— Что-то у нас не в такт получается, — не выдержал он.
— Ах, да? — Лена громко рассмеялась. — Правда?
— Надо слушать музыку... — заметил Саша.
— Ах, скажите!.. — Ленке стало досадно. Хотелось что-то еще сказать веселое, надменное, но она не нашлась.
Танец наконец кончился. Саша вздохнул. Сели за столик.
Мороженое в железных вазочках на столике ожидало девушек, вкусно белело. Дома подруги так и не успели толком поесть, есть хотелось всерьез, и мороженое казалось им особенно вкусным. Приятно насытил, отогрел душу и черный кофе. Ленка снова повеселела.
Загремела быстрая музыка. В проходе отплясывали шейк.
— Ребята, пойдем? — позвала Лена.
Парни, казалось, не слышали.
Оркестранты нажали, дали звук на всю катушку. Стало совсем весело...
— Пошли, а? — Ленка пыталась перекричать джаз.
Сухощавый Сергей все поглядывал на столик сзади и, наклоняясь, говорил что-то Саше. Тот тоже посматривал назад. Маша оглянулась... Сзади, через пару столиков от них, сидели две девицы неопределенного возраста, во всяком случае не первой молодости — как показалось Маше. Короткие юбки, мосластые ноги в больших туфлях. «Какие-то копыта», — подумалось Маше. Потертые физиономии в умеренном гриме. Парней они тоже заметили.
Рядом сидели и другие женщины — парами, со своими компаниями, — многие по-вечернему нарядные. Они напоминали Маше манекенов в витрине. Правда, Маша им немного завидовала... Она украдкой оглядела себя. «Одеться можно было бы и получше», — мелькнула мысль.
Ленка потянула Сашу за рукав, тряхнула пышной своей гривой.
— Ах, на мне сегодня жуткий свитер, — изрекла она. — Это, знаете, мой старый. Я в нем на лыжах хожу.
«Тьфу, дура! — охнула Маша. — Сама признается. — Ее взяло зло. Вечно Слоникова невпопад болтает, а теперь еще про свитер сморозила. Наверно, ребята думают — что за дуры! Нет, надо сгладить впечатление».
Она раскрыла рот, чтобы высказать что-нибудь умное, но у нее вдруг вылетело:
— И у меня кофта ужасная.
— Почему? Нормальная кофточка, — обернулся к ней Сережа.
Он встал, подошел к заднему столику и пригласил танцевать одну из манекенных девиц. Саша потер свою картофелину и тоже подошел к одной из тех.
— Слиняли, гады, — сказала Ленка, прихлебывая кофе. — Ну ничего, следующий танец мой...
— Может, пойдем? — спросила Маша.
— Крепись, друг. Еще кофе недопито. — Ленке было все нипочем. — Может, нас другие рыцари-ханурики пригласят. А, Маш?
— Кадровых рыцарей тут что-то больше нет, — в тон отозвалась Маша. — Ну, посидим...
Танец кончился. Оркестр ушел с эстрады на перерыв. Сергей и Саша пересели за другой столик, к тем девушкам с большими ногами. Лена вертелась во все стороны, громко что-то говорила и все смеялась. Другие парни их не замечали. Было как-то неловко.
Маша чувствовала, что назревает что-то ужасное. Между столиками похаживал старший по залу и подозрительно косился на них с Ленкой — показалось ей.
— Пошли, Лен, — повторила Маша.
— Погоди еще, — ответила Лена.
Скучновато стало Маше, да и неловко сидеть перед пустой вазочкой из-под мороженого и пустыми чашками. Да еще Ленка! Только привлекает к себе внимание...
— Ну, мне пора. — Она взглянула на часы. Выложила из сумочки на столик мелочь.
— Постой, — сказала Лена. — Сейчас официант подойдет. — И, щелкнув пальцами, крикнула пробегающему официанту: — Эй, молодой человек! Кельнер!
Маша сделала вид, что страшно увлечена содержимым сумочки. Выкладывала из нее то расческу, то ключ и аккуратно прятала все это опять в кармашек сумки... Подошел официант. Маша не видела, как Ленка расплачивалась. Ей показалась какая-то ехидца в голосе официанта, когда он вслух подсчитывал их заказ... Обошлось, хватило!
