы понимаете, почему вам нельзя оставаться на посту командующего. Посмотрите на Клемовских или, например, на Григорьева и, наконец, на себя. Вы потеряли почву под ногами. Как же вы и ваш штаб при таком шоке сможете внушить войскам волю к сопротивлению.

– Простите, это была минутная слабость, – сказал Павлов. – Теперь многое видно, в том числе и мои ошибки. Сейчас говорят о неправильном использовании 6-го мехкорпуса. Да, это был самый боеспособный корпус, и на него возлагались большие надежды. Вначале я принял решение нанести этим соединением удар на Бельск с выходом на Волковыск, и тем самым нажим противника с юга был бы наверняка ослаблен и левофланговые дивизии 10-й армии получили бы свободу действия. Борис Михайлович санкционировал это решение. Затем была получена директива включить 6-й мехкорпус в конно-механизированную фуппу и нанести удар на Гродно и севернее. Удар этот не получил развития, и в конечном счете я снят за это с поста командующего.

– Это все частности, товарищ Павлов, – сказал Климент Ефремович. – Вспомните, что я говорил, когда обсуждалось у Сталина ваше назначение на пост командующего Особым Западным округом. Я тогда уже не был наркомом, отошел от чисто армейских дел, но когда товарищ Тимошенко назвал вашу кандидатуру на это исключительно ответственное направление, я, как вы помните, резко возражал.

Павлов пожал плечами:

– Я, товарищ маршал, солдат.

– Не наивничайте, – продолжал Климент Ефремович. – Как вы могли согласиться на это назначение, не имея ни опыта, ни знаний. У вас, прямо скажу, кругозор командира кавалерийского пешка, от силы командира танковой дивизии. Возглавляли вы какой-то период Главное бронетанковое управление Наркомата обороны и неплохо освоились с этим делом, познакомились с промышленностью, знали людей, работающих в танкостроении, и надо было вам продолжать работу в этой области. Но у вас после Испании закружилась голова, вы вообразили себя стратегом, военачальником, не имея необходимых для такого поста данных.

Меня тогда, к сожалению, не послушали. Сейчас мне тяжело об этом говорить, а вам слушать. Но я еще раз повторяю: задолго до войны, хорошо вас зная, для меня было очевидным, что вы берете ношу не по плечу. Но тогда вы этого не хотели понять».

13 апреля 1961 года Л.А. Щербаков направил К.Е. Ворошилову новый вариант «материала к статье» «Четыре дня на Западном фронте». Теперь рассказ велся от имени самого маршала, который лишь ссылался на дневниковые записи «участника этой поездки» генерал-майора Л.А. Щербакова. Ворошилов (а точнее, Щербаков от его имени), в частности, писал: «Чтобы полнее представить обстановку в стране перед войной, нельзя обойти молчанием факт истребления бандой Берия крупных военных деятелей. На протяжении нескольких лет вражеская рука путем клеветы и провокаций вырывала из рядов Красной Армии ее наиболее ценные кадры, людей, обладавших широким военным кругозором, способных в самые критические минуты не потерять присутствия духа, закаленных в гражданской войне и безусловно преданных своему народу, партии. Прекрасные специалисты своего дела были устранены от руководства войсками важнейших округов, штабов, учреждений. Армия по сути дела была обезглавлена. На смену опытным в военном отношении командирам, политработникам были выдвинуты люди, не обладавшие необходимыми качествами руководителей большого масштаба. Порою из-за нескромности, а иногда по причине неспособности реально смотреть на веши, они взвалили на свои плечи непосильную тяжесть и, конечно, терялись в минуты тяжелых испытаний. Одним из таких выдвиженцев был и генерал армии Павлов. Это также не могло не сказаться отрицательно на нашей армии и на ходе боевых действий в начальном периоде войны».

Да, по части фарисейства Климент Ефремович не уступал Иосифу Виссарионовичу. Ворошилов был одним из тех, кто разрабатывал сценарий процесса Тухачевского. В ворошиловском архиве сохранился написанный его рукой черновик состава и суда, и подсудимых (РГАСПИ, ф. 74, оп. 2, д. 141, лл. 89 – 91). Последних первоначально было девять, но в последний момент девятый – комкор Михаил Владимирович Сангурский – был из списка вычеркнут, вероятно, по причине своей относительно малой известности в армейских кругах. Его тихо расстреляли в 1938 году.

В первые дни Великой Отечественной Климент Ефремович до некоторой степени мог чувствовать себя реабилитированным за финскую войну, после которой он был снят с поста наркома обороны. Ставленник его преемника Тимошенко – Павлов, против назначения которого командующим Западным особым округом Климент Ефремович решительно возражал, показал свою полную неспособность руководить войсками. Да и сами эти войска отнюдь не демонстрировали прогресса в боеготовности и боеспособности, о котором поспешил доложить накануне войны новый нарком. Немалая доля вины за то, что войска на границе оказались не готовы к тому, чтобы отразить нападение врага, лежала и на новом начальнике 1енштаба Г. К. Жукове. Так что и Шапошников был более свободен в своей критике. Он, вероятно, в глубине души верил: останься я во главе Генштаба, дела пошли бы лучше.

Сами по себе суждения Ворошилова об обстановке кажутся здравыми, но порой психология старого рубаки давала себя знать. Маршал готов был сломя голову отправиться в 13-ю армию, где его, как это понятно теперь, ждали бы плен или гибель. В целом же замечания, которые Ворошилов делал в ходе своей поездки на Западный фронт, доказывают, что он отнюдь не был таким тупицей в военном деле, каким его представляют позднейшие мемуаристы и тот же Жуков. Другое дело, что после чистки 1937- 1938 годов и неудачи в финской войне Климент Ефремович панически боялся принимать на себя ответственность за важные решения, лучше других зная, что за этим может последовать. Поэтому позже и в Ленинграде, и в Крыму стремился создать разного рода специальные Советы, чтобы по возможности разделить ответственность вкруговую. Это вызвало раздражение Сталина, и в последний год войны он больше не посылал Ворошилова представителем Ставки на фронты, не дал ему пожать лавры победы.

Но полководцами не были и преемники Ворошилова и Шапошникова. Тимошенко и Жуков вместе с начальником Главпура Л.З. Мехлисом предпочли всю вину свалить на Д.Г. Павлова, В.Е. Климовских, А.Т. Григорьева и других руководителей Западного фронта, которых расстреляли уже 22 июля. Но кто же мешал наркому обороны и начальнику Генштаба, обобщив тревожные донесения с границы, попытаться убедить Сталина принять меры предосторожности, направленные на отражение возможного немецкого нападения, и создать боеспособную оборонительную группировку войск? Архивы не сохранили нам подобных обращений со стороны Тимошенко или Жукова. Нет, все это время они продолжали работать над составленным еще в середине мая 1941 года планом советского «превентивного» удара по Германии и об обороне не помышляли и формировали ударную наступательную группировку которая после нападения Германии оказалась не в состоянии быстро перестроиться в оборонительные порядки.

Действительность показала, чего стоили все их планы и они сами – как высшие военные руководители.