— Ага. Говорила.

Каждый раз, стоило только маме заговорить об отце, Галка начинала злиться.

А мама любила поговорить об отце. «Наш отец больной человек», или— «вон такая же «Волга», точь-в-точь, как у нашего отца», «У отца — дача в Пицунде», «Отец сейчас отдыхает в Ялте»... Разговоры эти угнетали Галку. Какой же он отец, если за всю жизнь Галка видела его раза четыре, не больше? Ведь он даже не расписан с мамой, вот так «отец». Правда, он изредка помогал деньгами. Будь Галка на месте мамы — оскорбилась бы этими подачками. Но мама, как ни в чем не бывало, брала деньги, да еще и благодарила.

— Мне кажется, наша жизнь скоро должна измениться.

Мать макнула расческу в фиксатор, осторожно, не отводя глаз от зеркала, подправила челку. Галка скептически хмыкнула. «Изменится, держи карман. Слыхали про это, и не раз. Мама слишком уж доверчива. Всегда была такой...»

Мать тщательно подкрасила губы. Промокнула клочком бумажной салфетки, подкрасила еще раз.

Сегодня она гримировалась особенно тщательно.

«Кардинально закрасилась, насмерть, — подумала Галка. — И сиреневый свитер новый надела, брюки, лакировки праздничные...»

— Мне кажется, наша жизнь скоро изменится, — повторила мать. Порылась в сумочке, извлекла распечатанный «Дымок». — Закуривай, коллега.

Закурили от одной спички, соединив сигареты внешними концами. По-мужски.

Мама вдыхала дым, закидывая голову, показывая худую жилистую шею.

— Кажется, пора.

Она взглянула на Галку. Подумала немного, еще раз критически оглядела дочь.

— Знаешь, надень-ка, лучше, свое шерстяное платье, — сказала она. — То, голубое,

— Зачем?

Галка проверила свою сумку, пересчитала мелочь. Мать отвела глаза, помолчала, медленно втягивая дым.

— Вечером свидание с отцом, — медленно произнесла она. — Хотелось бы мне, чтобы и ты пришла. В кафе «Луна», ровно в семь. Придешь, а?

Галка молча пожала плечами.

— Приходи, ведь отцу тоже хочется поглядеть на тебя, — попросила мать.

— Ладно, приду.

— Значит, в кафе «Луна», в семь, не забудь.

Она взглянула на часы и заторопилась.

Пока шли до остановки, мама весело болтала о своей корректорской, о знакомых мужчинах, эстрадных певцах, артистах... Галя всю дорогу молчала. Почему-то сегодня ей было очень одиноко. Рядом шла мама, единственный, самый близкий человек, шла рядом и болтала с ней, как с равной, а Галке от этого нисколько не было легче. Наоборот, в самом этом равноправии чудилось ей обидное равнодушие и отчуждение.

— Ты будущим летом никуда не сдаешь? — мама имела в виду, собирается ли Галя поступать в институт.

— Нет, избави бог! — при мысли об экзаменах Галя содрогнулась.

— Ну и отлично, — сказала мама. — Я тоже считаю — сколько можно!.. Тогда махнем на море, классно отдохнем!

Мать вскочила в подъехавший двенадцатый.

— Гуд бай, коллега!

— Пока!

Когда была маленькой, Галя мечтала вблизи увидеть настоящее море. Потрогать его. Погладить. Море представлялось ей чем-то большим и ласковым, чем-то вроде синей пушистой кошки. Таким оно снилось.

Мысль о поездке к морю взволновала. Как будто она опять сможет стать маленькой. И все начать сначала. Конечно, это невозможно, она знала, но чувство было такое, будто чудеса все-таки бывают. Какое-то странное, радостное чувство. Как в детстве, или когда скоро весна. Вот-вот, еще немного — и случится что-то особенное, самое лучшее! А что, если удастся поступить в институт? Конечно, она поступит! Обязательно! Сегодня же начнет заниматься...

Подошел ее пятнадцатый.

Он, казалось, нетерпеливо подпрыгивал, как подросток.

Водитель был молод и светловолос. Галка уже знала в лицо почти всех водителей. Когда она опаздывала, автобус вел мужчина в клетчатой рубашке. Этот автобус подкатывал, как назло, очень медленно и как-то лениво — казалось Галке — кренился на левый бок. Выходит, у каждого автобуса своя походка...

