Когда дежурный надзиратель звонит в колокольчик, арестантки выходят из камер и направляются в столовую, где их ожидает еда, состоящая из остатков пищи их сотоварищей — мужчин кормят первыми. Одни утверждают, что питание здесь вполне приличное; другие находят, что мясо подозрительно припахивает, а яйца снесены еще при старом режиме. После еды, когда со стола убирали, столовая превращалась в гостиную. Мужчины, вернувшиеся туда, острили, всячески старались блеснуть. «Мы беседуем, болтаем…» Другие мерят шагами тошнотворно зловонные коридоры. Первым, кто поцеловал руку г-же де Богарне, оказался Александр, с которым она вновь столкнулась у кармелитов. Сейчас он без памяти влюблен в Дельфину де Кюстин, удивительно яркую блондинку со светло-аквамариновыми глазами, занимающую соседнюю с Розой койку. Муж ее бедный Адам де Кюстин[57] только что погиб на эшафоте. Он любил свою жену, «королеву роз», как прозвал ее шевалье де Буфлер[58], но она питала к супругу лишь «самую нежную дружбу». Перед смертью он написал ей следующие строки: «Все кончено, моя бедная Дельфина, я обнимаю тебя в последний раз. Я не могу тебя увидеть, но если бы и мог, не пожелал бы: расставание оказалось бы слишком трудным, а сейчас не время давать волю чувствам…» Дельфина надела траур, который ей так идет, что чувство Александра превратилось во всепожирающую страсть и экс-виконт стал для нее «избранником сердца, с которым можно вкушать счастье даже в тени эшафота».
Дело в том, что у кармелитов, равно как и в других тюрьмах Франции, царит нечто вроде любовного безумия. «Повсюду в глубине мрачных коридоров разносятся звуки поцелуев и любовные вздохи, — рассказывает очевидец. — Мужья вновь становятся любовниками, любовницы делаются вдвое нежней. Самые пылкие поцелуи срываются и даются без сопротивления и стыда; в первом попавшемся темном уголке любовь венчает самые страстные свои стремления. Правда, эти радости прерываются иногда перекличкой тех несчастных, которых везут? революционный трибунал и выводят за ограду. Тогда наступает минута великого молчания, люди с ужасом смотрят друг на друга, а затем с нежностью обнимаются вновь, и все мало-помалу начинает идти своим чередом».
При сообщничестве тюремщиков за солидные чаевые можно запереться с дамой, о которой мечтаешь.
«Франция, — рассказывает Беньо, который сам был пансионером тюрем времен террора, — единственная, вероятно, страна, а француженки — единственные женщины на свете, способные являть столь причудливые контрасты и привносить все, что только есть привлекательного и сладострастного, в то, что есть самого отталкивающего и страшного во вселенной.
Соседство женщин, — продолжает он, — доставляло нам приятное развлечение. Мы приятно беседовали о чем попало, стараясь ни на чем не сосредоточиваться. Там на несчастье смотрели, как на скверного мальчишку, над которым можно только смеяться, и там в самом деле смеялись над божественностью Марата, Робеспьером в роли священнослужителя и Фукье[59] в роли судьи и как бы говорили этому кровавому хамью: „Вы можете убить нас, когда захотите, но вы не в силах помешать нам быть любезными!“»
С наступлением вечера, когда мужчин и женщин разделяли и надлежало возвращаться в мерзкие камеры, Дельфина показывала Жозефине пламенные записки, адресуемые ей Александром: «Нужна ли моя кровь? Я охотно пролью ее, если, пролившись ради тебя, она сможет зажечь твою и яснее запечатлеть мой образ в твоей памяти. Тогда, живя в твоем сердце как любовник, друг и брат, я сольюсь со всем, что есть для тебя дорогого, чтобы жить даже во вздохах, которые исторгнут у тебя другие узы…»
Жене таким пером Александр, конечно, никогда не писал.
Воображать, что Роза удовольствуется ролью наперсницы при Дельфине, значит плохо ее знать… У кармелитов она завязывает любовную связь с прославленным генералом Гошем, с которым ее познакомил Александр. Он помещается в соседней камере и вынужден пересекать камеру Розы, чтобы подняться в свою, куда ведут пятнадцать ступеней.
