– Я еще не все тебе рассказал, – проговорил тот. – В конце один из них, тот что приезжал во дворец с посланием, бросился на тебя с топором. Что он сделал потом, я тебе не скажу.

Харальд улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Спасибо, брат, можешь не говорить. Я и так догадываюсь.

Гирик взял его за руку и заговорил, всем своим видом показывая, что сейчас не до шуток:

– Тут я проснулся и сразу же решил помолиться за тебя. А когда встал на колени возле колодца, мне показалось, что моя бабка Торфи Черная шепчет мне из могилы: «Ты, внучек, должен научить норвежца боевому кличу ястреба. Да смотри, чтобы он научился как следует. Это умение может спасти ему жизнь!» Я пообещал ей все исполнить, как она велела, и со всех ног пустился сюда. И что же я получил в благодарность за свои труды?

– Прости, брат, я от души раскаиваюсь в своих необдуманных словах. Когда я в другой раз проявлю такое же скудоумие и не сумею осознать важности того, что ты говоришь, дай мне затрещину, чтобы в мозгах у меня прояснилось. Обещаешь?

– Мне хотелось бы пообещать тебе это, – ответил Гирик. – Но я полюбил тебя как сына. Я и пальцем не могу тебя тронуть, даже если меня черти потащат в ад.

Эмир обнял их обоих за плечи.

– Завидую я вам, северянам. В былые времена, когда мой народ завоевывал себе место под солнцем, мы были похожи на вас. Военачальник мог вот так же прямо говорить с царем, а простой воин – со своим командиром. Так оно и должно быть. Но с тех пор все изменилось. Теперь люди из вежливости говорят друг с другом загадками, так что зачастую не разберешь, что они хотят сказать. Советую вам никогда не изменять этому своему обычаю. Тогда ваши народы достигнут истинного величия. Ведь прямота – знак силы и чистоты помыслов, и без этих качеств народ не может стать великим.

Но Харальд не слушал его. Он упражнялся в подражании крику ястреба. И всякий раз, как он издавал ястребиный клич, с полей и из арыков поднимались стаи птиц. Шагавший позади него Гирик кивал и улыбался во весь рот, не вспоминая больше об увиденном им страшном сне.

В тот день, когда Харальд научился подражать крику ястреба, Мария Анастасия Аргира, дробившая, стоя на коленях, камни в каменоломне Святого Ангелия, увидела, что на дно каменоломни прямо перед ней легла темная тень. Подняв голову и откинув с лица тяжелые пряди волос, она увидела, что пришел куропалат, дворцовый чиновник, ведавший удовлетворением личных нужд императора. С отвращением взглянув на царевну, он сказал:

– Твои руки и ноги чрезвычайно грязны, ногти все переломаны, а волосы, как я погляжу, покрыты толстым слоем каменной пыли.

Мария Анастасия ничего не ответила. Она почувствовала, что на глаза ей наворачиваются слезы, а расплакаться перед этим человеком было бы унизительно.

– Это платье не подходит для такой, как ты, – продолжал куропалат. – Похоже, его сшили из грубой мешковины. Не очень-то приятно носить такое. И для кожи вредно. Я уж не говорю про ржавую цепь, которой ты подпоясана. Неужели тебе все это нравится?

Мария стиснула зубы.

– Нет, не нравится. Но я же не говорю, что мне по душе благовония, которыми ты намазался.

Эти ее слова явно задели куропалата. Брови его поползли вверх. Он осторожно принюхался, потом заговорил довольно резким тоном:

– Когда мне приходится посещать подобные заведения, я использую благовония, чтобы защититься от заразы. Ты, должно быть, уже привыкла к зловонным тюрьмам и каменоломням, а я по-прежнему предпочитаю чистоту и благопристойность. И тем горжусь!

Мария положила свой молот и поднялась, преодолевая боль в скованных кандалами ногах.

– Я тоже предпочитаю чистоту и благопристойность, – спокойно проговорила она. – Но если бы мне пришлось выбирать между теми, кого я встретила здесь, в каменоломне, и теми, кто с важным видом толчется с серебряными жезлами во дворце, я выбрала бы своих здешних друзей.

