Тут он распечатывает ее письма. «Ах, это была только мечта!» А реальность — вот она: «Твои письма холодны, как в пятьдесят лет, они походят на пятнадцать лет брака. В них читаются дружба и чувства, свойственные осени жизни. Фи, Жозефина!.. Это зло, дурно, бесчестно с вашей стороны, предательница. Что вам осталось сделать, чтобы я окончательно превратился в предмет жалости? Разлюбить меня? Это уже сделано. Возненавидеть? Я сам этого хочу: ненависть — единственное, чем нельзя унизить другого, но равнодушие с пульсом, как у глыбы мрамора, с неподвижным взглядом, с размеренным шагом!..»
* * *
В письме, адресованном мужу, Жозефина говорит о «своем животике». Может ли она и сейчас оказаться в тягости? Не исключено. Уж не в результате ли ночи 17 августа, проведенной с Шарлем? Такое опасение не лишено оснований, поэтому Жозефина находит, что в ее интересах обзавестись союзником прямо на месте. Это Бертье, начальник штаба, от которого к тому же зависит Шарль. Жозефина его обхаживает. Больше того, она содействует ему в романе с восхитительной г-жой Висконти и делает его своим конфидентом. Она пишет Бертье такое очаровательное письмо, что тот, не удержавшись, читает его Бонапарту.
Позже Бертье опишет ей эту сцену: «Перечитывая ваше письмо ко мне, ваш муж сказал: „Сознайтесь, у меня очаровательная жена; да, я люблю ее и не скрываю, что второй такой нет во всем мире. Знаете, Бертье, нужно будет на днях съездить в Милан — уж очень мне хочется обнять свою женушку!“ Думаю, как и вы, что говоря „обнять“, он думал кое о чем посущественней».
«Как и вы!»
Как видим, Жозефина опять разыграла комедию, убедив Бертье, что ей недостает супружеских дуэтов. Истая актриса, она сумеет чуть позже внушить ему, что ревнует мужа. Настанет день, когда она будет это делать всерьез — и еще как! — но пока что прикидывается ревнивицей лишь затем, чтобы отвести от себя мужние подозрения. Бертье успокаивает ее:
«Я так предан вам, что, клянусь, предупредил бы вас, провинись Бонапарт хоть в чем-нибудь перед вами. Но ничего подобного нет: он вас любит, обожает, он несчастен из-за всех этих химер и предсказаний, которые заставляют вас верить в то, чего на самом деле не существует, С самого начала кампании я был безотлучно при генерале Бонапарте. Так вот, ни о чем не тревожьтесь! Клянусь вам всем, что есть на свете святого, он постоянно думает о вас. Сколько раз он говорил мне: „Признаюсь, дорогой Бертье, я очень несчастлив! Я схожу с ума по своей жене, думаю лишь о ней и вижу, насколько она ко мне несправедлива“».
14 ноября дела идут плохо: Бонапарту никак не удается сломить сопротивление Альвинци[134], Он боится самого худшего и не скрывает этого от Директории: «Быть может, мы накануне потери всей Италии! Ни одно из обещанных подкреплений не прибыло… Итальянская армия, от которой осталась кучка людей, исчерпала свои силы. Герои Лоди, Миллезимо, Кастильоне и Бассано либо мертвы, либо лежат в лазаретах. У наших частей нет больше ничего, кроме их репутации и гордости».
С 14 по 18 ноября итальянцы в Милане несколько раз за ночь поднимают Жозефину с постели под тем предлогом, что хотят услышать от нее последние новости, а на самом деле — чтобы удостовериться в ее присутствии и поднять восстание в случае поражения французов. Теперь г-жа Бонапарт живет в постоянной тревоге. Она знает только, что ее муж в воскресенье вечером покинул Верону и маршем двинулся к Ронко на берегу Адидже. Еще ей известно, что он сумел вечером в понедельник, 15, ворваться в город после жестокого боя, С тех пор — молчание. Ронко окружен болотами, через которые ведут три шоссе. Центральное пересекает деревню, куда надо добираться по мосту через реку Альпоне.
Называются мост и деревня Арколе.
