Они оглядывались по сторонам, заново привыкая к непривычного вида домам, к вывескам с невнятными каракулями, имеющими отдаленное родство с кириллицей, к многолюдной толпе, к жуткого вида хибарам.

— Ты смотри: опять новый дом, — ткнул пальцем в окно Буба.

— Точно, как на дрожжах — месяц назад не было.

Этот приграничный городок рос под напором огромного долларового потока с невиданной скоростью, за каких-то три-четыре года из глухой станционной платформы он превратился в приличных размеров город. От небольшой круглой площади, где чадит пивной заводик и сверкает бетоном новенькое градоначальство, разбегаются в разные стороны кривые лучи узких и грязных улиц.

Здесь, собственно, и располагается конечный пункт притяжения: сотни оптовых лавок, средь которых разбросаны десятка два гостиниц, населяемые преимущественно соотечественниками.

Вокруг беспорядочно громоздились жилые кварталы, склады и прочая подсобная чепуха.

Всю компанию привезли в гостиницу, стоявшую на той самой вышеупомянутой площади. Там, не заходя в номер, готовые в любой момент устроить бучу, они осмотрели склад, оказавшийся и в самом деле достойным, после чего приступили к жесточайшему торгу.

Китайцы просили по десять юаней с места, Игорь, уполномоченный стаей, соглашался брать склад только весь сразу. Удивленный оборотом торга, хозяин гостиницы заломил полтораста в день.

Игорь, обхватив в притворном ужасе голову, ссылаясь на личную симпатию, давал пятьдесят. Совместная тяга к компромиссу сошлась на семидесятиюаневой мировой, причем обе стороны трагично возводили глаза и тяжело вздыхали, показывая крайнюю степень разорительности сделки.

Номер оказался своеобычным трехместным клоповником с весьма сомнительными простынями. Воды, само собой, в кранах не было — ее включают вечером часа на два. Впрочем, самих китайцев это смущало мало, у подавляющего большинства из них водопровода вообще нет.

Блага цивилизации, вторгаясь в здешнюю жизнь, порождают забавнейшие штуки. Как-то раз в новенькой гостинице, сверкающей симпатичной светло-голубой сантехникой, Игорь изумленно обнаружил, что к бачку унитаза вода НЕ ПОДВЕДЕНА!

Ей-богу, не подведена, и все!

Олег и Игорь выбрались на площадь, изрядно загаженную, хотя она и была единственным, пожалуй, местом, убиравшимся в этом городе.

— Колефана, стеклолеза надо?! — китаец, чрезмерно грязный даже для здешних мест, сунув им в лицо кусок стекла, принялся полосовать его стеклорезом.

Кстати, приграничный жаргон, формировавшийся по большей части великим и могучим, превратился в совершенно особое лингвистическое образование, не всегда понятное даже носителям языка (на редкость уродливая идиома, но иначе, пожалуй, и не скажешь), а местные выпускники филфаков вообще ничего не понимали.

Жаргон этот еще и менялся на протяжении границы, исковерканное дальневосточное корефан сменялось на западе фамильярным блат, а повсеместно царившее поначалу товалися уходило в туманное прошлое, уступая место набиравшему силу господин, символично не коверкаемым китайцами. Женщин поначалу обижала подлюка, означающая всего лишь подруга. В разных районах входили в него и такие шедевры, как, скажем, мало-мало покусать, сопровождаемый непременным закидыванием в рот горсти воображаемого риса. Использовалась эта веселая мизансцена для выторговывания последних центов.

Китайский вклад в приграничный новояз гораздо скромнее, на ум приходит разве что странное слово кхунья или попросту куня, которое бог его знает, что означает, но служит обращением ко всем китаянкам, независимо от возраста и профессии.

— Игорек, глянь, а вроде приличный алмаз. — Олег с интересом склонился над стекляшкой.

— Да на хрена он тебе нужен?

— Тыся лубли, — по-своему понял их разговор торговец и даже приоткрыл от усердия рот.

— Ладно, бог с ним. Не надо, — обратился Олег к китайцу.

— Потему не надо? Тыся лубли, отень десево!

