Как он уже заметил, это довольно длинная, до странности узкая комната; но из-за ее присутствия с краю этой отчасти схожей с мансардой комнаты та приобретает вид коридора — присутствие это подчеркивает непропорциональность ее измерений.
Подозревать близкое ее знакомство с комнатой заставляет то, что войдя сюда — наверное, не постучавшись, и столь резко, что уже у него возникает впечатление, будто вошел к ней, застав ее в позе удивленной, смущенной, негодующей неподвижности, он сам, — она не смотрит, даже бегло, вокруг себя (как не преминул бы поступить тот, кто пришел в незнакомое место), а ограничивается в точности тем единственным направлением, в котором существенно, чтобы она повернулась. К нему. Вполне естественно. При условии, что приходит она, как раз чтобы его увидеть, а не по каким-то другим, пока что ускользающим от него причинам, удовлетворительнее оправдавшим бы ее поступок: если, например, она воспользовалась этим предлогом, чтобы проникнуть в комнату, с которой ее связывает воспоминание о каком-то предшествующем эпизоде, откуда и ощущение знакомства, близости, но также и распознанного, вроде бы, им недопонимания между ней и окружающим. Может статься, ее присутствие, знак, который он ей адресовал, авансы, которые выдал, внезапно пробудили некое прошлое, к которому она испытала, не сумев его сразу обуздать, влечение, или же, еще проще, имело место недоразумение и она издали приняла его за кого-то, кого уже встречала, а теперь обнаруживается, что он — не тот, кого она опознала, хотя и сохраняет с этим лицом определенные черты сходства, достаточно волнующего, чтобы помешать ошибке тут же полностью раскрыться. Естественно, он свободен верить, что, как будто машинально и по обязанности отвечая на его намек, она просто-напросто подчиняется местному обычаю, если и в самом деле, как, ему мнится, он знает, часть гостиницы отведена для подобных посещений. Эта идея отнюдь ему не неприятна.
# Когда он сказал ей: “Подойдите” — и она тут же медленно приближается, не вопреки себе, а с простотой, которая не делает ее присутствие более близким, — не следовало ли ему, вместо того чтобы формулировать это повелительное приглашение, направиться ей навстречу? Но, может быть, он побоялся вспугнуть ее своим жестом; он хочет оставить ее на свободе, если не свободной от своего первоначального импульса, то все же свободной в своем движении. (Она избирает очень и очень медленное движение, донельзя чуждое колебанию как раз по причине своей медлительности, движение, где удерживается свойственная ей неподвижность, контрастирующее с краткостью властного приглашения.) Это, стало быть, не что иное, как слово власти? — Но также и близости. — Насильственное слово. — Но несущее насилие лишь слова. — Уносящее его далеко. — Достигая дали без урона для нее. — Не вырывает ли он ее этим словом из дали? — Он там ее оставил. — Она, стало быть, все время дальше всего? — Но даль как раз и близка.
Слово — всего лишь продолжение поданного им ей знака. Длясь, знак изменяется, становится призывным словом, произнесенным обязательно тихим голосом и безличным тоном, в котором утверждается привлекательность протяженности. Но знак ничего не говорил? Он подавал знак, указывая. Но ведь призыв куда требовательнее? Он направлен к тому, что им зовется. Но он же заставляет прийти? Только то, что в зове призывает прийти. Но ведь он вопрошает? Он, зовя, отвечает.
# Разве можно нанести урон простоте присутствия?
# Ожиданию, если то, что от него ускользает, всегда уже в ожидании присутствует, дано все, кроме простоты присутствия.
Ожидание есть ожидание присутствия, которое не дано в ожидании, присутствия, все же сводимого ожиданием, отбирающим у него все, что в нем явлено, к простой игре присутствия.
# Как будто им всегда нужно разыскивать дорогу, чтобы добраться туда, где они уже находятся.
# Она пропустила его замечание мимо ушей и продолжала: “Поскольку я вам так сказала. Но это наверняка было слишком просто”. — “На диво просто”. — “Слишком просто, чтобы преуспеть и оказаться сказанным”. — “Но сказанным из-за простоты”.
# У него такое ощущение, что видит он не столько ее, сколько как она приближается, ухватывает в ней каким-то странного размаха чувством свойственную ей способность приблизиться.
