- Агнесс, не будь жестокой. Плохо человеку, не видишь? Выходим его, поправится, будет нам помогать по хозяйству. Вот увидишь, никаких неприятностей…

- Как же, никаких. На то его Шакал и трепал, что сам его боится. Знаешь ведь, что про арабское племя говорят – все они, арабы эти, колдуны и чернокнижники.

- Глупости говоришь, обычные люди арабы, и Билл простой мальчишка, как все мальчишки в нашем стойбище.

- Дурень старый, глаза-то разуй! Коли Шакал так его ненавидит, зачем покрывать взялся? С отряда вышвырнули, теперь будешь сидеть и кряхтеть. Выгони ты этого араба взашей, пусть его вождь наш недоделанный до конца загрызет. А будешь защищать – и мы с тобой в лесу останемся, на сучьях висеть.

- Откуда в тебе столько зла, Агнесс?

- Не зло это, шкуры наши я сберечь хочу. Эх, не слушаете вы, мужики пустоголовые, жен своих. Говорила ж я, не будет нам счастья с этим чертом лесным, одни беды. Не подбирай то, что другой выбросил. Ангус жену свою уморил и дитя сатанинское пригрел.

- Что говоришь такое, дура? – Повысил голос Якоб. – Есть у тебя ум или нет?

- Давай, давай, громче ори, пусть еще арабский колдун очухается. А то, что дура – то правда, дурою была, коли пошла за тебя, родную деревню оставила. Застудилася вся в походах, малютку своего так и не родила. Дубина ты, Якоб, тьфу на тебя…

Сердитое ворчание и удаляющиеся шаги стихли. Теплая ладонь снова легла Биллу на голову.

- Давай, просыпайся, парень, открывай глаза. Не заставляй старину Якоба будить тебя силой.

Принц с трудом приоткрыл глаза. Варвар с тревогой прислушался к слабому дыханию, из бекровных губ едва вырывался сизый хвостик пара. Вскочив, Якоб засуетился, пытаясь плотнее закрыть покосившуюся дверь и пододвигая ближе к Биллу самодельную горелку – угольный костер в прокопченном тазу. Якоб повернул Билла на спину и легко встряхнул за плечи, голова принца запрокинулась.

- Будем тебя к жизни возвращать. Ты уж меня прости, не знахарь я, во всех делах этих не смыслю ничего. Как мог, так и лечил, да толку никакого вот. В шкуры оборачивал, ноги растирал. Ведунью эту звал на подмогу, да, видно, совсем старая чокнулась, не пошла. Бормочет все чего-то… я не разобрал, понял только, что не может она тебе помочь, и что я не помогу. Будто только тот, кто тебя ранил, излечить может. Но оставлять тебя помирать – лучше уж самому…

Варвар говорил без передышки, видя, что Билл еле заметно, дрожанием ресниц, но откликается на его басовитый голос. Аромат куриного супа поднимался от висящего на двух толстых прутьях над огнем котелка, постепенно вытесняя запах сырости и болезни.

- Скоро в шатер переберемся, я эту халупу летом срубил, перед походом. Вот и вышла такая злачная, вся ходуном на ветру ходит. Жена пилит меня за это, косоруким обзывает. Попробовала бы сама топором помахать, посмотрел б я на нее. Курей гонять да сплетни распускать дело нехитрое. У нас-то все для скота делается, а мы сами на холоде спать привычные. Тебя вот греть только, а то все мерзнешь и мерзнешь, еле живой… Эх, горе… Есть хочешь, небось?

Прикрытые глаза Билла влажно блестели, ставшие от долгого пребывания в темноте черными, зрачок затмил собой янтарную радужку.

- Нет, - беззвучно выдохнул он, даже не двигая губами.

