После смерти Юлианара в 9247 г. всем было ясно, что приорат останется у клана Кион, вопрос был лишь в том, кто из многочисленных детей приора займет его место. Сагбран был убит в 9250 м, в последующей междоусобице большинство его потомков погибли или пропали без вести. Кланы Ниртог, Гэал и Аминор занимались политическим лавированием, заключая союзы с отдельными партиями внутри клана Кион. После череды интриг главой клана Кион стал Йорин , однако менее чем через год он также был убит, не успев даже официально принять приорат. Подозревали в его смерти брата Йорина, Гарабинда , и эти подозрения стали причиной того, что поспешно выбрали нового приора – сына Йорина, Кэймоса . Однако уже в следующем (в 9256 г.) Кэймос исчез, пропала также его сестра Кенхельра. Период безвластия продолжался около 20 лет, ждали, что Кэймос вернется или раскроется тайна его исчезновения. Гарабинд между тем усиливал свое влияние. В конце концов, Кэймос был объявлен мертвым, его дочь, Сейлла , не претендовала на власть, а его внук, Джейбрин , был еще слишком молод и имел мало влияния. Приором стал Гарабинд. Несколько десятилетий Джейбрин путешествовал и учился, регулярно возвращаясь в Кильбрен. Он был целеустремленным и безжалостным человеком. Его «вес» в семье постепенно рос, однако длительное время он не позиционировал себя открыто в качестве конкурента действующему приору. Джейбрин истребил, скомпрометировал или переманил на свою сторону всех наиболее значимых союзников Гарабинда, организовал убийство и самого приора (в 9304 г.). Дом Кион раскололся. Каждая из партий выбрала своего приора. Партию Гарабинда возглавил один из его сыновей, Доккод . После его смерти партию Гарабинда возглавил брат Гарабинда, Чойдар , (его уже не объявляли приором, но он был вождем), после его смерти – сын Доккода, Ямбраг . Гражданская война закончилась тем, что Джейбрин полностью разгромил своих соперников, уничтожив всех, кого не сумел переманить на свою сторону. Несмотря на значительное численное сокращение, клан Кион под твердой рукой Джейбрина стал более управляем, чем до войны. Гражданская война продолжалась около четверти века, однако казни, убийства и «исчезновения» сторонников Гарабинда длились весь 94 век. В 9327 г. один из сыновей Джейбрина, Халгар , взял в жены Рейкану . Рейкана происходила из одной из «младших семей» высокорожденных. Формально ее ветвь примыкала к клану Кион, реально – вела свое происхождение от одного из клановых вождей, появившихся в период раскола Рунного Круга. Позже старший брат Рейканы, Севегал , стал Координатором Мостов (по протекции Джейбрина). В 9375 г. у Халгара и Рейканы родился сын, Глойд . В 9426 г. Глойд взял в жены Налли , высокорожденную из боковой ветви клана Ниртог. В 9481 г. у Глойда и Налли родилась дочь, Идэль . В 9482 г. (Идэль не было еще и года) погибли родители Идэль. В 9486 г. погиб дед Идэль, Халгар. В 9501 г. Идэль попытались выдать замуж за Эрката из клана Аминор, однако помолвка закончилась скандалом. В 9503 г. Джейбрин был убит, а Идэль вернулась в Кильбрен вместе со своим любовником, Дэвидом Брендомом.
Дары волшебства
Благодарности:
Алексею Тищенко — за помощь в редактировании книги, Tаntos–y — за отличную идею, органично вписавшуюся в структуру повествования.
1
…Кто–то тряс Дэвида за плечо, настойчиво возвращая к реальности. Он не хотел пробуждаться: знал, что ничего хорошего его не ждет. Завшивленная камера, ноющие почки, ужасающая головная боль… Нет, лучше уж беспамятство, чем все это.
И тем не менее на каком–то уровне он понимал, что следует проснуться. Словно актер, целиком отдавшийся игре, но все–таки знающий, каким будет следующий поворот сюжета. Должно произойти какое–то чудо. Ну ладно. Дэвид открыл глаза. Никого. Пустая вонючая камера в глубине бездонной утробы Большой городской тюрьмы Лачжер–тауна. Тускло светит ночник над дверью.
А где же чудо? Должно ведь что–то случиться. Он был в этом уверен, хотя и затруднился бы объяснить, на чем основана его уверенность. Но, может быть, чудо уже произошло, только вот он его не замечает? Что–то странное творилось с его зрением: он видел лишь то, что находилось прямо перед ним. Все остальное расплывалось, пропадало в каких–то дырах. И появлялось вновь, стоило сосредоточить на упущенном взгляд. Вещь как будто быстренько выныривала из небытия, демонстрируя смотрящему свою реальность и абсолютную надежность.
