Принцесса лишилась власти и не раз попадала в плен, — она не сражалась, но и не хотела быть отданной в жены старому королю гуннов или старому королю аваров. Ее держали в плену как добычу и стерегли силами множества красных и синих всадников. Эта принцесса была настоящей принцессой и потому скорее лишила бы себя жизни, нежели позволила бы отвести себя к старику-королю, и ей надо было набраться мужества до исхода ночи, ибо наутро ее собирались увезти в замок короля гуннов или даже короля аваров. Она замыслила побег, и надеялась, что ее стражи на рассвете заснут, но эта надежда постепенно угасала, Вороного у нее тоже отняли, и она не знала, как ей выбраться из военного лагеря и вернуться в родную страну с синими холмами. Без сна лежала она в своей палатке.
Глубокой ночью ей показалось, будто она слышит какой-то голос, он пел, но не говорил, а шептал и усыплял, но потом перестал петь для других, а звучал только для нее, на языке, который завораживал ее, в котором она не понимала ни слова. И все-таки она знала, что голос этот существует только для нее и что он ее зовет. Принцессе не нужно было понимать слова. Очарованная, она поднялась со своего ложа и открыла палатку. Она увидела бесконечное темное небо Азии, а первая же звезда, какую она заметила, сорвалась и полетела вниз. Голос, проникавший ей в уши, сказал, что она может себе что-нибудь пожелать, и она от всего сердца кое-что себе пожелала. Вдруг она увидела перед собой незнакомца, закутанного в длинный черный плащ, он не принадлежал к числу красных или синих всадников, лицо его скрывала тьма, и хотя принцесса не могла его видеть, она знала, что он о ней печаловался и пел ей, внушая надежду, голосом, не слышанным прежде, и явился он, чтобы ее освободить. Он держал в поводу ее вороного, и она, одними губами, спросила: «Кто ты? Как зовут тебя, мой спаситель? Как мне тебя отблагодарить?» Он приложил палец к губам, и она поняла — он приказывал ей молчать, потом сделал знак следовать за собой и окутал ее своим черным плащом, чтобы никто ее не увидел. Они были чернее черного в ночи, и он повел ее и коня, который тихо ступал копытами и не ржал, через лагерь и еще на какое-то расстояние в степь. У принцессы в ушах все еще звучало его чудесное пение, она была во власти этого голоса и хотела услышать его вновь. Она хотела попросить его поехать с ней вверх по течению реки, но он ей не ответил и отдал повод. Она по-прежнему была в величайшей опасности, и он сделал ей знак, чтобы она ускакала. Так он похитил ее сердце, а ведь лица его она все еще не видела, потому что он его прятал, но она ему повиновалась, ибо не могла иначе. Она вскочила на коня, молча посмотрела вниз на незнакомца и хотела сказать ему что-нибудь на прощанье на своем и на его языке. Она сказала это глазами. Однако он отвернулся и скрылся в ночи.
Вороной пошел рысью в сторону реки, — о близости ее давал ему знать влажный воздух. Принцесса плакала первый раз в жизни, — позднейшие переселенцы нашли в этой местности речные жемчужины, которые они отнесли своему первому королю и которые по сей день красуются в короне Святого Стефана[14] вместе с древнейшими драгоценными камнями.
Когда принцесса очутилась в безлюдной местности, то много дней и ночей скакала берегом реки, вверх по течению, пока не достигла равнины, где река делилась на бесчисленные рукава, разбегавшиеся во все стороны. Она попала в огромное болото, поросшее корявым ивняком. Вода была еще на своем обычном уровне, кусты с шуршанием качались и гнулись под ветром, беспрестанно гулявшим по равнине, отчего ивы не могли распрямиться, а так и оставались корявыми. Они тихонько колебались, как трава, и принцесса совсем растерялась. Казалось, будто все пришло в движение, волны ивняка, волны травы, равнина жила, но в ней не жил ни один человек, кроме нее. Воды Дуная, вырвавшиеся из плена неотступных берегов, проложили себе собственный путь, теряясь в лабиринте каналов, чьи разветвления прорезали в наносных островках широкие русла, куда с грохотом устремлялась вода. Стоя среди бурных пенящихся потоков, пучин и водоворотов и чутко прислушиваясь, принцесса поняла, что вода подмывала песчаный берег и поглощала целые куски его вместе с ивами. Она заливала одни острова и наносила другие, ежедневно менявшие величину и форму, и такую переменчивую жизнь предстояло вести этой равнине до большого паводка, когда набухшие потоки накроют ивы и острова, не оставив от них и следа. На небе виднелось какое-то дымное пятно, но нигде принцессе не открывались гряды синеющих холмов ее страны. Она не знала, где она, ей незнакомы были Девенские высоты, отроги Карпат, еще не имевшие названий, она не видела Моравы, которая прокрадывается здесь в Дунай, а еще меньше догадывалась она о том, что со временем река обозначит здесь границу между двумя странами, у которых будут имена. Ведь тогда еще не было ни стран, ни границ между ними.
