— Ничего, — ласково сказал Винтик, — один раз можно, а второго не будет: Знайка трубку забрал.

— Профессор макаронный, — проворчал Шпунтик.

— Нет, братцы, мне хватит. Давайте лучше делом займемся.

— Так почти все готово. Только покрасить осталось, а летать уже можно.

Уже две недели Незнайка помогал Винтику и Шпунтику делать самолет. За это ему обещали, что дадут полетать. И вот работа подошла к концу. Испытания назначили на следующий день.

Вечерело. Незнайке не хотелось спать и он сел на скамеечку перед домом. Он сидел, считал звезды и думал о завтрашнем полете. Настроение у него было отличное, хотелось петь, но все, наверное, уже спали, и он только что-то тихонько насвистывал.

— Что ты там свистишь? — послышалось из окна композитора Гусли.

— Не знаю, — ответил Незнайка, — само как-то сочиняется.

— «Само сочиняется», — передразнил Гусля. — Это только у дурачков вроде тебя само сочиняется. Хоть бы в лесу где-нибудь свистел, не позорился. Да ты знаешь, чем фа-бемоль отличается от ноктюрна? Не знаешь, а все туда же: «сочиняется».

— Ты просто завидуешь, — буркнул Незнайка и с независимым видом побрел к реке.

Там он уселся на мосту, свесив ноги. Дома были довольно далеко, и здесь можно было свистеть спокойно, но свистеть Незнайке больше не хотелось. Он просто сидел и смотрел в воду, пока его не окликнула вышедшая на берег малышка. Вглядевшись в темноту, Незнайка с удивлением узнал Синеглазку.

— Мы с подругами приехали на открытие макаронного завода, — сказала она, подходя ближе. — Хотелось посмотреть, как вы тут живете. Я так давно тебя не видела. Ты, наверное, очень изменился, подумать только, ты с тех пор съездил в Солнечный город, слетал на луну, вообще стал настоящим героем. Трудно представить — я тебя совсем другим помню, не героем, а веселым таким, смешным. Ты еще все время хвастался, врал много. Тогда мне это не нравилось, а потом, когда ты уехал, я подумала, что тебе не надо меняться, ведь тогда ты станешь таким же, как все.

— Да не изменился я, — ответил Незнайка, — как врал, так и вру. Еще я стихи пишу, хочешь послушать.

Синеглазка рассмеялась.

— Разве можно делать то, чего не умеешь? — сказала она. — Стихи должны сочинять поэты, а тебе надо учиться. Когда ты ездил в Солнечный город, у тебя была такая возможность. Даже те, кто там не был, учатся по книгам тех, кто там побывал. Мы все мечтаем сделать наши города такими же прекрасными, а ты, побывав там, пишешь дурацкие стишки!

— Да не был я ни в каком Солнечном городе! — вырвалось у Незнайки.

Несколько секунд Синеглазка молчала. Потом она отступила немного назад и переспросила:

— Как это не был?

— Мы с Пачкулей и Кнопочкой ходили в поход, а я придумал, что мы были в Солнечном городе, а мне вдруг все поверили, особенно когда это подтвердил Знайка. Он сказал, что это очень полезная сказка, что если все поверят, то мы построим город не хуже. Я никому еще этого не говорил, только тебе, как другу.

— Среди моих друзей нету врунов и обманщиков, — с презрением сказала Синеглазка. — Теперь я точно вижу, что ты стал еще более гадким вруном. И как я могла так долго слушать тебя!

Сказав это, она быстро побежала туда, где еще блестели одинокие огоньки Цветочного города. Незнайка смотрел ей вслед, пока она совсем не растворилась в лунном свете, а топоток ее туфелек не утонул в ночной тишине.

Утром звонок застал Незнайку, как обычно, врасплох. Он хотел было нажать на кнопку будильника, но звенел не будильник. Можно было бы спать еще больше часа. Незнайка недовольно поднял телефонную трубку.

— Доброе утро, извини, что я бужу тебя так рано, но я бы хотел поговорить с тобой так, чтобы тебе не пришлось переносить твой испытательный полет. Зайди сейчас ко мне, будь так добр.

Знайка был очень воспитанный коротышка, потому его тон совсем не удивил Незнайку.

