Данбрелл тоже здесь — в окружении офицеров он стоит на квотердеке, скрестив руки на груди. Когда Сола подводят к решетке он кивает первому лейтенанту.

— Начинайте, мистер Паттерли.

Лейтенант прочищает горло:

— Присутствующий здесь лэндсмен Эд Сол повинен в нарушении двадцать второй военной статьи Флота Его Величества, а именно — выражение неуважения и провокация в обращении к офицеру. За данный проступок названный лэндсмен Сол будет подвергнут публичной порке и получит двенадцать ударов плетью. Так же, за пренебрежение прямыми обязанностями во время вахты, лэндсмен Сол получит пять ударов плетью. Пусть это послужит назиданием для иных матросов!

С Эдварда стягивают рубаху, растягивают руки, привязывают запястья и лодыжки к решетке. Она установлена так, что находится прямо перед квотердеком, так что Сол может смотреть прямо на Данбрелла.

— Зря деревяшку не взял, — шепчет морпех, затягивая узлы.

Воцаряется тишина. В ней отчетливо слышно, как мастер поудобнее расставляет ноги, скрипит, поднимаясь, плеть. И все же, первый удар внезапен.

Острая боль, кажется, охватывает всю спину целиком. От неожиданности Эд вскрикивает, выгнувшись.

— Один! — зычно отсчитывают за спиной.

Снова свист, второй удар еще больнее первого. Эд чувствует, как что-то течет по спине.

— Два!

Хвосты разрывают кожу, вгрызаются в мясо. Чувство такое, будто со спины ножом срезали всю шкуру.

— Три!

Теперь плеть захлестывает на бока, обжигает ребра. Зубы скрипят, из глаз брызжут слезы.

— Четыре!

Спина — один сплошной рубец, опухший и воспаленный. Он горячо пульсирует в такт уларам, отдаваясь болью в висках, наползающей краснотой в глазах.

— Пять!

Уши закладывает, слышно только, как бешенно стучит пульс. Грудь вздымается мелко и часто — от глубокого вдоха боль становится невыносимой.

— Шесть!

Похоже, достал до костей.

— Семь!

Перешел на плечи. Тело перестает отзываться на удары — боль властвует в нем безраздельно. Кричать уже нет сил — не хватает воздуха.

— Восемь!

«Еще немного… и в отключку. Скорее бы…»

— Девять!

Тело держится, упорно сопротивляясь истязанию, не желая сдаваться. Сквозь багровую пелену видно, как спокойно наблюдает за поркой Данбрелл. Кажется, он даже улыбается.

— Десять!

Теперь остаться в сознании — дело принципа. Эд не мигая смотрит на капитана, глаза в глаза. Очередного удара он словно не чувствует.

— Одиннадцать!

Очередной взмах, влажный, чавкающий звук удара. Боль властвует безраздельно — так, что невозможно даже думать. Она горячим комком пульсирует в мозгу, поглощая все иное без остатка.

— Двенадцать!

Первый лейтенант что-то шепчет на ухо Данбреллу. Тот отрицательно мотает головой. Порка прекращается. Кто-то подносит ко рту Сола чашку. Вода. Эд делает несколько мелких глотков, но много выпить не в силах. А через мгновение девятихвостая кошка снова издает свое противное шипение.

— Один!

Удар отправляет Сола в бесконечное падение, куда-то сквозь палубы и днище корабля в бездонную глубину моря.

— Два! — это последнее, что он слышит, прежде чем темные воды поглощают его.

— А вы крепкий малый, — голос доктора рывком выдергивает Сола из темноты на свет. Спина горит огнем, во рту словно насыпали песка.

— …пить… — едва слышно хрипит он. Ему в рот суют гибкую трубку. Теплая, немного отдающая прелым вода приносит заметное облегчение.

Сол лежит на животе на жесткой лежанке. Доктор колдует над его спиной — шьет, судя по тычкам и натягиваниям. На общем фоне эти манипуляции кажутся безболезненными.

— Неделю или две вам придется туго — не представляю, как можно спать в гамаке не на спине.

Сол не отвечает — это слишком трудно.

— Вы не первый, кого на этом корабле подвергали порке. И каждый раз я недоумевал, как проходит процесс заживления. Подняться сможете? Герджин, помогите.

