Растаяло, задождило, потом зима опять легла, всерьез и надолго. Если кому интересно, что с ними, то пожалуйста. Анжела поменяла шило на мыло, живет у Гагика… давно бы так. Самвел, не приспособившись, уехал к семье. Жорика посадили – было за что. Аллаберген не дожил до суда: Ирина ему не простила. Не поднимай руки на мое… сама разберусь, нужно мне мое или нет. Аслан послал деньги матери Аллабергена – всё, что тот заработал, и немного побольше. Написал: не плачьте, матушка… Бог дал, Бог и взял. По-узбекски, конечно.

Сдал зачет по мордобою. Пока еще держу удар… мне за сорок. Продлил контракт по охране на год – дольше не разрешили. Через год опять врежут как следует. Чуть-чуть недотягиваю до средней весовой категории, спасают гибкость и скорость реакции. Дееспособные мужики все в охране, работают одни узбеки. Синяк расплывается, отъезжает, меняет цвет от фиолетового до желтого. Пишу «Автопортрет с синяком». В зеркале отражаются стесанные мочки ушей. Миролюбивые уши. Во всех учебниках криминалистики написано, нарисовано, сфотографировано: уши убийц – с висячими мочками. В девяностом на телевиденье брали интервью у старого палача: стрелял в спину людям, перегоняемым лубянскими подземными коридорами. Мочки болтались, как спаниелевы уши. Я кроток - наследую землю. По старому паспорту я мордва. Угро-финская группа народов. Ассимилировали без борьбы вытесненных с Дуная славян. Кем? гуннами (венграми)? У Горького Данко увел людей сквозь душный лес от враждебных племен. Венгры жёстки – даже жестче чем немцы. В Германии я служил, вернее – валял дурака. Сказали: кто хорошо рисует – два шага вперед. Выпускал стенгазету, ночами пел офицерам, после спал весь день в бэтээре, с их разрешенья. Играть на гитаре там же и научился, стал сочинять свои песни:

В шароварах из болоньи

Я удачи дачный всадник.

Так проваландался я до дембеля. В ГДР тогда русских было больше чем немцев. Паденье берлинской стены меня уже не застало. В передаче «Школа злословия» две дамы спрашивали друг друга, кому тяжелее – тетенькам или дяденькам? И отвечали друг другу: конечно, дяденькам. От них все чего-то ждут, требуют. Трудно быть богом. Думаю иногда: зачем занимаюсь всем этим – живописью, стихами? Обыкновенное чудо – дети. Но, видно, я перемудрил: простое мне не дается. Тихони со мной не знаются, наглых я сам боюсь. Когда-нибудь не устою на ногах, сдавая зачет. Охранная фирма устроит меня на какой-нибудь склад. Привыкну, освоюсь и разберусь. Я – Игорь Коростелев. Послушайте, не бегите! петь буду только для Вас:

Я так мало успел наглядеться в тебя,

Я так долго с тобой находился на Вы.

***

Каждый день в саду гарема, у журчащего фонтана гордым лебедем ходила дочь великого султана. Нет, я ездила в банк по делам своей фирмы. Охранник с синяком на виске показался мне хрупким. Молодой человек! поглядел. Не юноша, только пахнуло свежестью. Я Вас хотела спросить: откуда у Вас синяк? подрались, защищая честь дамы? хорошо, если так. - Нет, всё проще: сдавал зачет на должность охранника. - Бррр… я бы не сдала. Хотя удар держать надо, в различных смыслах: измена, предательство. Вы согласны? – Да. – Когда Вы освободитесь? (Так прямо? с ходу? меня уже гладит по голове жена бизнесмена, но робко… а эта ну просто коршун.) – В одиннадцать. - Поздновато. Банк ведь до десяти. – Дежурю по инкассации. – Я заеду за Вами. (Самоуверенность, энергия делового успеха. Напор нахальства - мне его так не хватает! было бы сразу легче.) – Меня зовут Ника. (Имя подходит.) – Я Игорь. – Договорились.