# “Когда вы приближались…” — “Почему вы говорите в прошедшем времени?” — “Так удобнее; речь хочет сказаться в прошедшем”. — “Вы не хотите скомпрометировать явленность этого присутствия, я знаю, я всегда это знала, а где она теперь?” — “Ну как же, там, где вы. Но могу сказать и прямо: сидя на диване, слегка отклонив тело, чуть нагнув голову, словно склонившись”. — “Значит, уже не повернувшись к вам?” — “Нет, не вполне”. — “Откуда столько неопределенности?” И вдруг: “Но вы, где же вы?” — “Думаю, что подошел сесть рядом с ней, но чуть позади, поскольку она сидит на самом краешке дивана, — и так близко, что можно дотронуться до ее открывшихся под склоненным затылком плеч”. — “Вижу. Вы собираетесь дать ей соскользнуть и тем самым мало-помалу привлечь ее к себе?” — “Может статься, это вполне естественное движение”. — “Не подло ли это? Она же не способна этому воспротивиться”. — “А с чего ей противиться? Все уже давным-давно разыграно. Есть ли у вас основания, чтобы защищать подобную точку зрения?” — “Какую точку зрения?” — “Что ей бы хотелось, чтобы все так и оставалось?” — “Этого она, само собой разумеется, не хочет. И тем не менее, почему она так повернулась, почти отвернулась? Это же не просто поза согласия, нужно отдавать себе в этом отчет”. — “Да, верно, нужно отдавать себе в этом отчет. Но такова ее манера отвечать на влечение — не отказываясь или принимая, а некой простотой, которая загодя сделала навсегда бессмысленной разницу между этими двумя способами действия”. — “Сказано, однако, не все”. — “Не сказано ничего”.
“В какой момент решили вы туда пойти?” — “Туда, на диван?” — “Да”. — “Когда увидел, что она сама на нем сидит”. — “Дожидаясь вас?” — “Дожидаясь меня, меня не ожидая”. — “И вам не страшно ее испугать?” — “Тогда я не задавался этим вопросом, я действовал очень быстро”. — “Да, вы проворны. И когда же она догадалась о вашем присутствии?” Поскольку он не отвечал: “Она не напряглась, когда вы схватили ее за плечи?” — “Ну вот, знаете, это же было совсем легкое прикосновение; просто способ ей подсказать, что я тут и у нас отныне сколько угодно времени”. — “Да, это приятное ощущение, будто расстояния внезапно исчезли, а истории не остается ничего другого, как идти своим чередом. Но не думаете ли вы, что проявили излишнюю уверенность? Не слишком ли вы были в себе уверены?” — “Вполне возможная мысль. Такое вершится обязательно из-за чрезмерной уверенности”. — “Вы ее не знали. Вы не знали, почему она пришла”. — “Я этого не знал, но я только и делал, что ее об этом спрашивал”. — “Вот таким образом?” — “А, она проще вас”.
“И не забывайте, что на протяжении всего этого времени меня не покидало примечательное ощущение чудесной силы сближения: от этого все и зависело”. — “Приблизиться может и кто-то совсем чужой”. — “Ну конечно — и даже только то, что чуждо; это-то и чудесно. У меня было такое впечатление, что я неизвестнее ей, чем кому бы то ни было из встреченных мною до тех пор”. — “Поэтому-то вы и сочли, что можете не смущаясь идти дальше?” — “Кто-то, кто никоим образом вас не знает и кого никоим образом не знаешь, — вот что приятно в подобных встречах. Но было и еще кое-что”. — “Да?” — “Ну да, это трудно высказать. Она с легкостью давала на себя смотреть”. — “До такой степени! Вы хотите сказать, что она с готовностью выставляла себя напоказ?” — “Такого не скажу. Если и верно, что преобладает тут некое зрелищное впечатление — очень, правда, разбавленное, разреженное; зрелище, которое словно происходит в зоне, от надзора над которой я освобожден, — она в этом не участвует; возможно, она, напротив, на это досадует”. — “Разве вы на самом деле не разглядывали ее в общем-то беззаботно?” — “Может статься, но беззаботность эта приходила от нее: да, не заботясь о своих правах на нее смотреть”.