Они, двинув его плечами, молча пошли вперед. Но деликатность и ненавязчивость никогда не были достоинствами уличных торговцев, и уж тем более уличных торговцев китайских.

Он семенил за ними, забегал с разных сторон, размахивал руками, хватал их за куртки и орал не своим голосом на разные лады и в разных сочетаниях: колефана, отень десево и тыся лубли. Минуты через три это стало невыносимо, и Олег выдал ему трехбуквенную инструкцию.

— Потему посел на…? Колефана, тыся лубли отень десево!

По обыкновению, диалог приобрел легкий оттенок сказки про белого бычка.

— Я его сейчас убью, — мрачно сказал Олег после очередного рекламного выкрика.

— Не фиг было останавливаться.

— Угу, — неохотно согласился Олег, — слушай, может, купить у него?

— А он все равно не отстанет.

Развлекаясь подобным образом, они дошли до первой лавки, где китайцу пришлось остаться у входа, хозяева лавок не любят, когда в их заведениях действуют на нервы покупателям.

Они бродили, переходя от прилавка к прилавку, слыша привычное: Колефана, сто надаа? — то крикливо протяжное, то почти интимное. Наконец Игорь приметил черные футболки.

— Сколько?

— Девять юань.

— Ууу… очень дорого, — осуждающе покачал головой Олег.

Они сделали вид, что собираются уходить.

— Колефана, колефана, — заволновался торговец, — много надо?

— Очень много.

— Семь юаней мозно.

Через каких-то двадцать минут оживленного торга, состоящего из однообразных реплик: Очень дорого — с одной стороны, и широкого диапазона выкриков и восклицаний с другой, вплоть до таких шедевров местного красноречия, как: Колефана хитлый и Сесть юань, самый минимум. В конечном счете, слегка поперхнувшись, узнав, сколько им нужно футболок, он сбавил цену до пяти и четырех.

Количество товара вызвало неизбежное последствие появившегося рядом прохиндея, сулившего им такие же футболки по совершенно смехотворной цене, юаня за четыре, что ли. Его коллега предлагал услуги переводчика, а третий грозился помогать им грузчиком. Причем последние двое не своим голосом орали: Юаней не надо.

Сущность трюка проста и заставляет с сочувствием отнестись к нелегкой судьбе интуриста на нашей социалистической родине, когда она еще была социалистической и на ней был Интурист.

Вместо обещанных футболок тебе привезут рваную отбраковку, бескорыстный помощник потребует вечером долларов эдак двести, а переводчик при каждом торге получит от хозяина долю. Когда ты начнешь возмущаться, они приведут толпу такой же, как и они, шпаны, которая будет на тебе виснуть, орать и норовить заехать по физиономии.

Вполне объяснимый порыв — набить им морду — закончится утомительной беседой в полиции с выплатой огромной взятки. Впрочем, это уже дело вкуса: мне довелось как-то видеть четверых сибиряков, здоровенных мужиков, которые в описанной ситуации изрядно покалечили десяток граждан Поднебесной и даже нескольких полицейских, подоспевших к месту поединка.

В конечном счете вызванная подмога их таки повязала и водворила в кутузку, где они, поостыв, заплатили пару тонн баксов.

Так вот, сибиряки уверяли меня, что полученное наслаждение того стоило и что, в общем-то, это не так уж и дорого.

Теперь шествие, возглавляемое нашими друзьями, выглядело весьма колоритно: впереди они, а за ними дюжина голосящих аборигенов. И Игорь, и Олег, зная бессмысленность пререканий, молчали, лишь изредка посылая всю компанию в далекие странствия.

Впрочем, через каких-то четыре часа шпана, поняв наконец, что им здесь ничего не обломится, отстала, пожелав им на прощание много всего нехорошего. Справедливости ради надо отметить, что здесь, на востоке, шпана эта, на внутричелночном жаргоне называемая помогайлы, деликатна и тактична по сравнению со своими собратьями на западе Китая, где могут и прирезать ненароком.

Правда, они в этот день покупать ничего и не собирались, отводя его целиком на первичное ознакомление с ценами. Так шел этот день, обычный день челнока, состоящий из сотни торгов, из десятков попыток его крупно надуть и дюжины мелочных потуг пошарить у него в карманах.