На работу Андрей же меня и устроил. В хорошее издательство «Литучеба». Договорился сразу, что август у меня будет за свой счет. Никто не мог устоять перед его обаяньем, а там во главе издательства была женщина. И мы поехали на дачу. Не на ту, звенигородскую, где я металась в темноте, ища лазейку наружу. На мою купавенскую. Оказалось, он ее потихоньку от меня привел в порядок. Таджики выдрали худую траву с огорода, посадили розы. Про крышу и забор я уж не говорю. Всё в шоколаде. Пряничный домик Гензеля и Гретель. Там мы и слюбились. Не я придумала – вычитала у Отто Вейнингера: очень красивая особь может интуитивно позволить себе взять некрасивую, как бы понадеявшись на собственные свои гены. Догадываюсь - он мне изменять не станет. Чудо будет держать планку. Так и так ему ровни не найти. Константин Сергеич Станиславский тому пример. Не водилось за ним такого блядства.

Живу в состоянии восторга. Расписались – это так, мелочь. Конечно, Стас был, Инна. И Кирилл, и Алена таджикская жена. Диво в другом: Андрей остался здесь, свернув свои дела в Канаде. Безо всякой просьбы с моей стороны. По моему молчаливому желанью. Всевластье Провиденья. Казнить так казнить, миловать так миловать. А где миловать, там и жаловать.

Было в мыльном сериале «Не родись красивой»: актриса Нелли Уварова так рванулась играть всерьез, что даже партнеров вытянула. Мне на роду было написано сияющее счастье. Его поначалу пытались подменить обманкой, как в «Лебедином озере». Не вышло. Много мелких чудес предваряло, предвещало большое чудо. Поляны Обираловки, похожие на залы дворца. Поле белых кайфовых маков. Перламутровые листочки, рассыпавшиеся и после собранные в теплой луже. Подобно бусам низались мелкие чудеса. По ним, по тайным отметинкам, разбросанным на лесной дороге, пришло спасенье. Именно спасенье, потому что без любви погибель. А может, друзья поднесли мне чудо на блюдечке с голубой каемочкой? Стас, Инна, Кирилл, Алена таджикская жена - мое постоянное поминанье. Так кому кланяться, кого благодарить? стою в растерянности.

1

Бывает всяко. Бывает, в электричке хоть граната рвись – всё равно деваться некуда. Стоят, прижавшись друг к другу, смяв до безобразия свои энергетические оболочки. Прицепивши, если повезет, тяжелые сумки к спинке сиденья. Самое главное – не трепыхаться. Не делать волн. А то подавят тех, кто помельче, как тогда девчонок-фанаток в подземном переходе во время грозы. Но здесь все сидели. Правда, свободных мест не было. Прошла самостоятельная цыганюшка лет пяти. Ласково заглядывала всем в лаза, гладила чей-то пакет с бананами. Проехали Никольское. Тут создался направленный поток людей к головному вагону, как если бы шел контролер. Но нет. Сначала до сознанья дошло слово «газы». Идущие закрывались носовыми платками. Потом почувствовалось в воздухе. Встали уже все. Терпеливо-торопливо, не толкаясь, шли в соседний вагон. На лязгающем стыке говорили сквозь платки: «Не вступите… тут дерьмо». Ленька сердито спросил неведомо кого: «Чей это дизайн?». Легонькая Аленка молча перепрыгнула. В соседнем тамбуре отдышались и откашлялись. Прошел седой импозантный человек с собакой – она мучилась, давилась. Хозяин перемогался, двигал кадыком. Открыли все окна, сели, тихо переговариваясь. Кто-то что-то распылил в тамбуре и выскочил перед самым закрытием дверей. Видели со спины. Ленька вспомнил, что оставил в задымленном вагоне пакет с красками. Но возвращаться было трудно – еще не все прошли – и страшно. Какой там газ? Нервно-паралитический? слезоточивый? Будешь потом пять лет мучиться бронхитом, словно тараканов поморил. Тараканы ушли из Москвы. Не выдержали конкуренции, спасовали перед новыми русскими. Комбат убивает наповал.

