Еще одно различие между бонобо и шимпанзе – в обычаях охоты и мясоедства. Бонобо ловят мартышек в своих лесных заповедниках почти столь же умело, что и шимпанзе, но они как будто бы не знают, что делать со своей добычей. Изловив детенышей мартышек, они часами играют с ними, как с куклами или игрушками, после чего отпускают их на волю, как будто бы им надоело это занятие.

Казалось бы, картина ясна. Свирепые большие шимпанзе не могут вызвать у нас такой симпатии, как миролюбивые маленькие бонобо. Как хорошо было бы нам взять пример с последних и истребить в себе черты первых. Но, как это часто бывает и в науке, и в жизни, обобщения, а тем более поспешные, могут оказаться при ближайшем рассмотрении не такими уж достоверными. И действительно, видный американский антрополог Крэг Стэнфорд предлагает глубже проанализировать приведенные данные. Он указывает, в частности, что почти все данные о поведении бонобо получены из наблюдения над группами в зоопарке Сан-Диего и в приматологическом центре Йеркс в Атланте. Правомерно ли сравнение между бонобо в неволе и дикими шимпанзе в естественных условиях? В общем плане известно, что животные в неволе обычно проявляют тенденцию к большей социальной активности, нежели их дикие родственники. Оно и понятно – им не нужно тратить время на поиски пищи, и просто нечего больше делать. Поведение животных в неволе совсем не обязательно отражает поведение их собратьев, которые продолжают жить в своих естественных местах обитания – в африканских лесах.

Поэтому важно обратиться к наблюдениям над популяцией диких бонобо. И такие данные есть, хоть и в меньшем объеме, чем для шимпанзе. Изучение диких бонобо основано на длительных наблюдениях, которые велись в двух местах в Республике Конго – на участке Вамба, где исследованиями руководил Такайоши Кано, и на участке Ломако, где работали две отдельные исследовательские группы из Соединенных Штатов и Германии. Эти данные, говорит Стэнфорд, показывают, что в одинаковых естественных условиях жизни самки бонобо отнюдь не так уж разительно гиперсексуальны, а больше похожи на диких шимпанзе.

Требуют пересмотра, по мнению Стэнфорда, и другие аспекты поведения бонобо. Их самки, действительно, часто проявляют доминантность по отношению к самцам, но это происходит лишь в тех специфических случаях, когда дело касается секса и пищи. Самцы получают секс, удовлетворяя потребности самки в пище. Покорность, как бы проявляемая при этом самцами, может рассматриваться как стратегический маневр в определенной ситуации. В то же время Стэнфорд признает, что такое разумное и мирное подчинение неизвестно в обществах других приматов. Тем не менее он спрашивает: действительно ли бонобо так уж абсолютно миролюбивы? По наблюдениям Кано, примерно половина их межгрупповых встреч сопровождается какого-либо рода агрессией. Такие столкновения отличаются тем, что у бонобо чаще происходят нападения самок на самцов, а не наоборот, как у шимпанзе. Даже наблюдения за бонобо в неволе (в зоопарках) говорят, что самки бонобо порой терроризируют самцов и атакуют их с такой яростью, что иногда даже повреждают им пенис.

Не берясь решать, кто прав в характеристике бонобо – де Вааль или Стэнфорд, мы, видимо, должны признать, что общество бонобо в любом случае далеко не так идеально, как его порой рисуют в популярной литературе. Такая идеализация имеет свои причины, дополнительные к научным.

Как мы уже говорили в начале этой статьи, люди склонны видеть в обезьянах, особенно человекообразных, не только свой собственный прообраз, но и указание на то, какими они могли бы быть, пойди эволюция по иному пути. И в этом плане противопоставление «жестокого» общества шимпанзе, в котором безраздельно господствуют сампы, «мирному» обществу бонобо с их гегемонией самок стало в последние годы весьма популярно, особенно среди феминисток. Есть много сторонников теории известного антрополога Марии Гимбутас, которая утверждала, что в Европе долгие тысячелетия царило матриархальное общество, создавшее здесь высокую культуру, мирные отношения между полами и общественное процветание, а затем рухнувшее под напором жестоких завоевателей – степных охотников так называемой курганной культуры, в обществе которых безраздельно господствовали мужчины.

В различных вариантах этот миф распространен и сегодня, как об этом убедительно пишет американский автор Синтия Эллер в книге «Миф о матриархальной предыстории». Как и другие подобные мифы, он в значительной мере опирается именно на «черно-белое» противопоставление «мужского» общества шимпанзе «женскому» обществу бонобо. Эти мифы исходят из представления, будто на заре своей эволюционной истории человечество тоже стояло на развилке двух путей, один из которых вел к «шимпанзеподобному» жестокому и грубому миру насилия, где сила определяет правоту и, перефразируя де Вааля, человеческие отношения определяются с помощью силы, другой же – к более доброму и мягкому человеческому обществу, где господствует компромисс и человеческие отношения строятся на сексе, а не на силе («make love, not war»). Сексуальность против брутальности – таковы были, по мнению сторонников подобных теорий, два возможных пути, стоявших перед человечеством на судьбоносной развилке эволюции.

Подобные представления подкрепляются также рассуждениями некоторых ученых – антропологов, бихевиористов и психологов, по мнению которых поведение и даже мышление мужчин и женщин управляется противоположными принципами и импульсами. Начало этому подходу положила группа антропологов, в основном мужчин, которая еще в 60-е годы прошлого века стала популяризировать среди широкой публики представление о мужчине-охотнике, чья творческая, изобретательная деятельность, необходимая для успешного добывания пищи, привела к усиленному развитию мужского мозга в процессе эволюции и предопределила характер нынешнего человеческого общества. (В этой связи некоторые антропологи-женщины вполне резонно поставили вопрос о том, что же в таком случае вызвало развитие женского мозга.)

Свое предельное, почти карикатурное выражение это противопоставление мужчин женщинам получило в названии нашумевшей на Западе книги Джона Грэя «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Эти распространенные сегодня идеи хороши для поп- культуры, но, как мы видели, имеют слабое отношение к науке. Изучение шимпанзе и бонобо показывает, что мы слишком упростили бы своих родственников- приматов, приписав им столь однозначно противоположные свойства. Действительность, как мы видели, много более сложна и неоднозначна.

Одна из двадцати фундаментальных аминокислот, мз которых природа «строит» протеины, а именно лейцин, оказывается, ценный катализатор. Группа химиков Ливерпульского университета в Англии, следуя ранее высказанным догадкам, исследовала каталитические способности лейцина. Им удалось показать, что эта аминокислота ускоряет химическую реакцию присоединения атома кислорода к органической молекуле, с образованием двойной связи с атомами углерода. В общей сложности ученые провели около ста реакций с участием полилейцина. Попутно найден более простой и дешевый способ изготовления лекарства от ангины.

Что для химиков еще интереснее, так это возможность иметь по выбору левосторонние и правосторонние молекулы, дающие, кстати, разные лечебные эффекты. Поскольку полилейцин физически это нерастворимый сгусток, он может быть просто отфильтрован и вновь введен в процесс. Руководитель группы Стен Робертс полагает, что полилейцин мог бы считаться одним из природных катализаторов, который помог на заре жизни на планете зарождению первичных сахаров. Он также доказал опытами, что и другие полимеризованные аминокислоты, такие как полиаланин и поливалин, обладают каталитическим действием.