Особенно не хотелось Маше проходить мимо тех ребят, недавних соседей. Гидальго сидели в новой компании, не скучали...
Встала, не оглядываясь пошла к раздевалке.
Ленка догнала ее на остановке. Не смотрели друг на друга. Молча влезли в полупустой автобус. Всю дорогу не перебросились ни словом. «Вот тебе и закатились в кафе, повеселились!» — думала Маша.
Домой они пошли разными дорогами.
КОЛЛЕГА
Заверещал будильник. Уже семь? Галя перевернулась на спину, натянула одеяло. Сонно уставилась в пятнышко на обоях. Каждое утро, просыпаясь, видела это пятнышко — след раздавленного когда-то клопа. Давно уже пора бы сделать ремонт, да маме, конечно, все некогда.
Галке тоже некогда: летом были экзамены, а теперь вот — работа...
Надо вставать. Она спустила ноги, нащупала шлепанцы. Паркет был тусклый, затертый. Галя накинула на плечи халат. Спросонок пошатывало.
Сколько дней осталось до субботы? Кажется, целых два дня. А спать хочется... Вот завалиться бы снова в еще теплую постель и проспать бы целиком эти два дня, которые до субботы.
В коридоре споткнулась о таз, полный обрывков бумаги, — надо бы вынести еще вчера. Сверху валялся клочок с надписью «билет № 11». Это по истории, когда готовилась к экзамену. Теперь все прошло: и экзаменационные страхи, и беготня с устройством на работу...
Свет в уборной не горел: видно, опять полетели пробки. В полутьме нащупала пластмассовый шарик на спусковом рычажке. Этот шарик она в детстве всегда отвинчивала, за что вечно стояла в углу. Но она все равно отвинчивала — из упрямства...
Галка сунула лицо под кран. Пожелтевшую раковину пересекала большая коричневая трещина.
В кухне приятно пахло яичницей и чаем. Мама пересыпала в сахарницу голубоватые кубики быстрорастворимого. Без грима мама казалась очень старой. Худое лицо помятое и несвежее, под глазами синяки.
— Присаживайся, коллега, — весело сказала мама.
Они с Галкой обе работали корректорами.
Только в разных издательствах. И имели разный стаж: мама — двадцать лет, а Галя — два месяца.
— Сейчас, оденусь только.
Галка захлопала по коридору разношенными шлепанцами. Рыжий шкаф, похожий на большого медведя, привычно дремал в комнате с ободранным углом: сюда Галку в детстве ставили после очередной взбучки, и она от злости сдирала обои. Мама их заклеивала, а Галка снова сдирала, и наконец мама махнула на обои рукой...
Галка распахнула зеркальную дверцу — шкафий глаз, как она говорила, когда была маленькая. Вытащила свое синее с полосками платье. Сама его в прошлом году заузила и подкоротила. Раньше ходила в нем на школьные вечера, теперь — на работу... Застегнула ремешок часов. Как всегда, тоскливо взвыла кухонная дверь, задетая плечом.
Мама звонко разбалтывала сахар в красно-коричневом чае.
Раньше Галка думала, что кончит школу и поступит в институт. На филфак. Сразу. Ну, пусть даже и не сразу. Поступают же люди... А вышло вон как. Похоже, что Галке всю жизнь придется проработать в корректорской. Как мама. В первые дни Галка еще занималась, и после работы, и в перерывах. Сотрудницы посмеивались: «Долго так не потянет, выдохнется!» И правда, выдохлась. Глаза болели и слезились, резало в животе, ныл позвоночник. После работы стала сразу заваливаться в постель. Без ужина. Завернется в одеяло и смотрит телевизор. Тупо, не разбирая, что к чему...
— Ну, пора наводить марафет.
Мама быстро размазала крем по лицу, достала из сумочки компактную пудру. С худым, густо набеленным, озабоченным лицом, она напоминала сейчас знаменитого мима Марселя Марсо перед выходом на сцену.
Галка плюнула в тушь для ресниц, зашебуршала щеточкой. От туши больно защипало глаза.
— Между прочим, знаешь, твой отец приехал, — мама мелкими частыми движениями начесывала пегую прядь волос на макушке. — Я тебе вроде говорила, что он был в командировке на Севере...
