Знайка величественным движением взял ножницы и перерезал красную ленточку. Под громкие аплодисменты он неловко поклонился и, пощелкав пальцем по микрофону, сказал: «Братцы! Это самый счастливый день в моей жизни. Я обещаю, что после завода по производству макарон в нашем городе появится много новых промышленных предприятий, которые обеспечат нас всем необходимым и настанет день, когда даже в Солнечном городе будут учиться у нас».

Все снова захлопали, Знайка поклонился еще более неловко, подошел к огромному рубильнику, повернул его, и по бегущей резиновой ленте-транспортеру поехали бумажные пакеты с макаронами. Коротышки окружили транспортер, многие пошли внутрь завода, откуда доносился грохот макароноделательных машин. В этом шуме композитору Гусле уже слышалась его новая симфония. Тюбик на листке из блокнота набросал эскиз портрета Знайки с пачкой макарон. Цветик напряженно подбирал рифму к слову «макаронина». Пачкуля Пестренький вставил в бормотограф новую кассету и ввинчивался в толпу, пробиваясь к Знайке. Пестренький был теперь главным редактором городской газеты, он же был репортером и издателем: Винтик и Шпунтик сделали для него печатный станок. Он теперь ходил с ног до головы перепачканный в типографской краске, все записывал и ничему не удивлялся.

— Это потрясающе! — подпрыгивая от восторга, кричал Сиропчик. — Обычное тесто с одного конца закладывают, а с другого готовые макароны!

— И ничего тут странного, — думал Пестренький, — вот если бы с одного конца закладывали тесто, а с другого лезли кирпичи или фотоаппараты, тогда было бы странно.

Добравшись до Знайки, Пачкуля, спросил:

— Что вытекает из завода в Огурцовую реку?

Улыбка на мгновение соскользнула со Знайкиного лица, он замялся, покраснел, и, выискивая кого-то взглядом в толпе, ответил:

— Это питательный бульон. Он очень полезен для рыб, и вода в реке будет гораздо вкуснее.

«Это нормально, — решил Пачкуля, — вот если бы в пакеты заливали бульон, а в реку высыпали макароны, то было бы хуже».

Знайка ответил еще на пару вопросов, поблагодарил репортера за его «трудную и очень нужную для города работу», и, не дожидаясь конца церемонии, отправился к Винтику и Шпунтику. Войдя, к ним в комнату, Знайка громко хлопнул дверью и прямо с порога, краснея от натуги, закричал:

— Безобразие! Где отводная бульонная трубка?! Поубивать вас мало!

— Не кипятись, Знайка, — проворчал Винтик, — из тебя же пар идет, очки потеют. Мы тут сделали продукт похлеще макарон, да тебе нельзя, наверное, маленький ты еще.

Только тут Знайка почувствовал препротивный запах. В углу стоял какой-то аппарат, из которого торчала бульонная трубка, закрученная в спираль. На мгновение Знайка растерялся, а затем с ненавистью вырвал трубку, оттолкнул пытавшегося помешать Шпунтика и выбежал на улицу.

На свежем воздухе, Знайка успокоился и, немного подумав, решил пойти к доктору Пилюлькину, чтобы ему излить свою обиду.

— Действительно безобразие, — согласился Пилюлькин, осмотрев трубку. — Что хотят, то и творят! Честное слово, спустил бы всем штаны и вколол бы по такому уколу, что месяц бы чесалось. Думаешь, у нас только Винтик и Шпунтик такие «изобретательные»? Ошибаешься. Вот недавно одна малышка заявила, что знает, откуда коротышки берутся и каждому малышу берется это объяснить за полгруши. Думаешь, малыши сразу поняли, что все это антинаучное шарлатанство? Ошибаешься: она уже на год себе варенья наготовила, исключительно благодаря всеобщей доверчивости. А если я за каждый укол буду брать по полгруши, а за клизму — по яблоку, ко мне вообще ходить перестанут, хотя я ставлю клизмы по научному, а она всякими бреднями народ дурит. Как порядочным коротышкам работать в таких условиях?! Запретить бы все — сразу бы лучше стало. И полезнее.