Как происходит ухаживание во флореале II года Республики? Утром, когда арестанты еще заперты, Роза с помощью зеркальца посылает солнечный зайчик в темный угол, служащий генералу одиночкой; сколько раз поочередно луч озарит камеру, столько голов упало накануне в корзину палача. Так начинается один из двух больших романов Жозефины; второй свяжет ее с капитаном Шарлем. Что до обоих ее мужей, то тут сердце ее будет биться совсем не так…
Розе тридцать один год, Лазару Гошу на пять лет меньше. Он высокого роста, мускулист, у него властный голос и открытое лицо, к тому же перечеркнутое шрамом, что, как известно, нравится иным из наших подруг. Отец его был конюхом Людовика XVI, и сам он чистил королевских лошадей до того, как поступил волонтером во Французскую гвардию. Правда, Гоша отшлифовал его молочный брат генерал Ле Венер. Гош, этот здоровяк, спасший Дюнкерк и Эльзас, излучает силу, такую пылкую потребность в которой испытывает наша креолка. Глядя на него, невозможно себе представить, что через три года его унесет чахотка.
Месяц назад, 11 марта, Гош женился на шестнадцатилетней девушке. Посланный сначала из Тионвиля в Ниццу, затем арестованный, Лазар разлучен с «ангелом его жизни», с его дорогой Аделаидой после медового месяца, длившегося всего неделю. Сразу после знакомства с Розой он начинает гораздо легче переносить заключение и меньше страдать от разлуки со своей «дорогой и нежной супругой».
«Я совершенно здоров, — неизменно веселый, радостный и простодушный, пишет он одному из друзей. — Ничто так не приятно, как хороший обед, когда ты голоден… Да здравствует Республика!» Разумеется, заказав обильный обед, он добавляет: «Пришли мне вместе с обедом портрет моей жены», но, по всей видимости, не стал дожидаться освобождения из тюрьмы, чтобы забыть Аделаиду в объятиях Розы, Любовь их продолжалась всего двадцать шесть дней. Гоша переводят в Консьержери, где он утешается в разлуке как с Розой, так и с Аделаидой, затеяв с некой доступной дамой новый роман за решеткой. Отношения между г-жой де Богарне и красавцем генералом примут более страстный характер лишь позднее. Что касается Розы, она нашла себе нового «утешителя» — так она сама называет его — в лице «генерала» Сантерра[60], хвастуна-пивовара, который сопровождал Людовика XVI на эшафот и бахвалился тем, что отдал знаменитый приказ бить в барабаны, чтобы не дать говорить несчастному королю. Этот пивовар, унаследовавший «от Марса только пиво», проявил себя куда менее блестяще в Западной армии, где командовал расхристанными оборванцами-волонтерами, которые во главе со своим генералом «в яростном порыве» пустились наутек при первой же атаке шуанов.
Не следует заблуждаться относительно употребленного Розой выражения «утешитель». Обе товарки экс-виконтессы по камере — герцогиня д'Эгийон и г-жа де Кюстин — называли его так же.
До того, как он стал «гадиной Сантерром», предместье Сент-Антуан — тогда, разумеется, говорили, предместье Антуан — прозвало его «Толстым папашкой». Действительно, пивовар был жирным, брыластым, самодовольным, улыбчивым, и характер его отличался той же «округлостью», что и физический облик. Он был добр, сострадателен, любитель пожить, а эти достоинства высоко ценились в тюрьме, где каждый вечер звучала мрачная перекличка — вызывались арестанты, отправляемые в Консьержери, преддверие гильотины.
При первой же возможности Александр разыскал свою белокурую любовницу… и жену. Если верить м-с Элиот[61], г-н и г-жа де Богарне сумели получить небольшую отдельную камеру, где были отнюдь не обязаны находиться вместе. Если это в самом деле так, можно поручиться, что такое удобство благоприятствовало роману Александра с Дельфиной и Розы с Гошем.