Галка влезла, как всегда, с передней площадки, попросила кого-то передать билетик. За стеклом — знакомая замшевая куртка водителя, на краешке пульта — таблица каких-то формул. Зачем ему? Может, в институт готовится? Или уже студент? Она давно заметила эту табличку. У других ее не было. У мужчины в клетчатой рубахе была фотография круглолицей девушки. Дочери, наверно. Или жены в юности...

Водитель взглянул в зеркальце наверху. Обернулся и кивнул. Гале показалось, что водитель узнал ее. Взял микрофон:

— Сивцев Вражек следующая.

Светлые волосы перьями лежали на замшевом воротнике.

Галка пробралась к свободному месту, села, стала смотреть на убегающую линию домов, вывесок, на деловитое стадо троллейбусов, автобусов, машин...

Как всегда, соскочила напротив гастронома. Через дорогу — издательство. Тяжелая дверь с большой серой ручкой, ворчливая старуха вахтерша у телефонного столика. Четыре ступеньки, очередь у лифта.

Вот и корректорская.

— Здравствуйте...

Галя расстегнула куртку, повесила на вешалку. Потом достала из стола работу.

— Нарядная сегодня, — сказала Лида, Галкина напарница. — Куда собралась? В театр?

— Нет, в гости.

— Рогожка приятная какая, — Лида пощупала Галин рукав. — Смотри, осторожнее, этот стул с гвоздем.

Она положила перед собой на стол сверток с пирожками и принялась не спеша есть. Розовое лицо светилось довольством и покоем. Пухлый белый подбородок слегка замаслился, она то и дело утирала его платком.

Сзади кто-то загремел бутылками.

— Сколько можно повторять, не ставьте еду в стол, вчера опять таракана нашли!

— А при чем тут кефир, он же в бутылках, это Лидка бутерброды оставляет, — возмутилась за соседним столом тонкая, желчная Ира. — Может, хватит тараканов разводить?!

У этой Иры ресницы были такие длинные, что сначала Галя приняла ее за какую-то сказочную красавицу. Это когда впервые Галя вошла в корректорскую. Потом-то уж она разглядела, что ресницы приклеенные и что Ира совсем не красавица, скорее даже — наоборот. И голос у нее ужасно резкий...

— Чего придираешься, — лениво отозвалась Лида. — Сама немытые бутылки в столе копишь, а на других говоришь... Ой, девочки!..

Лида вдруг скомкала пакет с недоеденными пирожками, засунула в ящик стола.

— Ой, девочки, кому индийские техасы нужны?

Она зашелестела свертком. Обступили, стали щупать материю.

— Какой размер?

— За сколько отдаешь?

— А где достала?

— Дай померить, пошли в туалет, померяем...

Дверь то и дело открывалась, стена обрастала разноцветными плащами, куртками. Галя долила чернила, начала точить карандаш.

Вошла заведующая корректорской, положила на стол сумку, небрежно бросила на спинку кресла плащ.

— Что новенького?

— Здравствуйте, Раиса Сергеевна!

— Вам не нужны индийские техасы, сорок восьмой размер?

— Раиса Сергеевна, я закончила сверку...

Заведующая корректорской достала из шкафа кипу

печатных листов, шлепнула на свой стол.

— Садитесь к Любе, я вам дам журнал. Тише, девочки! Начали работу!

Секунда тишины. И вот корректорская машина заработала. Забубнили голоса:

— «С каждым годом увеличивается выпуск валовой продукции масширпотреба...» — монотонно читает Галкина напарница.

— «Он схватил ее за талию и притянул к себе...» — бубнят за соседним столом.

— «Я, батыр, шагаю по земле,

А вокруг леса, луга, поля,

Я, чабан, несусь на скакуне

Как прекрасна родина моя»...—

доносится сзади.

— Заголовок, «Советская экономика»... — сбоку разрезают журнал.

— Курсив, перевод с казахского Нефедова...

Лида мягко толкает ее в бок, шепчет. «Погоди, я в туалет...»

Напарница исчезает, и Галка остается одна среди жужжащего улья.

— Курсив, перевод с адыгейского...

— «Виктор ударил его ножом в спину...»