Чьи-то руки подхватывают Сола подмышки, помогают сесть. Слышится треск холста, доктор накладывает на спину тампоны, потом в паре с помощником уверенно обматывает торс Эдварда полосой холста.

— Завтра снимаемся с якоря, — сообщает Герджин. От него пахнет луком и мочой. Ни в голосе, ни в выражении лица нет ни капли энтузиазма. — Будем конвоировать «купцов» на юг.

— Поменьше болтай, — ворчит МакКаттели. — Лучше помоги уложить. Бедолаге надо поспать. Найди кого-то из его бригады, пусть принесут ему грога. Без алкоголя ему вряд ли уснуть сегодня.

Герджин недовольно ворчит, но вскоре уходит — слышно, как хлопает дверца. Врач отходит, садится за стол. Слышно, как скрипит перо по бумаге.

Сол закрывает глаза, стараясь не думать о боли. Спина горит огнем, пульс разносит этот огонь по всему телу. Суставы ломит, тело начинает колотить озноб. Только бы не инфекция.

Впрочем, что-то подсказывает Солу, что это лишь одна из мрачных перспектив. Едва ли Данбрелл настроен оставить его в живых.

— Иди к черту, баронет, — едва слышно шепчет Сол. — Я тебя еще переживу.

— Тревога! — надсадный крик на мгновение опережает боцманскую дудку. Пронзительный свист режет уши, мидшипмены бранью и ударами подгоняют матросов, в отчаянной спешке укладывающих свои столы и разбирающих вещи.

— Открыть орудийные порты! Пушки к бою!!!

Палубу пронзает странная, незнакомая вибрация — это разводят пары в котле, первый раз за все плавание. Матросы выстраиваются цепочкой, передавая от трюма к пушкам заряды и ядра. Сол, последний у своей двадцатичетрыехфунтовки, укладывает ядра в отгороженный угол.

— Приватир? — спрашивает Ридж, недобро оскалившись.

— Не иначе, — согласно кивает Хорст. — Бедные ублюдки.

Заряды уложены, старшие матросы орут на младших, заставляя затягивать канаты вокруг корабельных пушек. Мера не праздная: отдача отбрасывает орудие так, что, не закрепи его — выбьет противоположный борт.

Эд выглядывает через порт. Сырой, холодный ветер обдает лицо колючими брызгами. Тяжелые облака висят низко, закрывая небо от края до края, пряча горизонт в неясной дымке. Справа линией идут «купцы» — низко сидящие, неповоротливые шхуны из которых только одна оснащена паровым двигателем. Массивные колеса по бортам едва шевелятся, из длинной трубы не идет дым. Корабль-угроза едва различим далеко впереди — идет на всех парусах, удачно поймав ветер.

Эда рывком затягивают назад, суют в руки конец:

— Тяни, здоровяк! Крепче!

Краснея от натуги, скользя подошвами по палубе, Сол затягивает узел. С другой стороны такой же узел вяжет Дилнвит. Ридж проверяет обвязку со всем тщанием, невнятно бормочет себе под нос — не то ругается, не то молится. Но уже через несколько минут общая суета постепенно спадает — пушки готовы, матросы застывают вокруг них в тревожном ожидании. Лишь кое-где отставшие или особо ретивые доводят готовность своих орудий до идеальной. С верхней палубы доносится топот, скрежет снастей, выкрики мичманов — корабль готовится к маневру.

На орудийных палубах воцаряется тишина. Матросы, каждый на свой лад, готовится к битве: кто-то поглаживает пушку, нашептывая ей, как любимой жене, ласковые слова; кто-то, сжимая в пальцах нашейный оберег, читает охранные заговоры. Один матрос спешно справляет нужду прямо в орудийный порт, рядом с ним другой с хрустом разжевывает галету, запивая водой из плошки. Канонир проходится вдоль борта, придирчиво оглядывая пушки.

— Бедные ублюдки, — негромко повторяет Эд слова Хорста. — Почему так сказал?

Старый моряк недобро ухмыляется.

— Ублюдки — потому что охотятся на наших купцов. А бедные потому что в этот раз им не повезло. Приватиры — чаще всего бригантины, чистые парусники. По всем статьям слабей. Им даже борта нашего не пробить. Если их капитану хватит сметки — прикажет драпать. А не хватит — тут им и конец. А нам — абордаж и призовые. Только до абордажа дело не скоро дойдет.