На лестнице Незнайка столкнулся с Цветиком. Тот только что закончил утренний туалет — через плечо у него было перекинуто полотенце, а в руке он держал зубную щетку. «Привет! — весело крикнул он. — Стихи писать — не в носу ковырять: не каждому дано». Незнайка не понял, что Цветик имел в виду и, пожав плечами, пошел дальше.

Кроме Знайки Незнайку ждали Пилюлькин и Пачкуля Пестренький. Первым говорить начал Знайка.

— Ну что, Незнаечка, — начал он, — расскажи нам, как мы тут все изоврались, а то всему городу говоришь, а нам нет.

Незнайка растерянно огляделся.

— Да я вовсе не всему городу… один раз всего сказал. Да ты же сам мне всегда говорил, что врать нехорошо. Я и сказал правду. Разве нельзя?

— Нет, я не могу с ним говорить! — возмутился Знайка. — Он, значит, один в городе честный, а мы все, значит неисправимые вруны! Пестренький, выключи бормотограф, кому сказано!

— Да я же не для себя, — ответил Пачкуля Пестренький, — я для газеты.

— Еще один чокнутый, — всплеснул руками Знайка. — Тебя сюда пригласили, чтобы ты посмотрел, до чего коротышек глупость доводит, а не для того, чтобы ты писал пасквили в своей газете.

— И ничего удивительного. Я пишу то, что коротышкам интересно. Вот если бы я писал то, что…

— Заткнись! — неожиданно грубо перебил его Знайка. — Завтра напишешь в газете, про то, как вы с Незнайкой были в Солнечном городе, и объяснишь, что у Незнайки не все дома. Можешь ссылаться на Кнопочку, она подтвердит. Понятно?

— Чего тут непонятного? Непонятно только, кто мою газету после этого читать станет.

— Ну, ты слышал? — Знайка обернулся к Пилюлькину. — Скажи только, глупость заразна?

— Это науке еще не известно, — мрачно ответил Пилюлькин. — Известно только, что она излечима. Полечим их пару недель йодом и касторкой, и поправятся как миленькие.

— Это долго, — сказал Знайка. — Пока они будут две недели в больнице, по городу такие слухи поползут, что и подумать страшно. Ты сам-то понимаешь, что натворил? — обратился он к Незнайке.

— Понимаю, — грустно ответил Незнайка. — Без Солнечного города жить станет не так интересно.

— Ну и что теперь с тобой делать?

Незнайка немного подумал и сказал:

— Братцы! Я знаю, что делать. Если Солнечный город нужен, то надо его найти. У нас же теперь самолет есть. Я из него Солнечный город сразу увижу. Через пару дней вернусь и всем расскажу.

— Полный бред! — воскликнул Пилюлькин.

— Да уж, не очень умно, — согласился Знайка, — но лучше все равно уже ничего не придумать.

— Ладно, а что с этим пачкуном делать будем? Ведь он бормотограф так и не выключил, а что он завтра в своей газетке напишет — и думать не хочется.

— А пусть тоже летит. Как раз и будет ему материал для газеты, если они Солнечный город найдут.

— Ладно, — согласился Пилюлькин. — А не найдут — пусть пеняют на себя. Тогда лучше им вообще не возвращаться: в городе без них только лучше станет.

— Э, нет! — сказал Пачкуля Пестренький. — Вы у меня-то спросили, хочу ли я лететь с Незнайкой? Я вам что, совсем с ума сошел? И вообще меня в самолете укачивает.

— Это ничего, — ответил Пилюлькин. — Вот я тебе сейчас укол сделаю, так тебя сразу укачивать перестанет.

Пачкуля Пестренький посмотрел на Пилюлькина, на Знайку, потом опять на Пилюлькина, на Незнайку, и обречено сказал:

— Ладно, не надо укол. Полечу, но только в случае чего вы будете виноваты.

— Будем, конечно, — махнул рукой Пилюлькин. — Врач вечно во всем виноват.

Возвращаясь с летного поля, Знайка и Пилюлькин встретили у дома толпу коротышек. «Идут! Идут! — донеслось до них. — Солнечный город идет!» В толпе послышались неприятные смешки. Знайка покраснел и, поправив очки, подошел к толпе.

— Братцы! — начал он.

— Какие мы тебе братцы! — недовольно ответила толпа.

— Братцы, — повторил Знайка. — Ну нельзя же так распускаться из-за глупостей какого-то дурачка.