Как мне рассказать своей любимой женщине и матери моих девочек о том, как я обнаружил в подземелье изуродованный труп девочки, которая после единственной нашей встречи в автобусе стала для меня чуть ли не единственным смыслом жизни? Что я ей скажу? Из тяжёлых раздумий меня вывели сотрудники полиции. Широколицый и его коллега, которого я не знал, были одеты в гражданскую одежду, а другие двое полицейских были в полном обмундировании с дубинками, наручниками, автоматами и в бронежилетах. Мне зачитали, что я подозреваюсь в совершении убийства, мне вменяются какие-то там статьи и для меня задерживают до выяснения. Не совсем понимая, что сейчас происходит, я расписался на нескольких бумагах, после чего на мои запястья одели наручники, и меня повели по зданию компании. Приблизился как раз конец рабочего дня. Сотрудники спешили по домам, отбыв дневную трудовую повинность. А меня ввели по коридорам и лестницам в наручниках, как закоренелого преступника, хотя я не совершал ничего такого, что тянуло бы на уголовную статью. Я видел, как меняется выражение лиц, округляются глаза, люди расступаются передо мной и конвойными. Меня вывели из здания и усадили в полицейскую газель. Всю дорогу мы ехали молча. Тягостное ожидание и неизвестность пугали. Нервы натягивались как канаты, внутреннее напряжение нарастало. Вполне обоснованно ко мне пришёл страх.

Дорога осталось для меня загадкой, окна «газели» были затянуты белёсой плёнкой, и я понятия не имел о том, куда меня привезли. Я вышел из микроавтобуса внутри просторной территории, окружённой бетонным забором с колючей проволокой. Несколько зданий казённого вида, длинный гараж с чёрными воротами, автомобили с полицейской символикой и много людей в форме — вот что я увидел. Со мной обращались вполне корректно, даже бережно, помогая подняться по ступеням высокого крыльца. Задние, в которое меня завели, очень напоминало рядовую советскую контору времён СССР. Немного выбивалась из общего стиля — решётчатая вертушка и пара дежурных полицейских с автоматами. Меня завели в комнату, камеру или кабинет с унылыми серыми стенами, которые давили не хуже тисков. Небогатое убранство комнаты или камеры состояло из нескольких стульев, табурета и обшарпанного конторского стола. За мутными стёклами подслеповатого окна виднелась решётка из толстых прутьев. В кабинете сидел тот самый широколицый и скуластый оперативник Грушин, а рядом с ним находился его коллега, которого я не знал.

— Ну, что гражданин хороший, сознаваться будем? — начал Грушин и демонстративно подвинул ко мне листы белоснежной бумаги.

— Чистосердечное признание будет учтено судом, — поддакнул коллега.

— В чём сознаваться?

— Он ещё спрашивает, — всплеснул руками широколицый, обращаясь к своему товарищу. Незнакомый полицейский терпеливо начал мне объяснять:

— Несовершенная Ева Александровна Ланская. Это имя вам что-нибудь говорит?

— Да.

— Судя по вашим показаниям, вы ничего не знаете о личности девушки, труп которой обнаружили вчера ночью? — опять спросил меня второй оперативник.

— Да.

— Ай-ай-ай, — удручённо покачал головой широколицый. — Врать не хорошо. Прослушаем запись. С деланным безразличием он вытащил из кармана айфон и нажал кнопку. Из маленького динамика послышался мой срывающийся голос, сквозь шум я кричал имя Евы, говорил, что нашёл её, требовал прислать сюда полицейских и врачей. Это была запись моего телефонного звонка в полицию.

— Значит, говоришь, что не знаешь? — с кривой ухмылкой добавил Грушин.

— Я предположил, что это Ева. Вы же сами говорили, что труп неопознанный. Вы уже опознали девушку?

— Любопытный, млять! — хохотнул скуластый. — Да, конечно, опознали!

— Её родные опознали, и голову мы нашли. Ещё вопросы?

— А руки? Тело без рук было, — внезапно севшим голосом поинтересовался я.

— Опа! — сказал Грушин с улыбкой. — Точно любопытный. Голову нашли, а вот кисти рук — нет. И ты нам, мил человек, сейчас подробненько расскажешь: куда ты дел кисти рук несовершеннолетней гражданки Ланской.

— Я её не убивал. Второй оперативник сделал располагающее лицо и сказал задушевным голосом:

— Конечно, вы не убивали. Убивал кто-то другой, а вы испугались и поэтому молчали. Может вы и убивать-то не хотели, а так получилось.

Правда? Произошла случайность. Ведь так? Меня стал раздражать второй оперативник своей иезуитски-участливой манерой общения.