***

Ника Самофракийская прилетела во мгле, как летучая мышь. Бетман в юбке. Открыла дверцу вишневого опеля, посадила рядом с собой, опустила властную руку мне на колено. Берет на что глаз положила. Мои жигули остались ночевать на стоянке. Она оказалась не лучше других – зависима от мужчин до мозга костей. В постели сбавила тон, не выламывалась. Утром сварила мне кофе, отвезла на работу. Вишневый опель мигнул озябшим моим жигулям (стоял март). Ищешь сердечной любви – получается черт те что.

***

Ника… какая я Ника… просто смешно. Пока делала первые деньги, наглоталась позора. Самоуверенность… кто бы знал… меня вечно бросали – не пойму почему. Просто сами они о себе были высокого мненья. Считали, что делают одолженье. Как они на свой счет ошибались! несправедливые оценки нам выставляет жизнь. Говорю как учитель (лишь по диплому). В школу меня второй раз калачом не заманишь. Не дорожу дипломом. Не дорожу ничем, кроме разве любви - если она существует. Отец сыну вот не поверил. И я никому не верю. И никого не люблю.

***

Было с ней и второе свиданье. Что-то проглянуло жалкое, словно боялась: он больше не согласится. Не подняла бы глаз – может, я б не заметил. Теперь бледным утром рассмотрел интерьер холодной квартиры. Нет, даже пол с подогревом – стой босиком, обнимайся. И на пустой стене экран с какой-то сексмутью. Когда она кнопку нажал, которой пяткой? А за окном проплывают тучи высоким печальным небом, почти цепляя наш двадцатый этаж. Наш? значит, мы уже вместе? или я с ней, она же летает за сто верст на своем деловом помеле - ее не дозваться? Летом вокруг безобразных коттеджей поля покроются сорной ромашкой – пойдем ли мы тогда босиком по прогретой земле?

***

Я поняла давно: равновесье недостижимо. Один покупает, другой продается, всё остальное вздор. Меня продавали и предавали, я каждый раз вставала, как ванька-встанька.

Не то сама вставала, не то другая кто.

Но что со мною? стихи? заразилась от Игоря? надо держаться подальше. Три раза была влюблена – смолоду, сдуру. Чем кончилось? горем, срамом, слезами.

Три раза отпевали, три раза отнесли,

И три моих могилы травою поросли.

Чур меня! потеряла мобильник с коммерческой информацией. Карту считали, вставив в другую трубку. Мою трубку с чипами бросили в воду. Значит, забыла у Зименкова. Он живо сообразит, что к чему. Кто счастлив в картах, тот несчастлив в любви, и наоборот.

Над каждою могилой взошла разрыв-трава,

И я опять любима, и я опять жива.

Лечиться, лечиться и еще раз лечиться. Завтра же к психотерапевту – телефонный номер в компьютере. Забудем всю эту чушь.

***

Третьего свидания не было. На втором почитал ей стихи – она тут же сменила банк. Зря я пошел ва-банк. Не будет уж поцелуев в душистом поле сурепки. Может, такого бы всё равно не случилось, останься она со мной. Не знает директор банка, из-за кого потерял клиентку. Банки! с бабами не вяжитесь – у них одно на уме.

***

Ура! я перехитрила Зименкова. Оставила вроде случайно на переговорном столе распечатку, якобы дополняющую данные из моего мобильника на самом деле запутывающую следы. Он попался, сделал три крупные ошибки. Понял, что вожу его за нос, остановился и призадумался. Что наша жизнь? игра! Стихи я прочту чужие, если надумаю.

***

Послал ей стихи СМСкою. Ответила: очень остроумно. Ничего остроумного там не было. Просто я, пожалевши ее, нечаянно полюбил. Так вышло.

***

Еду, мокрый асфальт дымится, распускаются листья, и мобильник зачитывает мне Игоревы стихи. Зименков, застрелись! в другой раз я тебе стихи на столе оставлю.

***

Я прекратил это дело, чтобы она не подумала: мне нужны ее деньги. Знает, где найти меня, и кто любит - придет.