# “Это присутствие”. — “Ваше? Мое?” — “Вы же знаете, их так просто не отличишь. Мое присутствие слишком сильно для вас, чересчур уж оно вас интересует, сдерживает. Что же до меня, из-за того, что я почти не ощущаю больше вашего присутствия, оно и кажется мне столь могучим и почти непобедимым в своей стертости”.

Он всегда предчувствовал: коли он ждал, так потому, что не был один, был отвлечен от своего одиночества, чтобы рассеяться в одиночестве ожидания. Всегда для ожидания один и всегда в разлуке с самим собой из-за ожидания, которое не оставляло его одного.

Бесконечное рассеивание ожидания, опять собранного заново неотвратимостью своего конца.

# Если каждая мысль есть намек на невозможность мыслить, если каждый раз она откладывает мысль на потом, чтобы суметь подумать…

В ожидании вопрошать об ожидании он не мог. Чего он ждал и почему; что же в ожидании ждется? Ожиданию свойственно ускользать от всех тех форм вопросов, которые оно делает возможными и из которых себя исключает.

Благодаря ожиданию каждое утверждение открывалось на пустоту и каждый вопрос удваивался каким-то другим, более безмолвным, который он мог, вероятно, уловить.

Помыслы ожидания: мысль, каковая есть ожидание того, что мысли не дается, мысль, которую несет ожидание, этим ожиданием отложенная.

# “Я не могу больше переносить свою явленность рядом с вами”. — “Не рядом со мной, она не согласилась бы вот так вот быть с кем-то рядом”. — “И все же она здесь”. Она была там.

Он попытался сказать ей, что ее не должна удерживать эта мысль. Лучше всего было от нее, не придавая ей значения, отвернуться. Что будет несложно. Она не требовала внимания. “Вы тоже, вы не должны об этом думать”. — “Я тоже; и даже думая об этом, я об этом бы не думал”. — “Но вы же ее видите, видите все время”. — “Не вижу, и только когда вы здесь”. — “Я здесь все время”. — “Когда вы здесь, это уже совсем не время”. — “Если вы ее не видите, нужно ее увидеть”. — “Вы этого хотите?” — “Только этого я и хочу. Хочу, чтобы вы вгляделись в нее раз и навсегда”. — “Зачем же?” — “Чтобы вы увидели, сколь она от меня отличается”. — “Но в ней я увижу только вас”.

“Уж не доходите ли вы до того, что отвергаете свое присутствие, свою наличную явленность?” И, поскольку она не отвечала: “А разве вас не задело бы, если бы я тоже ее отверг? Вам не найти между вами никакой разницы”. — “Кроме той, что порождаете вы сами”. — “Я ее не порождаю. Та, что я порождаю, не стремится вас различить”. — “Мы не отличаемся, я отлично это знаю. Не могу перенести то, каким образом моя явленность делает зримым как раз это безразличие”.

Безразличие, уточняющее явленность.

“Этим-то безразличием явленность вас и привлекает”. — “Но разве она меня привлекает?” — “Привлекаете ее вы; вы оба находитесь в зоне влечения”.

Это присутствие в ней безразличия, его привлекательность.

# Ожидание и забвение, неведение и мысль утверждали то, что не давало себя достигнуть ожиданием, не давало забыть себя в забвении, то, неведения чего было лишено неведение, то, что не мыслилось мыслью.

Подарок, который сделает им забвение: явленность в присутствие, свободная от всего присутствующего, не связанная с бытием, уклонившаяся от всего возможного и невозможного.

# Она забывала медленнее медленного, внезапнее внезапного.

“У меня подчас такое впечатление, что вы вспоминаете, только чтобы забыть: чтобы сохранить осязаемой мощь забвения. Скорее всего именно о забвении вы и хотели бы помнить”. — “Может статься. Я вспоминаю в двух шагах от забвения. Странное впечатление”. — “И к тому же опасное; сделать два шага легко”. — “Да, но всякий раз их окажется еще два, а я все время чувствую, что за мной, хотя и впереди меня, следуете вы”. — “Я за вами, мне хотелось бы следовать за вами”.

# Воспоминание было тем влекущим движением, которое заставило прийти ее саму, не прибегая к иным воспоминаниям помимо этого безразличного различия.

Он был уверен, что она не вспоминала, но приходила только в этом воспоминании, в своей неподвижной явленности в присутствие. Как можно было бы это воспоминание разделить?

Воспоминание заставляло прийти забвение как меру истины, из которой оно исходило.

