Терпение Джела грозило вот-вот лопнуть. Скей не показывался ему на глаза, а Айгел Край изволил и вовсе уехать из обители. Утешать себя тем, что скоро только кошки родятся, Джелу с каждым днем казалось делом все менее серьезным. Каменная горка находилась за замерзшим озером, устройство для считывания кода с чужого ключа лежало у него в кармане, — настоящий ключ ему достаточно было просто увидеть, — и до обратной стороны Неба — вот, рукой подать. А он каждый день носил воду и не знал, как сдвинуть обстоятельства с мертвой точки.

Проще всего оказалось сохранять молчание — ему просто не с кем и не о чем здесь было разговаривать. Единственным испытанием для его выдержки на стезе великого молчальника служил банный истопник Зут. Он тоже считался пока новеньким, хотя прибыл в обитель месяца на три-четыре раньше Джела. Похвальных отзывов о себе Зут еще не снискал. Он происходил из аристократического рода и был двоюродным племянником настоятеля, поэтому вначале ему определили более почтенное место работ, а в истопники он был разжалован за что-то вроде нарушения субординации. Зут не был мстителен, жаден или зол. Плохо в нем оказалось другое. При весьма своеобразном понятии о смешном он считал себя непревзойденным острословом. Похабные сказки, обидные и грязные шутки, скользкие замечания и намеки сыпались из него, как горох из рванного мешка. То, что никто в монастыре не желает его по доброй воле слушать, нимало Зута не смущало. Он выбирал жертву, цеплялся, как репей, и выдавал по порядку весь свой репертуар. Не попросить Зута заткнуться, Джелу временами было трудновато, однако, до поры до времени он считал его недостойным своего царственного внимания. Hо однажды Зут все-таки умудрился вывести Джела из себя.

Как-то вечером их с Зутом, дав им по стеклянной банке, отправили собирать слизняков в подвал. Слизни, которые жили там на стенах, если собрать их несколько вместе и встряхнуть, ярко светились в темноте. Зут был в хорошем настроении и увлекся собиранием слизней. Обнаруживая где-нибудь за огромной бочкой с маслом очередную добычу, он каждый раз восклицал: "Здравствуйте, господин слизнячок!" Когда в банке у Джела было целых шесть слизней, и охота близилась к завершению, Зут вдруг спросил:

— А почему ты не разговариваешь? Ты умеешь?

Джел пожал плечами, не зная, видим ли этот знак Зуту в зеленовато-синем свете баночки со слизнями.

— Умеешь, — понял его Зут. — А почему тогда не хочешь?

Джел поманил Зута пальцем и на пыльном боку бочки начертал: "Эргр не разрешает". Зут хмыкнул и подправил "э" на "а". Получилось неприличное слово, означавшее мужеложца.

Джел стер надпись ладонью и направился к выходу из подвала.

— Смотри ты, какой правильный, — пробурчал Зут ему в спину и потопал следом. — Ну и скучный здесь народ. Веселее жить надо!

И, когда возле лестницы Джел наклонился за последним слизняком, Зут с хохотом обхватил его спину. Была ли это очередная идиотская шутка или реальное посягательство, Джел разбираться не стал. Он мгновенно перевернул Зута через себя, мешком свалил на мягкий земляной пол сбоку от лестницы и наступил ему на плечо.

— В другой раз шею тебе сломаю, дурак, — сказал ему Джел и пошел вон из подвала.

Зут, кряхтя, выбрался из-за лестницы и пополз собирать рассыпанных слизней, сетуя на поганую монастырскую жизнь: ни баб, ни денег, ни вина, ни уважения…

Через три дня в монастырь вернулся Айгел Край и сразу вызвал Джела к себе.

— Почему ты нарушил послушание? — спросил Айгел. — Отвечай.

Джел пожал плечами.

— Так уж вышло, эргр Край.

Айгел Край помолчал, поджав губы, потом сказал:

— Это хорошо, что ты не тратишь слов на оправдание. Hо без наказания я тебя оставить не могу. Подумай на досуге, в чем именно ты был неправ.

