Вошла Раиса Сергеевна. Сразу же вокруг забубнили:
— «Процент товарности сельского хозяйства...»
— Курсив, перевод с бурятского...
— «Он схватил ее за руку, крепко прижал к забору...»
— «Прости меня, Клава, — сказал Семен...»
Напарница сердито заерзала на стуле. Зашипела:
— Черт знает что за чернила! Это Раиса их разбавляет, из экономии...
— Скажешь тоже...
— Да, да. Сама видела, водичку из графина туда льет... Ну, начали. «Мы с тобой легки, как лани...»
Галя уже не слышала, что вычитывают другие.
Звуковой туман заволакивал уши. А перед глазами — сплошное серое буквенное поле. Буквы, буквы... Тут еще заболела спина. И в пищеводе началась какая-то резь. Изжога. У мамы тоже изжога, когда долго работает за столом.
Стемнело. Внезапно вспыхнул яркий свет, и слова резко выступили на печатных страницах.
Только, что за слова, не разберешь. Когда слова распадаются на буквы, они теряют смысл. Серое поле, а на нем — целые толпы букв. Пропуск буквы, правка. Лишняя буква, правка. Перескок букв, правка. Буквы вверх ногами... Буквы, буквы...
Заныли, заслезились глаза. Галка откинулась на спинку стула, зажмурилась. Кружилась голова.
— Ну чего ты? Скорей, скорей, — торопит напарница.
Она-то уже четвертый год работает, привыкла...
«Сейчас вот встану и выйду на минуточку, — решает Галя. — Только бы до двери дойти, не грохнуться».
И тут раздается звонок. Конец рабочего дня. Все сразу выпрямляются, облегченно вздыхают...
Дождь на улице кончился, в лужах плавают бурые кленовые листья. Один — маленький, розовый. Еще не втоптанный. Галя стряхнула с него воду, сунула в карман. Закладка для учебника.
А вот и остановка. И автобус как раз идет, тот самый, кособокий, медленно тащится. Вдруг вспомнила: домой-то ехать незачем, а надо идти в кафе «Луна». А может быть, не ходить?.. Нет, надо, раз обещала. И мама ждет.
До кафе недалеко, две остановки... Медленно побрела по мокрой мостовой, останавливалась у фотовитрин, у театральных афиш, купила в киоске мороженое. Оно приятно освежило рот.
Сейчас она войдет в кафе. Мама нарочито по-свойски помашет рукой, скажет: «Присаживайся, коллега!..» Отец учтиво улыбнется. «А-а, уже совсем большая!..» Галке всегда становилось неприятно от этой его улыбки. И странно: она почти забыла, как выглядит отец, не помнит, какого цвета у него глаза. А вот улыбку эту помнит. По ней сразу узнает отца, хотя бы и через сто лет.
Вот наконец и кафе.
В светлых огромных окнах двигаются, как рыбы в аквариуме, люди. Галка остановилась, стала вглядываться... Столики, столики...
А вот и мама. Там, в самом дальнем углу.
Как-то неестественно смеется. Усиленно курит. Вся в дыму. Слишком накрашена, это даже издали заметно. Рядом с ней... Да нет, это не отец. Рядом сидит кто-то моложавый, толстенький, в щегольском костюме цвета маренго. Он вежливо улыбается, но то и дело взглядывает на часы. А мама все посматривает на дверь. Ясно, ждет свою Галку... Войти или не войти?..
Вот мама с наигранной лихостью закинула ногу на ногу, смяла сигарету, засмеялась. Очень эффектная поза. Толстячок любезно протянул руку к бутылке, наполнил бокалы. Мама явно не в своей тарелке, толстячок — тоже. Может, Галино появление разрядит обстановку? Нет, нет... Она отошла от двери.
Все было ясно. Отец не пришел, а вместо себя прислал сотрудника. Передать деньги или просто свой горячий привет. Так бывало и раньше.
Галя вдруг повернулась и побежала прочь. Она чувствовала себя несчастной, заброшенной, покинутой. Совсем не нужен ей этот «отец»! Не нужен, и никогда она больше его не увидит. Никогда! Клятва!