- Хочешь, - настоял варвар и посадил Билла, прислонив его к стене. Разучившийся глотать, Билл лишь открывал рот, а наваристый бульон по капле сам стекал по языку в горло. Измученный голодом желудок с недоверием принимал долгожданную пищу, от которой в животе зарождалось тепло и расползалось по телу, жадно всасываемое каждой клеткой. Когда суп кончился, Якоб снова уложил Билла, закрывая его шкурой по горло. Оживший взгляд принца вновь стал подергиваться дымкой, и старик вновь заговорил, понимая, что нельзя отпускать Билла блуждать между сном и явью. Намеренно громко стуча посудой и прихлебывая из кружки, варвар говорил первое, что приходило ему в голову, постоянно дотрагиваясь до Билла, чтобы тот не засыпал.

- Ты на жену мою, коли слышал чего, внимания не обращай, она всегда сварливой бабой была. Любви у нас особой не было никогда, хоть живем вместе всю жизнь. Не по чести я поступил, когда взял ее. Любил другую, когда молодой был, и она меня любила, да был у нее недостаток – хромая нога. Мне отец и сказал: «Нечего брать с собой, не вынесет она нашей кочевой жизни». Ну, я и пожалел, красивую выбрал, а она вредной оказалась, как нечисть болотная. Поначалу я мучился, ох как мучился. До сих пор иногда думаю – женись я на той, счастлив бы был всю жизнь… Да ладно, привыкли уж с Агнесс друг к другу, старые оба стали, чего уж жалеть…

Якоб посмотрел на Билла и увидел, что тот по-прежнему смотрит на огонь, но равнодушие во взгляде принца сменилось на тихую печаль.

- Мой отец был воякой, и в отряде мы были скорее друзьями, чем родней, - продолжил варвар. – Для нас, варваров, отец один – наш вождь. Еще когда Вотану наши предки поклонялись, завещали нам, чтобы почитали вождя и во всем на него полагались. Был у меня один такой – Ангус покойный. Хороший был человек, мудрый. Вот как ты про своего отца рассказывал, вот таким же и Ангус был. Бывало, подсядет за костер к нам и давай байки травить, весь отряд покатывался. А жену свою берег, тут опять Агнесс брешет, неправда, что уморил. Сама пошла на болото и лихорадку там подхватила. Ангус горевал… а потом в лесу мальчонку подобрал… м-да… кто ж знал, что парень такой окажется.

Старик почесал бороду, раздумывая и не замечая, как лицо Билла осунулось и посерело.

ДарьяИвлева

02.09.2009, 16:23

Позволив Биллу заснуть, Якоб вышел из повозки и вдохнул полную грудь воздуха, холодного и свежего. Агнесс стояла неподалеку в окружении нескольких женщин и что-то обсуждала с ними, размахивая руками. При приближении Якоба женщины замолчали и вперили в него недовольные взгляды.

- Агнесс, - сказал Якоб миролюбивым тоном, понимая, что рискует обрушить на себя гнев жены. – Не могла бы ты сходить в лес и набрать ягод? Я хочу побаловать Билла, он, конечно же, не ел наших вкусных ягод.

Агнесс сдвинула брови и взвизгнула, оглядываясь на подруг в поисках поддержки.

- Нет, вы посмотрите на него! Служанку нашел! Сам возьми да сходи! Нет, чтобы жену порадовать, он какому-то арабу полудохлому прислуживает. Не пойду я никуда и готовить тебе жрать не буду, надоел ты мне, как пес блохастый.

Остальные женщины закивали, соглашаясь с Агнесс. Якоб побагровел и выпалил жене в лицо:

- Вот как? Тогда, раз готовить не будешь, в дом тоже не приходи, новый себе ищи. Выгоняю я тебя! Намучился я с тобой, сил нет. Дура!

Жена замокла, вытаращив глаза и открыв рот. Якоб плюнул на землю и отправился вглубь леса, решив самому раздобыть ягод. Слыша за спиной причитания и жалобы Агнесс, он ухмылялся в бороду, ощущая смешанное чувство досады и облегчения. Избавился от опостылевшей жены, но обрел человека, о ком будет заботиться, как о родном сыне.