*ТОВАРИЩ (тихо): Похоже на раскол внутри одной и той же группировки… держись, Али, это может плохо обернуться… ориентироваться в такой ситуации у нас не хватит ума.
По окраинной московской улице медленно бредет Али, засунув руки в карманы. Сбоку от него выныривает человек в ненавистной куртке.
*АЛИ (устало): Дьяволы, сколько же вас? кто настоящий, кто поддельный? У меня нет этой капсулы… ее забрали в больнице, номера и адреса которой мне не дали разглядеть… клянусь Аллахом…
*ЧЕЛОВЕК В КУРТКЕ (приставляет нож к его животу): Все предатели в такой вот одежде (трясет себя за рукав куртки) умолкли навсегда… все должники уплатят свой долг… пойдешь со мной и будешь делать что я скажу.
Али повинуется. Человек в куртке уж держит в обеих руках по ножу. Один из них вкладывает в руку Али. Ангел смерти следует за ними на бреющем полете, аккуратно огибая встречных прохожих.
Ночью в Ходженте Рустам вместе с водителем икаруса прячет в багажник мешок. Скрывает его за другими вещами.
*ВОДИТЕЛЬ: Осторожно, парень. Повредим – весь автобус травкой пропахнет. У ментов на нее нюх. Будешь таскать главный груз по тропинкам в обход пунктов ГАИ. Окончательно расплатится за твой проезд тот, кто даст тебе работу.
Автобус контрабандистов идет по России, не по самому бойкому шоссе. Звучит мелодия Свиридова из музыки к пушкинской «Метели» – песня ямщика. Нананана, нанананана, нананНАна, нанананана. Не в автобусе звучит, витает где-то в полях. Рустам вдруг услыхал и начал подпевать.
РУСТАМ: …нанаНАна, нанананана…
Все оборачиваются, полный автобус таджиков-узбеков из мешаного Ходжента.
На окраинном шоссе возле будки гаишник шмонает пустой автобус.
ВОДИТЕЛЬ (тычет ему в нос бумаги): За товаром в Черкизово, на оптовый рынок… там подешевле… будем у себя подороже продавать – оправдаем рейс впятеро.
Гаишник вынимает из документов вложенные туда деньги, привычно прячет в карман.
По прорубленной-протоптанной тропе Рустам обносит мешок с анашой. Спереди и сзади по тропе жизни идут его спутники со своей поклажей. Неслышно повторяют суры на этот случай – на случай опасности.
*ПАРЕНЬ ВПЕРЕДИ (оборачиваясь к Рустаму): Что у тебя, земляк? у меня курага.
*РУСТАМ: У меня инжир.
*ПАРЕНЬ: Курага тяжеле. Инжир суше.
Черкизово. Автобус стоит. Рустам выходит, пошатываясь. Подымает глаза на олимпийские гостиницы.
Старый пароход у берегов Нового света. Статуя свободы в лучах.
Мешок с анашой быстро утаскивают какие-то двое.
*ВОДИТЕЛЬ (Рустаму): Кончай глазеть, парень. Пошли.
Рустам и шофер возле стенда с обувью. На узких полочках черные сапожки с узкими каблуками и рыжие кружевные кожаные босоножки. Перед стендом усатый Тохир, лет сорока пяти, мрачноватый, похожий на Джагу.
ТОХИР (шоферу): Знаю, знаю… соседи… чуть моложе моего старшего… всё дрались… ведь я здесь давно… дети без отца выросли… русская жена у меня тут… вот такая же ее дочь… уже разведена, с ребенком… замужем года не прожила… всё не по закону… да теперь уж и у нас… возьму, конечно… заплачу… отработает… (Достает деньги, протягивает шоферу; к Рустаму): Переночуешь у меня в Салтыковке, там посмотрим.
В электричке сидят Тохир с Рустамом Уткнулись в газеты. У Рустама от волненья газета вверх ногами. Идет мент, переворачивает газету Рустама. Берет под козырек.
МЕНТ: Ваши документы.
*ТОХИР: А еще выпускник русской школы… не разбираешь, где у газеты голова, где ноги. (Достает деньги.)
Рустам мечется возле стенда с обувью, пристает к прохожим женщинам.
РУСТАМ: Уважаемая, к Вашему платью пойдут рыжие босоножки… девушка, у нас сапожки на стройные ножки…
Девушка с загорелой поясницей удаляется, перебирает длинными ногами, раскачивает короткую джинсовую юбку. На миг возникают будто снизу увиденные девичьи ноги в белых носочках, босоножках и шелковых таджикских штанах. Потом такое же шелковое платье и нежное лицо Сафины, старшей дочери Манзуры, в том же ракурсе. Мягкий подбородок, волнистые черные волосы под тюбетейкой. Пушистые брови сплошным жгутом.