Так и сидели – Ленька с Аленкой рядом, притиснутые друг к другу, уже чужие. Красивый старик – для них старик, а так еще молодец – напротив. Собака у него промеж колен. Овчарка с несчастными глазами и в наморднике. Небось военнообязанная. Только навряд ли программа ее подготовки включает работу в противогазе. А вообще-то существуют собачьи противогазы? Вот раньше всех учуять запах газа и подать голос она, наверное, должна была. Может, и подала по-тихому, а хозяин не понял.

Уже чужие. Когда начинали эти граффити на железном заборе в Кучине, еще держались вместе. Ходили рядом, всё время нечаянно толкаясь боками, и говорили смущенными голосами. Но, когда дома у Аленки разглядывали Ленькины эскизы, сзади подошла рослая младшая сестра Катя. Прижавшись к Леньке, долго-долго делала свои замечанья. Потом позвала Леньку в ванную смыть гуашь у него с носа. С того часа Ленька к Аленке переменился. А им еще целый год в одной группе учиться. Начатые граффити по молчаливому уговору решили докончить, чтоб сфотографировать. В самом деле, о чем речь?

2

Человек с овчаркой вошел в метро, представил на собаку какой-то документ. Немецкая овчарка Линда Зырянова со специальной дрессировкой поводыря. Без оглоблей, без красного креста, но с правом проезда – в наморднике. У хозяина, экс-геолога, давно травмированы оба глаза при взрыве рудничного газа. Так что документ на любимую собаку он выправил. Однако за компьютером сидит исправно, вместе с собакой. И ничего.

Дома, в Кузьминках, снял с нее намордник. Она задышала, судорожно разевая пасть. Кошка завозилась – в клетке. Попугай захлопал крыльями в другой и заорал мерзким голосом: «Свободу кошке! Позоррр Александррру Зырррянову!» Александр Зырянов прикрыл клетку с попугаем платком, не желая вступать в перепалку. Почему кошка содержится в клетке – осталось неясным. Видно, уж такая аспидская кошка. Недаром попугай сильно ощипан, и в клетке валяются его перья. А всё ратует за свободу.

Зырянов вытащил на балкон разваливающееся кресло – болты ерзали, кроша засохший поролон. Сел наскоро готовить для студентов экзаменационные билеты. Лет ему на первый взгляд было за шестьдесят, по темпераменту холерик, по жизни анархист. С кафедры его тихо выживали, бессовестно эксплуатируя напоследок, спеша прибрать к рукам всё им сделанное (хорошо .сделанное). Он знал, что за аккуратную тетрадь с полной записью очередного его нового курса прилежная студентка получит автомат по совсем другой дисциплине – от завкафедрой Солодова. А зыряновские предметы сдать – раз плюнуть. Он человек беспечный. Учить любит, экзаменовать ненавидит. На кафедре его прорабатывали за двухбалльную систему оценок. Вот Солодову поди угоди – мастер грузить. Оба пришли в перестройку непростыми путями – Зырянов из геологии в парковый дизайн, Солодов от истории КПСС к истории русской дворянской усадьбы. Этот курс ему тоже готовил Зырянов. Да и вообще две специальности Зырянов сделал с нуля. По одной выпуск уже был, через год будет по второй. Тут его и попрут. Даже не скрывают. И продолжают доить. А кого еще? больше некого.

3

Учить – да, но больше всего он любил на них смотреть. Это тоже стало роскошью. Все они с третьего курса работают и на лекции ходят через пень-колоду. Ленька с Аленкой (теперь, пожалуй, следует говорить – и Ленька, и Аленка) вообще у Зырянова ни разу не появлялись. На младших курсах приготовленные Зыряновым лекции для них озвучивали люди Солодова. На четвертом курсе почти всё читал сам Зырянов – по первому разу (выделилась новая специальность). Ленька отксерил у себя на работе тетради Лиды Самохваловой (по-быстрому, пока не отдала Виктору Петровичу Солодову). Аленка просмотрела ксерокопии по диагонали, чтоб хотя бы суметь потом найти ответ на вопросы билета – своего и Ленькиного. Кооперация еще сработала, по привычке и необходимости. Сели вместе, шурша листами под столом. Перед ними развалился в кресле красивый старик из загазованной электрички. Такой заметный и узнаваемый, что Ленька-Аленка синхронно увидели (еще сохранили способность к синхронным виденьям) промеж его острых колен печальную овчарку в наморднике.