Джела проводили в угловую комнату настоятельского дома и задвинули снаружи на двери засов. В комнате было холодно. Джел огляделся. Возле стены стояло ложе: деревянная рама с провисшей веревочной сеткой. Поверх лежало шерстяное одеяло и была брошена полулысая от времени шкура непонятного зверя. Кожаный валик, набитый опилками, должен был изображать подушку. На краю голого, сожженного то ли алхимическими опытами, то ли долгой службой возле очага на кухне стола, поставлена тарелка с двумя ломтями хлеба и кувшин подмерзшей сверху воды, — надо думать, пропитание на день. На аналой возле окна водружена большая книга с углами, обгрызенными мышью. Джел откинул тяжелый переплет и прочел название и эпиграф: "Мастер терпения"; "Для всякого дела нужнее всего терпение. Кархан-Философ". Отлично, руководства полезнее, чем это, для него на сей момент не придумаешь…

Он покачал кровать на шатких ножках — не падает. Спрятал руки в рукава, осторожно свернулся на веревочной сетке, укрылся одеялом и шкурой и уставился в заделанное несколькими слоями промасленной бумаги заиндевелое окошко, на которое падала снаружи тень затейливой решетки. Он думал о том, что порывы души угасают с течением времени, стало быть, терпеть долго — вредно.

На третий день голода и холода Джел уже выбирал: с дверью ли ему сделать нечто нехорошее, или же с тем бледным хромым парнем, что приносил ему хлеб и воду. Еще можно было выломать решетку и вылезти в окно, но такой хулиганский поступок излишне взбудоражил бы монастырскую общину, и монахи раньше времени сбежались бы его ловить.

От нечего делать Джел даже прочел немного из книги и некоторые мысли ему понравились, несмотря на то, что большинство правил и поучений казались ему чисто умозрительными, а другие он склонен был понимать обратно тому смыслу, который вкладывали в них авторы. Там было написано так: "Величайшее дарование человека — рассудительность. Не поддавайся страху, не поддавайся гневу и не будь безумен — зачем тебе умирать раньше времени?" Закончив чтение на этой фразе, Джел оторвал кожу с внутренней стороны переплета и выломал из его деревянной основы длинную крепкую щепку. Согласно совету Айгела Края, он хорошо разобрался, в чем именно был неправ. Скорее всего, он выбрал неверную тактику. Надо было кого-то взять за жабры. И, если не с самых первых шагов, так хотя бы сейчас. Начать можно было со Скея.

Когда совсем стемнело, и все бродящие поодаль звуки успокоились на ночь, Джел просунул щепку в щель между дверным косяком и дверью, приподнял засов и отправился на прогулку.

Комнаты для гостей находились недалеко. По счастью, на дверях обители не было предусмотрено внутренних запоров, только наружные. Джел прокрался внутрь очень осторожно, стараясь даже легким колебанием воздуха не выдать своего присутствия.

Эргр Скиллар Скей при свете двух свечей и масляной плошки торопливо скрипел стилом по бумаге. Джел убедился, что Скей один, и слегка кашлянул у него за спиной. Скей вздрогнул и чуть не перевернул чернильницу себе в рукав, зацепившись стилом за крышку. Джел прошел в комнату, сел на пол перед изразцовой печкой, приоткрыл дверцу топки и протянул руки к огню.

— Ну и где ты был все это время? — спросил он. — Я думал, что увижу тебя хотя бы на общей трапезе или встречу в храме, но ты и носа не показывал из этой своей берлоги. В чем дело, Скей?

— Я боялся мозолить Краю глаза, — сказал Скей. — Ему не нравится, что я здесь.

Джел покачал головой:

— Да что ты. Края не было в монастыре почти две декады.

Скей бросил взгляд на плоды своего бумагомарательства.

— Я много работал. Для меня это… очень важно.

Джел фыркнул.

— Для него это важно! А то, зачем сюда приехал я, по-твоему, игрушки?

Скей подгреб к себе разложенные по столу густо исписанные листы и потупил взор. Прощения он отчего-то больше не просил. Джел спросил его:

— Ты что-нибудь узнал?

Скей не торопился с ответом.

— Я расспросил двух самых старых монахов, они в этом монастыре провели больше сорока лет… — медленно сказал он.