*ТОХИР (появляется): Стоишь столпом, пялишься на девушек… должен крутиться, как грешник на мосту через огненный ров. Лучше бы я поберег место для родственника. Давай сюда выручку, собирай товар, вези на склад. Не задерживайся, а то опустят переборки – будешь метаться хуже пойманной птицы. Найдешь меня в кафе, где были с утра. Дорогу запомнил?
*РУСТАМ: Да, уважаемый Тохир.
*ТОХИР: Шевелись, я пошел, у меня дела с нашими.
Люди сплошной стеной спешат в одном направленье. За их спиной падают с глухим стуком железные рифленые переборки. Рустам отклоняется от общего потока и попадает в китайский сектор. Тут никто никуда не торопится, все заняты кто чем. Желтолицый повар в белом колпаке склонился над кипящим котлом, мешает варево. Рустам втягивает носом запах, морщится. Подходят двое узкоглазых, бледные и вялые. Показывают, будто колются в вену. Просят жестами морфия. Рустам качает головой. В руках у одного из наркоманов появляется нож. Откуда-то сбоку выскакивает человек по имени Иннокентий Александрыч, худой, седой и длиннобородый.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (к морфинистам): Чжэгэ жень мэйю со яоцю дэ. (К Рустаму): Натарс, бача.
Сначала исчезает нож, потом и сами нападавшие.
РУСТАМ: Я не успел даже испугаться.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: А, так ты хорошо говоришь по-русски. Тут, видишь ли, как в Китае – все люди китайцы. Инородное тело сразу заметно. Со всего рынка массовый исход, а здесь никакого свертыванья дел не наблюдается. Бурная вечерняя жизнь только начинается, тайная ночная еще впереди. Обделывают свои наркоделишки. Вспыхнет сора – не сообразишь, куда бежать. До выхода далеко, и все они друг другу свои. Пойдем, пока не влипли.
Сидят в тесной двухкомнатной квартирке панельного дома. Пьют зеленый чай с пахлавой.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Тебе придется долго заучивать, как меня зовут. Иннокентий Александрыч. Китайский, таджикский и еще кучу языков знаю оттого, что по профессии я востоковед – специалист по Востоку. Восток дело тонкое… требует специального изученья. Район, где мы с тобой находимся, зовется Преображенка. Живу под монастырскими стенами. Сам видишь, как близко от твоего рынка. Там суета, а здесь лист не шелохнется.
РУСТАМ (протягивает руку к стеллажу, берет арабскую книгу, раскрывает): Я по-арабски красиво написать могу только бобо, остальное кое-как. Читаю быстро. Бобо учил. Можно, я почитаю? (Что-то бубнит, слышное лишь ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ)
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: У твоего хозяина есть мобильник? номер знаешь? (Рустам показывает ладонь – там записано. ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ пододвигает ему телефонный аппарат). Скажи, что переночуешь у меня и утром придешь на рынок. Дам тебе книги на фарси.
*РУСТАМ (набирает номер): Уважаемый Тохир, я переночую у одного ученого человека, которого называют ВОСТОКОВЕД. Не гневайтесь, уважаемый Тохир, я завтра приду на склад ровно в шесть (кладет трубку).
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Этого ученого человека в сорок восьмом посадили вместе с другими такими же учеными людьми. Репрессировали целую науку. Факультет остался только у вас в Душанбе. Вы упорно пользовались двумя письменностями – кириллицей, как все соседние советские народы, и одновременно арабскими буквами. Подыми голову, Рустам – ты хранитель древней культуры. Пройденная тобой русская школа пригодится. Мы соберем твои документы и подадим на истфак МГУ. Беру тебя в ученики. Отсчет твоего ученичества пойдет с сегодняшнего дня.
Интерьер средневековой арабской школы. Узкие высокие окна, ковер на полу, изреченья на стенах. Рустам в халате и квадратной тюбетейке сидит на полу, сложивши ладони. ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ в халате и тюрбане, с длинной халдейской бородой, пишет ему на дощечке арабские цифры: 1, 2. 3…
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ и Рустам выходят как потерянные из гуманитарного корпуса МГУ.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Я-то думал… СНГ, русская школа, блестяще сданные экзамены… служба в пограничных войсках под российским командованьем… и вдруг – платное обученье…