— Я её не убивал. Кто её убил я не знаю. Я участвовал в поисках.

— Поразительно! — снова деланно удивился капитан Грушин. — Ты катаешься по лесу и чисто случайно выезжаешь на ведьмину плешь.

Потом раскапываешь ход, спускаешься в подземелье и совершенно случайно находишь расчленённый труп без головы, в котором узнаешь пропавшую девушку? Ты нас за идиотов держишь, сучара? Я уже вторые сутки не сплю по твоей милости. А когда не высплюсь, то я нервный и вспыльчивый. Колись, падаль, пока я добрый.

— Какую плешь? — зачем-то спросил я, проигнорировав эскападу Грушина.

— Ведьмину, — пояснил «добренький» оперативник. — Эта поляна так называется. Там не растут деревья и кустарники. Только глыбы каменные и руины какие-то. Про эту проплешину столько легенд в народе ходит. Городской фольклор, так сказать. А вы не знали?

— Обожди, Рома. Про фольклор потом будем разговоры беседовать, — перебил его скуластый и обратился ко мне: — А как ты труп-то опознал? Вот допустим, что ты долбаный экстримал, и по ночам на собачьи стаи нападаешь с велосипедом. Допустим, ты совершенно случайно в подземелье провалился и свежее захоронение разыскал. Но как ты смог опознал труп без головы? Об этом, наверняка, мог только тот, кто его туда положил. Ведь так? Есть логика? Отпираться будем? Вместо ответа я подробно рассказал про сон, про собаку, про то, что места себе не нахожу с того времени, как пропала Ева. Меня слушал внимательно и не перебивали.

— Складно, — сказал второй оперативник широколицему.

— Долбоклюй ты, Рома — резко ответил ему Грушин. — Доверчивый, как институтка. Не складно. Вот это что? Он выложили на стол полиэтиленовый пакет с моим ремнём.

— Мой ремень. Я его там обронил.

— Неужели у тебя ремень сам из штанов выпадает? А это что? Так продолжалось очень долго. Меня допрашивали. Мне задавали вопросы, переспрашивали, неимоверно давили не психику. Они спрашивали и говорили одновременно. Меня это сбивало столку и дезориентировало. Я уже сам был готов поверить в то, что убил Еву. Происходящее было за гранью моего понимания. Ошарашенное сознание упорно отказывалось воспринимать окружающее как реальность. Этот абсурдный фарс должен был скоро закончиться. Ведь я не сделал ничего плохого. Это досадная ошибка. …

— Ты знаешь, что с такими как ты на тюрме делают? Ты готов к этому… — давил широколицый. …

— Ну ты же хороший парень, семьянин. За ребёнка вступился. Это же всё учтётся… — говорил второй. …

— Как долго ты её выслеживал? Кто тебе помогла? Вы вместе… …

— Друг, ведь я же тебе помочь хочу. Понимаю тебя. Ты запутался, оступился. Ну, не пускать же свою жизнь под откос… …

— Ты сатанист? Это было ритуальное убийство… …

— Знаешь сколько я таких видел. Не сдержался, перевозбудился.

Такое бывает. Ведь ты же не хотел её убивать? Помоги мне… …

— Сколько человек вы убили? Вы животных тоже в жертву приносили?

Как давно ты этим занимаешься… … Моя голова шла кругом. Я окончательно замолчал — смысла говорить не было, оперативники упорно добивались от меня признания в жестоком убийстве. Вдруг возникала непонятная пауза, а когда я решил, что дорос уже закончен, меня ударили в печень. Короткий сильный удар и очень меткий. Падение на бетонный пол было не таки страшным как дикая боль в боку. Дыхание перехватило — я не мог дышать. Казалось, что я умру, но произошло чудо: я снова увидел Еву. Пока я корчился на полу от боли, юная девушка присела рядом с со мной на корточки и погладила мою голову. Маленькая ласковая ладошка спасла меня от той первой страшной боли. Мучительное ощущение притупилось и начало слабеть, а когда я смог вздохнуть, Грушин ударили меня ещё раз и ещё. Мне угрожали, меня пугали, мне выкручивали руки, меня били, надо мной изощрённо издевались. Но я не сдавался. Ева меня спасла — рядом с ней мой дух стал непобедим. Я понял, что должен, во чтобы то ни стало, пересилить этих двух дебилов в погонах. Я сам найду убийц Евы, найду тех, кто лишил мир такого чуда как она. В какой-то момент сознание погасло. Я очнулся от едкой вони. Под носом жгло от нашатырного спирта.