— Правильно, Пилюлькин, сделай им укол. Так ведь нельзя, я же видел: они совсем больные. Я думаю, они пьют эту гадость из аппарата. И вообще, они такие странные. Их лечить надо, а аппарат сдать в металлолом.

Пилюлькин аккуратно протер носовым платком очки, прищурившись, посмотрел на Знайку и ответил уже гораздо спокойнее:

— Нет, Знаечка, тут уколами уже не поможешь. Это раньше, когда все шприца боялись, этим можно было на кого-то подействовать. А сейчас все другими стали. Знаешь, мне кажется, что коротышки немного подросли. И шприцев у меня на всех не хватит. Винтик со Шпунтиком еще не самые худшие коротышки, я тебя уверяю. И ломать их прибор совсем незачем. Они ведь старались, изобретали. Их жидкость, на самом деле, совсем не вредная, она даже полезна в разумных количествах и с хорошей закуской.

— Уеду… уеду… уеду отсюда… В Солнечный город уеду, — всхлипнул Знайка, — там таких ценят, там такие нужны, там мои трубки не будут в спираль закручивать.

— Да, Солнечный город — это хорошо. Все туда хотят, да никто не едет, — вздохнул Пилюлькин, — А ты не знаешь, из чего Винтик и Шпунтик гнали? Это мне для научных целей надо.

Знайка помотал головой.

— Ну, ничего, — сказал Пилюлькин, положив Знайке руку на плечо. — Ты, Знаечка, чем хныкать, лучше бы придумал, как в городе порядок навести. Ты же умный. Но только чтобы без уколов, чтобы все довольны остались.

Разговор с доктором только еще больше расстроил Знайку. Он плелся по улице, перебирая в памяти все обиды, причиненные ему неблагодарными цветочногородцами. Ноги сами привели его к маленькому домику за зеленым забором. Толкнув калитку, Знайка прошел по узенькой дорожке, посыпанной желтым песочком, между клумбами с лунными маргаритками и анютиными глазками, поднялся на крылечко и тихонько постучался. С нарастающим волнением он вслушивался в легкие шажки за дверью, и с каждым из них к нему возвращались силы и вера в свою необходимость. Не в обиду композитору Гусле будет сказано, самая лучшая его соната была для Знайки воплем ошпаренной кошки по сравнению со скрипом этой двери и голосом: «Знайка, это Вы?»

Через минуту Знайка уже сидел в комнате у Кнопочки и пил крепкий чай из сервизной чашки.

— Вы зря обращаете на них внимание, — говорила Кнопочка, — Это серые, бездарные личности. Они не в состоянии постигнуть всей глубины вашего эпохального ума и подняться на необозримые вершины Вашего интеллекта. Вы, Знайка, великий ученый, Ваши изобретения продвинули на века вперед нашу науку, каждая мысль Вашего гениального мозга выводит Цветочный город к новым рубежам развития. За Вами мы идем в светлые дали, открывающиеся за горизонтами Ваших планов…

— Уеду я, — мрачно произнес Знайка. — Соберу вещи и уеду в Солнечный город.

— Ты что, академик, белены объелся? Или уже мозги в голове не умещаются? Так тогда тебе к Пилюлькину надо, он тебе градусник поставит. Лечись, пока до гангрены не дошло.

— Да, я болен! — воскликнул Знайка, — я тяжело болен и только Вы, Кнопочка, а не Пилюлькин со своим градусником, можете мне помочь! Скажите только, что любите меня, и я сразу поправлюсь.

— Горе мне с тобой! Да кого же мне любить? Незнайку, что ли?

— Да, Кнопочка, скажите, что любите меня, а не Незнайку!

— Этого дебила? Знайка, Вы не понимаете, что говорите. Как можно сравнить гениального ученого с дурачком, не способным даже сосчитать факториал?!

— Спасибо, Кнопочка! — воскликнул Знайка, опрокидывая чайник, — только Вы меня понимаете! Я для Вас такое изобрету, такое сделаю!

Понял Знайка, что никуда он не уедет, нигде он так не нужен, как здесь, в Цветочном городе. От внезапно нахлынувшего счастья он забыл обо всех своих обидах и, даже, на время разучился считать факториал.

— Фу! Какая гадость! — Незнайка с отвращением отодвинул стакан.