На полосе гальки принцесса спешилась — вороной совсем выбился из сил, она увидела, что потоки несут все больше ила, и перепугалась, так как это признак половодья, она уже не чаяла выбраться из этого дикого края, где были только ветлы, ветер и вода, и медленно вела коня в поводу, одурманенная этим царством одиночества, замкнутым, заколдованным царством, в котором она очутилась. Она стала озираться в поисках места для ночлега, ибо солнце уже садилось, а огромное живое существо, каким была эта река, повышало голос, усиливая звуки и стуки, нарастающий хохот у прибрежных камней, нежный шепот в тихой излучине, шипящее кипение, постоянный рокот на дне, подо всеми поверхностными шумами. Вечером слетелись стаи серых ворон, кормораны обсели берега, аисты ловили рыбу в воде, а болотные птицы всех видов кружили с раздраженными криками, которые далеко разносились вокруг.
В детстве принцессе рассказывали про этот суровый край на Дунае, про его волшебные острова, где человек умирал от голода, но при этом ему являлись видения, и в гибельном забытьи он испытывал величайший восторг. Принцессе казалось, что остров движется вместе с нею, но причиной одолевшего ее ужаса был не грохочущий водный поток, а страх и удивление в ней самой и доселе неведомая ей тревога, которую внушали ивы. От них исходила какая-то затаенная угроза и тяжким гнетом ложилась принцессе на сердце. Она очутилась на краю мира, обитаемого человеком. Принцесса наклонилась к вороному, который, обессилев, повалился набок и испустил жалобный стон, так как тоже понимал, что выхода нет, и уже гаснущим взглядом просил у принцессы прощения за то, что не смог нести ее дальше по воде и через воду. Принцесса легла в ложбину рядом с конем, исполненная такого ужаса, какого еще не знала, а ивы вокруг все громче шелестели, они шептались, пересмеивались, резко вскрикивали и стонали, вздыхая. Рать солдат больше не преследовала ее, но она была окружена ратью неведомых существ, мириады листьев порхали над растрепанными кронами ив. Принцесса была в долине реки, в той ее части, что ведет в царство мертвых. Широко раскрытыми глазами смотрела она, как на нее надвигается мощная колонна призрачных существ, и, чтобы не слышать жуткого воя ветра, на миг обхватила голову руками, но тотчас же вскочила, встревоженная каким-то шлепающим и скребущим звуком. Она не могла двинуться ни вперед, ни назад, она могла выбирать только между водой и всевластием ветел, но в непроглядной тьме перед ней вдруг блеснул свет, и поскольку она знала, что свет этот не человеческий, а призрачный, то пошла ему навстречу в смертельном страхе, но околдованная и завороженная.
То был не свет, то был цветок, выросший этой разгулявшейся ночью, он был краснее красного и поднялся не из земли. Принцесса протянула руку к цветку, но рука ее коснулась не только цветка, а и какой-то другой руки. Ветер и хохот ив умолкли, и под взошедшей луной, которая заливала белым и странным светом затихавшие воды Дуная, она увидела перед собой незнакомца в черном плаще, он держал ее за руку, а палец другой руки приложил ко рту, чтобы она не спросила его опять, кто он, но его темные и теплые глаза улыбались ей. Он был чернее той черноты, что только что окружала ее, и она припала к нему и в его объятьях опустилась на песок, он положил ей на грудь цветок, словно мертвой, и распростер над ними обоими свой плащ.