# Она говорила, переходя, чтобы исчерпать свое присутствие, от речи к речи.

# “Я не хотела, чтобы вы привязывались к моим воспоминаниям. Поэтому я о себе и не вспомнила”.

# “Я о себе не помнила; помнившееся происходило не от меня”. — “Но вы же отлично знаете, для меня вы не были воспоминанием. В этом-то и крылось одно из наших затруднений. Помнили о себе вы — прямо передо мной, оставаясь для меня вне воспоминаний”. — “Однако же вспоминала я потому, что вы меня позвали”. — “Я хотел вам помочь”. — “Желая привести меня к самой себе?” — “Я хотел вам помочь — и ничего более”. — “Да, толика помощи идет на пользу”. — “Вы же знаете, мне выпала весьма скромная роль. Роль стены этой комнаты, я был предназначен возвращать то, что вам могло бы захотеться сказать”. — “Скромная роль. Однако вы ждали, вы все время ждали”. — “Я ждал, — сказал он улыбаясь, — и делал это как нельзя лучше. Хорошей стене свойственно уметь ждать”. — “Вы ждали, — продолжала она. — Только вы не могли удовлетвориться ожиданием”. Прикинув, он почти согласился с этим: “Возможно; я сделал то, что мог. Но я не желал обрести в ожидании удовлетворение. Ждать, так ли тяжело это было?” — “Это было ужасно”. — “А когда мы пренебрегали ожиданием?” — “Ужаснее всего”. — “До такой степени?” — “До такой степени, вы меня как раз такой и видите”. Такою он ее и видел, закрывшей лицо руками, словно чтобы сделать еще незримее свое незримое страдание. Да, такою, какою он и должен был ее видеть.

Лицо, ставшее еще незримее из-за своей незримой муки.

# Он спросил у нее: “Но разве у вас нет такого чувства, будто я пришел вас здесь искать и нашел? К чему тогда все остальное?” — “Может быть, и отыскали, но не найдя меня”. — “Что вы хотите сказать?” — “Что вы не знаете, кого нашли”. Он воспринял это с легкостью: “Ну конечно, но это только добавляет всему красоты. Я признаю, что вы мне столь же незнакомы, как и близки. Это чудесное ощущение”. — “Она вам незнакома, я же только близка, это-то вы и ощущаете”. — “Я ощущаю все по-иному. Через вас я близок с тем, что нам обоим незнакомо”. — “Боюсь, что незнакомо по-разному”. — “Почему вы говорите об этом так грустно?”

# Он долго верил, что не столь важен секрет, сколько к нему приближение. Но здесь приближение не приближало. Он никогда не становился ни ближе, ни дальше. Стоило, стало быть, к нему не приближаться, а ориентироваться только на внимание.

# “Вы никогда ко мне не обращаетесь — только к тому во мне секрету, от которого я отрезана и который словно мой собственный разрыв”.

# “У вас ощущение, что вы здесь тайком, по секрету. Но все же вы здесь вместе со мной”. — “Если бы меня здесь с вами не было, не было бы и такой секретности. Секрет в том, чтобы быть здесь с вами. Да и к чему говорить о какой-то тайне, каком-то секрете? Эти слова вызывают у меня ужас”. — “Верно. Но мы здесь, чтобы открыть то, что им хотелось бы от нас скрыть”. — “Во всем этом нет ничего таинственного, мы делаем тайну из ничего”.

Когда он смотрел на нее, он отчетливо понимал, что тайна — слово, которое, как она говорила, вызывало у нее ужас — тоже была вся целиком в этом зримом присутствии явлена, явленность, которая ясностью того, что всего-навсего зримо, предотвращала мрак истинной ночи. И все же явленность присутствия не делала тайну присутствующей, как ничуть ее и не проясняла; он не сказал бы, что это присутствие было таинственным, напротив, оно до такой степени оказывалось тайны лишено, что оставляло ее без прикрытия, ее, однако, не раскрывая.

# Таинственное, то, что остается без прикрытия, не раскрываясь.

# А когда она об этом говорила? Не объяснялась ли таинственность тем, что она об этом говорила?

# Секрет тяготит ее не потому, что домогается высказывания — такое попросту невозможно, — но весом, который он придает всем остальным словам, в том числе и самым поверхностным, и самым легким, требуя, чтобы кроме него все, что может быть сказано, было сказано. Эта безмерная потребность в тщетных словах делает их одинаково важными, одинаково безразличными. Ни одно не важнее других. Важно, чтобы все они были в равной степени сказаны — равенство, в котором они исчерпываются, но не исчерпывается возможность их сказать.