Но вот усталое солнце клонится уже к горизонту, и торговцы опускают тяжелые жалюзи на окна лавок, и кто-то поволок уже куда-то картонные коробки, которыми день щедро изгадил улицы городка. Стихли крики уличных торговцев, и навалилась такая блаженная и такая неожиданная вечерняя тишина. Усталый торговец стеклорезами лениво пристал к ним, тоже усталым и тяжело бредущим, но скоро отстал.

Игорь с Олегом зашли на склад и обнаружили там гостиничных грузчиков, перепаковывающих детские курточки из картонных коробок в мешки, под дружным надзором Бубы, Леши и Фила.

— Здорово, — Игорь ухватил курточку из коробки, — почем взяли?

— Семнадцать и восемь. Мы хозяину сказали, чтобы вас подождал.

— Олежка, а почем мы видели?

— Подожди… слушай, восемнадцать и три… восемнадцать и пять… ну почем нам тот мудила напротив Пассажа отдавал?

— Точно дороже. А сколько в мешок влезает?

— Двести пятьдесят.

Здесь они занялись многотрудными пересчетами валют, дорожных затрат, тыкая в калькулятор и перекликаясь маловнятно: двойник, отбой, навар. Вволю позанимавшись кабалистикой, они приняли наконец решение и подошли к хозяину товара, терпеливо их дожидавшемуся.

Маленький очкастенький китаец, вежливо кивая головой, пообещал привезти завтра две тысячи курток.

Леша согласился за три бутылки пива приглядеть за упаковкой удачного приобретения, требовать не халтурить и набивать мешки плотнее, одновременно стараясь не дать многодетным семьям грузчиков разжиться дармовой одежонкой.

Полулежа на упакованном уже мешке, похлебывая из бутылки и повелительно приказывая китайцам, каждый из которых был меньше его втрое, он мучительно напоминал плантатора-рабовладельца.

Остальные рысью двинулись по номерам, где из крана полилась мутная и холодная, но все же вода. Здешняя грязь просто титаническая, полдня, проведенных тут, безусловно, вызывают физическое отвращение к самому себе.

Олег и Фил, кроме того, еще и переоделись, собираясь блеснуть на сегодняшнем ужине. Большая часть челноков собиралась вечером в русском ресторане.

Читатель! Если нелегкая судьба занесет тебя в Поднебесную, бойся здешней кухни, едва ли одному из ста удается встать сытым из-за столика местного ресторана.

Та вкуснятина, которой кормят в китайском ресторанчике Дублина или Рио, безжалостно адаптирована и лишена многочисленных блюд, травмирующих хилых европейцев. На мой приземленный взгляд, их есть вообще нельзя.

Чего стоят одни только куриные лапы с необрезанными когтями или, скажем, тошнотворно воняющие яйца, судя по всему, тухлые, а чай… чай — это поэма в трех частях с эпилогом.

Вместо благородного напитка в стране-прародительнице пьют тепленькую, чуть желтую водичку, у нас столько заварки, сколько здесь тратят на литр так называемого чая, самому заядлому сердечнику не хватило бы и на чашку.

Душно и пьяно было в двухэтажном кабаке, где разнузданно и нетрезво веселились челноки, представляя отталкивающее зрелище разухабистых танцев и пьяного блуда. Малоприятно наблюдать, как сорокалетние, вполне солидные люди лезут друг на друга, предвкушая размножение.

Противно видеть, как преобладающие здесь женщины, наверняка оставившие дома детей, скользят по Бубе и Игорю маслянистыми взглядами. Они, впрочем, замечали это мало, упившись уже сверх всякой меры.

И именно здесь, где накурено до слез, где все пропитано густыми запахами рисовой водки и потеющих тел, здесь, где, кривляясь, куражится неприкрытая похоть и повсюду чудится булгаковский Грибоедов, под звуки разбитых динамиков, хрипящих низкопробнейшие из отечественных шлягеров, именно здесь Буба и Игорь, не слушая слов друг друга, но и не перебивая, говорили о том, что в самом деле было им интересно.