Она бежала не оглядываясь. Это было предательство. Мама ждет, а она... Ну и пусть! Пусть ждет! Не надо жить иллюзиями! Она, Галка, к черту посылает всякие иллюзии. Клятва!
Галка бежала, потом ехала в автобусе, потом снова бежала. Дома сразу ткнулась мокрым лицом в «свой» угол. Тот, что с ободранными обоями. «Жалко маму, ох как жалко. И обидно. И стыдно!»
Потом Галка разделась и легла в постель.
Скоро пришла мама. Долго возилась у вешалки, вздыхала, оттирала бумажкой праздничные лакировки.
Заглянула в комнату, спросила веселым голосом:
— Галк! Ты что это не пришла? Я ждала, ждала, да уж и ждать перестала.
— Собрание было, — уткнувшись в подушку, пробурчала Галка. — Производственное. Я хотела уйти, да не отпустили...
— Жаль! — мама вздохнула, — Все было о'кей! Отец спрашивал о тебе, очень хотел тебя видеть... А ты что-то рано легла. Устала?
Галя не ответила.
— Эх ты... Ну, ничего, спи. Завтра рано вставать. Спи, коллега!
ЯСНОВИДЕЦ
Стянул перчатку — тугая, прилипла к ладони, и он долго дергал за длинные кожаные пальцы, прежде чем она слезла с руки.
Сейчас из-за угла появится троллейбус. Вот он. Далеко, номера не видать. Да это и неважно — там, за окошком водителя, табличка будет: «По маршруту 31». А номер троллейбуса двадцать восьмой.
Вот, так и есть: «По маршруту 31». Вагон будет полупустой. Возле окна там будет девушка с косичками короткими и толстыми, студентка. Она глядит в окно и думает стихами. Талантливая. Сейчас она думает:
Так хмелен этой осени запах,
Во все небо объятья раскинь,
Мой приятель от дурости запил,
Хоть положено пить от тоски...
Мягко подкатил троллейбус... Он ухватился за поручень, подтянулся. Р-раз! — за его спиной с треском захлопнулись дверцы.
Он нашарил в кармане пиджака пятак и бросил в щель кассы, оторвал билет. Троллейбус сильно качнуло, и он, чтобы не упасть, прислонился к стенке — складный круглолицый парень с короткой стрижкой. Внешность неприметная. Глаза вот только особые: внимательные и чуть застенчивые, большие, пристальные. Знает: девушка со светлыми косицами сойдет на следующей остановке. Так и не заметит его.
Она глядит в окно, на шоссе, по которому ветер гонит сухие листья, медленно несет листья...
Как блестят, как филигранны
Клены, склоны, сталь моста!
Все кусты и сады багряны;
И трефовая листва...
«Уже остановка! Ну что ж, будь счастлива... И тебе желаю, и ему, обоим вам... — думает он. — Впрочем, мои пожеланья тут ни при чем. Ты, может быть, скажешь:
И слезы с ресниц, как дождик частый,
И ярче спектра восторг возник.
А радуга — как подкова счастья
Для нас! Но только век ее — миг...
Но я не волшебник. Всего лишь неизвестный ясновидец. А ясновидцы в делах беспомощны. Известный поэт недаром написал:
С подарком он летел, пришел...
Но лишь записку там нашел,
Жонглер взглянул на дверь, вокруг,
И... плитка выпала из рук.
Нет. Не стану больше думать о тебе. И о нем. Забуду твое имя. Жаль...
Вот ты торопливо идешь по тротуару, усталая и юная, в техасах, в синем свитере, а троллейбус тронулся, мы поравнялись с тобой, обогнал и проехал мимо...
Там, возле Кировской, находится Союз ясновидцев. Знаешь, за метро, в кривом переулочке. А напротив — Областное общество баптистов. Смеешься? А между прочим, мы с тобой в одном институте учимся. Только ты на третьем курсе, а я — на пятом. Но мы незнакомы, и ты меня не знаешь. Хочешь, расскажу тебе обо всех в этом троллейбусе? Обо всех пассажирах?.. Ну так слушай.
Возьмем хотя бы эту старушку. Вон, слева сидит. Она библиотекаршей работает. А ровно тридцать два года назад была учительницей в школе, эвакуированной из одного городка.