Наконец Жозефина получает письмо с вестью о победе. Оно помечено Вероной, куда Бонапарт, встреченный, как триумфатор, въехал в тот же день, пятницу, 19, через Венецианские ворота. «Наконец, обожаемая моя Жозефина, — пишет он, — я воскрес: смерть больше не стоит у меня перед глазами, слава и честь по-прежнему царят в моем сердце. Неприятель разбит в Арколе. Завтра мы исправим ошибку Вобуа, оставившего Риволи. Мантуя через неделю будет наша…»
15 утром Бонапарт всего лишь предводитель отступающей орды. Но если понедельник 15 ноября 1796 вошел в Историю, герой этого дня стал легендой. Эта легенда долгие века будет изображать его хватающим знамя и под дождем картечи и пуль бросающимся на мост во главе солдат, с которыми он покорит полмира. Она, разумеется, обойдет молчанием второй эпизод — как бегущие солдаты увлекли с собой генерала и не заметили, когда он увяз в болоте, откуда его с большим трудом вытащили Мармон и Луи Бонапарт, счистившие с него грязь и вновь посадившие на коня. Затем легенда покажет героя Италии атакующим неприятеля и вынуждающим его очистить деревню. Однако битва при Арколе состоится лишь через день, в среду, 17. Вот тогда французы сумеют выбраться из болота и опрокинуть неприятеля на равнине.
Австрийцы в панике бегут на Виану, а Бонапарт, вернувшийся в Верону, тем временем пишет жене: «Думай почаще обо мне. Если ты разлюбила меня… или сердце твое охладело, это было бы ужасно, это было бы несправедливо, но я уверен, что ты всегда будешь моей возлюбленной, а я — твоим нежным другом. Только смерть властна разорвать союз, которым соединили нас симпатия, страсть и чувство. Извещай меня, как твой животик. Тысячи нежных и страстных поцелуев».
Два дня он отдыхает в Вероне, а 2 1, в воскресенье, перед возвращением на походную койку набрасывает Жозефине несколько пылких строк, тон которых напоминает письма, адресованные ей в начале года:
«Я ложусь спать с сердцем, где царит твой обожаемый образ, моя маленькая Жозефина… Ты больше мне не пишешь, не думаешь о своем верном друге, жестокая! Разве ты не знаешь, что без тебя, твоего сердца и любви для твоего мужа нет ни счастья, ни жизни. Боже праведный! Как я был бы счастлив, если бы мог присутствовать при твоем очаровательном туалете и видеть твое плечико, твою белую упругую твердую грудку, а еще твою такую соблазнительную гримаску и рот, по-креольски прикрытый платком. Верь, не забываю я и маленькие прогулки в темную рощицу., Я целую тебя в нее тысячу раз и с нетерпением жду, когда окажусь там. Я — весь твой; жизнь, счастье, наслаждение — все даешь мне только ты. Жить в Жозефине, значит жить в елисейских полях. Целую тебя в губы, в глаза, в плечо, в грудь, везде, везде!»
Двумя днями позже, 23, по-прежнему не получая известий от жены, он пишет;
«Я тебя больше не люблю, напротив, ненавижу. Ты противная, неловкая, глупая замарашка. Ты перестала мне писать, ты не любишь мужа; зная, какую радость доставляют ему твои письма, ты не можешь набросать ему даже полдюжины строк! Чем вы заняты весь день, сударыня? Какое важное дело отнимает все ваше время и не дает вам написать тому, кто вас любит? Какая иная привязанность заглушает и отгоняет нежную и неизменную любовь, которую вы ему обещали? Кто этот замечательный новый любовник, что отнимает у вас каждое ваше мгновение, тиранически правит вашими днями и мешает вам заняться собственным мужем? Жозефина, остерегитесь! Однажды ночью я выломаю двери и ворвусь к вам».
Он думает только о «темной рощице»![135]
На другой день, 24, письмом в четыре строки он извещает о скором своем приезде: «Люблю тебя до безумия. С этим же курьером пишу в Париж, Все идет хорошо. Вюрмсер разбит вчера под Мантуей. Для полного счастья твоему мужу не хватает только любви Жозефины».
* * *
27 ноября, в субботу, он, как сумасшедший, врывается во дворец Сербеллони. Его экипаж останавливается перед монументальным фасадом с ионическими колоннами, камни которого посверкивают на бледном осеннем солнце. Бонапарт взлетает по лестнице, ведущей на галерею второго этажа, где расположены будуар Жозефины и их camera matrimoniale. Распахивает дверь.