Куропалат, насмешливо улыбаясь, дождался, пока она закончит, а потом сказал:

– Между нами, я считаю, что Византии действительно стоит избавиться от тебя. Не думаю, чтобы твой предок Константин Аргир Македонский одобрил твой образ мыслей. Впрочем, твои грубые привычки и внешность говорят о том, что ты пошла не в него, а в другого своего предка, Василия Булгароктона, Истребителя Булгар. В молодые годы мне доводилось видеть его, и, помнится, руки у него были такие же красные, как у тебя, а внешностью он всегда больше походил на мужика, чем на императора.

– Если тебя прислали лишь затем, чтобы оскорбить меня, считай, что задание выполнено, – ровным голосом произнесла Мария. – Можешь отправляться во дворец и доложить о проделанной работе. Ведь даже столь ничтожный случай, как этот, должен быть подробнейшим образом описан, а выполненные дворцовыми писцами записи переданы в три разных хранилища.

Куропалат с улыбкой кивнул:

– Верно. Это старая добрая традиция. Нам ли менять установленья, по которым живет величайший из городов?

– Иногда мне хочется, чтобы турки вошли в Золотой Рог и смели все эти старые добрые традиции, – гневно воскликнула Мария Анастасия. – Мертвые руки прошлого держат нас, не давая дышать свободно. Это просто отвратительно.

Чиновник снова кивнул:

– Так я и запишу в своем отчете. Вероятно, императору будет полезно узнать твое мнение по этому вопросу.

– Императору совершенно не интересно мое мнение, ни по этому, ни по какому другому вопросу. Напрасно ты грозишь донести на меня. Этим меня не испугать.

Куропалат потер свой длинный нос и улыбнулся.

– При нынешних обстоятельствах император может очень даже прислушаться к твоему мнению. Скажу больше, сейчас император будет милостив к тебе, что бы ты ни сказала.

Мария никак не могла понять, к чему он это говорит. Но вскоре все разъяснилось.

– Жизнь не стоит на месте, госпожа, хотя, работая здесь день за днем в ужасающих условиях, ты вероятно, решила, что время остановило свой бег, – продолжал куропалат. – Позволь мне рассказать тебе кое-что, чего ты не знаешь. Задолго до твоего рождения калиф Каира по имени Хаким сошел с ума и приказал уничтожить Церковь Гроба Господня. Потом он объявил себе Богом, и его поданные благоразумно от него избавились.

– Я много раз слышала эту историю, – заметила Мария. – Не стоило тебе проделать такой долгий путь, да еще по жаре, чтобы снова рассказать ее мне.

Он улыбнулся.

– Потерпите, госпожа. У этой истории есть продолжение, которого даже ты наверняка еще не слышала. Его Величество Михаил Каталакт недавно заключил договор с нынешним калифом Египта, согласно которому он сможет заново отстроить церковь при гробнице Иисуса Христа. Чудесная новость, правда? Разве тебя не радует, что теперь наши паломники снова смогут ходить в Иерусалим, молиться в возрожденной ромеями церкви, пользуясь защитой империи?

– Конечно, радует. Но я вижу по твоему лицу, что ты еще не все рассказал. Так говори же.

Чиновник кивнул.

– Дитя мое, ты ведь не думаешь, что договоры заключаются легко и просто? Ты же знаешь, иногда в них включают всякие дополнительные условия.

Мария почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.

– Эти условия касаются меня?

Куропалат снова кивнул.

– По желанию калифа ты вместе с некоторыми другими византийскими дамами будешь отправлена в Египет.

Мария зарыдала и бросилась на землю.

Чиновник поглядел на нее с некоторой даже жалостью.

– В наше время не каждой девушке выпадает возможность увидеть мир. Император согласен на твою поездку, а калиф обеспечит условия, достойные царевны из императорского дома. Кто знает, дитя, если ты приспособишься к сарацинскому обычаю, может быть, тебе удастся занять высокое положение в том обществе. У калифа множество сыновей, а для Византии было бы весьма выгодно, чтобы на египетском троне снова оказалась македонская царевна. Преуспев в науке, ты, конечно, помнишь, что Клеопатра тоже была гречанкой. Наша слава и наследие восходят к древнейшим временам и оказывают влияние на жизнь многих народов. Когда ты обдумаешь сказанное мною, ты благословишь ту минуту, когда я вошел в каменоломню. А сейчас я тебя покину.