Буба в двадцатый раз попытался донести до Игоря сущность своих научных изысканий и абсолютно непроизносимо именованной диссертации, но поминутно сбивался, разъясняя, как вырастить ЛСД-содержащие поганки, а также механизм их галлюциногенного действия. Игорь же в ответной речи говорил следующее:

— Понимаешь, управляемый термоядерный синтез — это очень просто, берешь изотопы водорода и получаешь гелий, при этом… — Нетвердая речь его тонула в громе тарелок и музыке, а на лице был написан неподдельный восторг.

Он говорил пламенно, не забыв сказать и о солнечной природе процесса, и о его радиационной безопасности, и о перспективности, плавно перешел к его труднодостижимым условиям, ласково упомянув тороидальную ловушку.

Олег, подбегавший время от времени к столу тяпнуть рюмку и перекинуться парой слов, оставил уже попытки вовлечь их в разврат: весьма соблазнительные его предложения встречались бессмысленными взглядами мутных глаз, и он вынужденно резвился в одиночку, что, впрочем, нисколько не портило ему настроения: Вика была профессионально спихнута Филу, с которой тот уже предвкушающе удалился в гостиницу.

На добытом просторе Олегу удалось заставить себя не разбрасываться, и он не без успеха сужал круги вокруг белокурой камчатской девицы. Некоторые опасения рождали ее незанятые подруги, хотя бы одну из них надо было бы для верности пристроить. Ничто не сможет раскрепостить женщину больше, чем параллельное бесстыдство подруги.

Но Фил был уже отдан Вике. Отправился в гостиницу слабопригодный для таких развлечений и пошатывающийся Леша, ну а Буба был явно и безнадежно пьян.

Что до Игоря, то он в подобных приключениях категорически не участвовал, мотивируя туманного происхождения присказкой о превосходстве домашнего бифштекса над случайным и лежалым гамбургером.

Не таким уж и лежалым, — неизменно отвечал восхищенный Фил, и высокомерно пожимал плечами задетый Олег.

Я, со своей стороны, кроме высоких душевных свойств и бесспорной несклонности к кобелизму моего героя, должен отметить и другую причину: постоянная и незаметная, может и не существующая, борьба за Лану не оставляла ни интереса, ни сил для других женщин.

Кстати, его вежливое безразличие, разумеется, притягивало, вызывая у Олега резонное раздражение.

Еще задолго до окончания веселья Игорь с Бубой, пошатываясь, отправились в гостиницу, держась друг за друга и не прекращая сотрясать воздух научными терминами.

Утром Игорь проснулся от грохота музыки, подойдя к окну и закурив, он увидел обычную здешнюю утреннюю картину: несколько сот китайцев занимались на площади у-шу. Было что-то апокалипсическое в этом завораживающем зрелище: сотни людей среди черных клякс лежалого снега, повторяющих одинаковые движения в тусклом свете утреннего солнца.

Поднялся и Буба. Они, вскипятив чай, позавтракали, тихо переговариваясь и с легкой иронией поглядывая на безнадежно пустую кровать Олега.

Выйдя на улицу, они отправились в Пассаж — так называли трехэтажное здание, выложенное туалетной плиткой. Кроме бесчисленных мелких торговцев, там располагались также крупные оптовики нижнего белья и почти все валютчики.

Они подошли к уличному торговцу пивом, и Игорь вздыбил два пальца; тот, услужливо изогнувшись, одним движением скинул обе пробки.

— Десять юань, — выставил он бутылки на прилавок, слегка усмехаясь.

Даже дети в этом городе знали, что пиво стоит в розницу два юаня, а оптом — один и восемь, Игорь опешил, сжав в руке четыре юаня, и, бессмысленно глядя на торговца, спросил:

— Почему?

— Пять юань, — китаец ткнул в одну бутылку, — десять юань, — обвел он обе.

— Вот сука, — злобно прошипел Буба.

Но делать было нечего, бутылки были открыты, и китаец теперь будет бегать за ними, хватать за куртки, орать, созывать своих мелкоуголовных дружков, дежурить около гостиницы, требовать денег за потерянное время, и с ним придется все равно расплачиваться, только обойдется все это много дороже.

И Игорь, и Буба знали это превосходно, неоднократно побывав уже в подобных приключениях, поэтому Игорек извлек из кармана червонец и швырнул его торговцу в широкоскулую физиономию.