То же самое происходило с ощущениями. Дэвид вдруг вспомнил, что у него должна болеть голова и ныть почки. Да, и еще пара ребер сломана. Лучше бы он об этом не вспоминал. Сразу все заболело. Он хотел было бессильно опуститься на койку (а что еще прикажете делать человеку, находящемуся в столь плачевном состоянии?), когда опять вспомнил о чуде. Боль исчезла, как только он перестал думать о ней.
Он не знал или не помнил, что именно представляет собой чудо, но был уверен, что узнает его, как только увидит. Может, стоит поискать под койкой? Не исключено, что она туда спряталась. Она. Значит, чудо женского пола. Кошка? Сказочная фея? Меланта из Зергала? Нет, все не то…
Под койкой никого не обнаружилось. Только вонь и сырость. Может быть, в дальнем темном углу, выпадающем пока из его восприятия?… Нет, он понял, что так ничего не выйдет. Сначала он должен вспомнить, что это за чудо, и только потом Дэвид его увидит. Тупо обшаривать камеру можно до бесконечности. Под койкой были земляные ходы, ведущие в подземелья гномов. Может быть, там он встретит своих друзей, Мелимона и Фили… но чуда он там не найдет, это точно.
Воспоминание о чуде казалось таким же близким, как знакомое, но забытое слово, которое вертится на языке — и никак не приходит на ум. Все усилия, все напряженные попытки вспомнить только отдаляют его, делают еще более призрачным и неуловимым. Дэвид испытал настоящее мучение от попыток найти — уже не в окружающем мире, а в своем разуме — образ, который приняло чудо. Оно… она постоянно ускользала. Нежная и хрупкая, «как… бабочка? Как ребенок?…
Так, уже теплее. «Ребенок» и «она». Выходит, это маленькая девочка? Он уже почти вспомнил… почти нашел ее — синеглазую Алису, явившуюся спасти его…
И тут Дэвид Брендом проснулся во второй раз.
Он лежал на широкой, мягкой кровати, нежась под теплым одеялом. Накрахмаленная простыня, почти хрустящая наволочка… Запах свежего, чистого белья. В комнате утренний полумрак, окно открыто, и, заставляя трепетать тяжелые шторы, в комнату струится ветерок с запахом росы, трав и облаков…
Это не его комната. Это спальня его невесты, Идэль–лигейсан–Саутит–Кион. Дэвид повернул голову. Рядом никого нет, на постели — след ее тела. Значит, принцесса уже встала…
«А вот интересно, — пришла мысль, — я заключенный, которому приснилось, что он стал волшебником, или волшебник, которому приснилось, что он заключенный?…»
Дэвид выбрал второй вариант — поскольку этот вариант нравился землянину намного больше первого. Посмотрел по сторонам. Окружающая действительность не возражала. Стены не таяли и не торопились исчезать. Мир казался достаточно устойчивым, чтобы ему можно было поверить. И Дэвид поверил.
Тем не менее у него возникло чувство, что он пропустил что–то важное. Или забыл. По мере того, как сон отступал, чувство становилось слабее. Дэвид все еще был дезориентирован и, чтобы привести мысли в порядок, стал вспоминать, кто он и что здесь делает.
Он и вправду когда–то сидел в тюрьме. Во сне он вернулся на шесть лет назад, в камеру, куда его посадили за несколько нелестных слов, публично сказанных в адрес Роберта Каннинхейма, Правителя Мира. Дэвида ждал скорый суд и ссылка на Остров Грядущего Мира, когда судьба послала ему Лайлу кен Апрей — одиннадцатилетнюю графиню из замка Тинуэт. Лайла происходила не просто из другого мира — а из мира, расположенном в ином потоке миров. На Земле T–1158A, родной планете Дэвида Брендома, она очутилась потому, что искала своего пропавшего отца, могущественного чародея Ролега кен Апрея, пропавшего без вести несколько лет тому назад. В мире, где родилась Лайла, волшебство было обычным явлением, ему никто не удивлялся. Позже Дэвид узнал, что магия пропитывает все миры, в том числе и его собственный. Искусство волшебства — всего лишь способ управлять энергиями, и в некоторых мирах в силу разных причин и условий она принимает особые, уникальные формы, которые остаются действенны только в границах данного мира. Такой аномальной формой волшебства, с точки зрения обитателей родного мира Лайлы, была вся земная наука.
