Из самого Таргена помимо соли и зерна вывозилось оружие, металлическая утварь и инструменты, ювелирные изделия, ткани, ковры, стекло, бумага, иллюстрированные миниатюрами рукописи и многое другое.

Диамир, самый южный порт страны, служил одновременно пограничной морской военной базой и пропускным пунктом для караванов, следующих с Юга или на Юг через перевал, Мертвые города и пустыню. На рынках здесь были самые дешевые по стране рабы и обилие контрабанды, которую Хапа презрительно называл мелочевкой. Как догадывался Джел, Хапа занимался самым рискованным и прибыльным из контрабандных промыслов: торговал с Птор-Птоором, с которым из-за дележа приоритетов на рынках архипелага и Белого Берега в последние пятнадцать лет все легальные торговые контакты были прерваны. (В тюрьме же Хапа скрывался от правосудия. Джел не понимал, как это возможно.)

Дважды за длинный год — в последний месяц весны и в начале осени — в Диамир съезжались управляющие государственных медных, серебряно-свинцовых и золотых рудников, судостроительных верфей, соляных и угольных разработок, строек, каменоломен, хлопковых, чайных и сахарных плантаций, ремесленных мастерских и прочих принадлежащих казне предприятий, а так же частных крупных компаний, занимающихся государственными подрядами и имеющих разрешение на покупку рабов, где требовалось большое количество рабочих рук.

Два раза в год в Диамире проводились оптовые беспошлинные распродажи рабов для внутреннего промышленного рынка.

Весна проходила, приближались первые дни лета и праздник Фан. С распродажей в этом году запаздывали, ожидая благоприятных дней полнолуния, когда каждая совершенная покупка считается удачной.

Городская и каторжная тюрьмы были переполнены. В них сгоняли на ночь столько народу, сколько в обычное время они ни за что не смогли бы вместить. Армейские казармы были взяты купцами в аренду и заняты под товар. Настоящие каторжники вместе со своей охраной ночевали в горах, там, где работали. Все те, кто за последние пол-оборота осуждены были по всей провинции на каторгу и предназначались судебным ведомством для продажи на тяжелые работы, чтобы частично компенсировать следственные и судебные издержки, содержались в казематах укрепленного форта Дах на перевале под охраной гарнизона.

Джела утром растолкала Ма. Лицо у нее было опухшее, с покрасневшими веками и лиловым синяком под левым глазом. Лохмата и зла она была, как ведьма-людоедка.

За разгороженными окнами только начинало светать. Во дворе, по-видимому, происходил инструктаж охраны. Охрана — бледнокожие дюжие наемники-горцы в шипастых панцирях из металлических пластин — гулко топала ногами по каменным плитам.

Хапа с утра был не в духе, хмурился, морщил нос и имел выражение лица "всем недоволен". Не успел он заново растолковать, что первая и наиглавнейшая заповедь — ни на шаг от него не удаляться, как распахнулись кованые двери, в подвал, гремя железом, ввалилась охрана, и началась обещанная Хапой паника. Люди сбились в кучу у противоположной выходу стены. Потом, спасаясь от пущенных в ход плетей, стали с воплями бегать вокруг колонн, сталкиваясь друг с другом и со стражниками. Хапа схватил Джела за руку и, лавируя между мечущимися людьми, поволок его к выходу.

Ма догнала их и вцепилась Джелу в пояс.

За дверью им наспех связали ремнями руки, по цепочке солдат протолкали по лестницам и коридорам наверх и вышвырнули во двор. В центре двора грудой лежали металлические ошейники и обрубки тяжелых цепей с замками. Дальше все делалось очень быстро: на каторжников надевали ошейники, цепями их скрепляли друг с другом, руки развязывали.

Спустя час длинная колонна осужденных, построенных по трое, заплетающимся шагом миновала мост над пропастью, соединяющий форт с мощеной гигантскими скальными плитами дорогой через перевал, и, поминутно останавливаясь от непривычки двигаться скованным строем, направилась к городу.

Дорога, по которой обычно нескончаемым потоком день и ночь шли, звеня подковами, цепями и верблюжьими колокольчиками груженые караваны, часто достигавшие длины нескольких километров, в это утро была пуста.

Джела пробирала дрожь от утреннего холода и всеобщей, кожей ощущаемой нервозности. Впереди него вышагивали Друз Вышибала с неразлучным Безмушмашуром и загораживали спинами обзор. По правую руку плелись Хапа и Ма. Пока все шло по плану, и, несмотря на полную неизвестность впереди, волнение понемногу стало пропадать.

Из-за гор на дорогу яркими лучами брызнуло солнце. Справа, из ставшего полупрозрачным тумана, выступал сверкающий зубчатый гребень Старого Хребта с крутым высоким конусом Великого Тура в крайней восточной точке. Тень Великого Тура падала далеко в долину. Налево, за наваленным из обломков скал барьером, лежало наклонное плато с редкими выступами черно-зеленых блестящих пород на сером изъеденном эрозией склоне и с руинами форта-двойника, частично разобранного на починку дороги. Где-то далеко плато заканчивалось камнепадным спуском к морю.

Туман таял и расплывался, воздух теплел. Великий Тур искрился в короне солнечных лучей.

Ниже, в долине, замерли без движения метелки высоких пальм в утреннем безветрии.

Розово-бело-зеленый город открывался с перевала зрелищем из древней сказки.

С караванной дороги колонну вскоре повернули на каменистую тропу, ведущую в долину напрямик.

Спуск здесь был намного круче и сложнее. С этого места стали пропадать остатки душевного равновесия Хапы. Хапу выводили из себя острые камни, которые ранили и ушибали ноги, холодный воздух, яркое солнце, Джел которому одолевающие Хапу беды были неведомы, Ма, чей фонарь под глазом сиял не хуже вершины Великого Тура, и, уж конечно, не в последнюю очередь охрана, задававшая слишком высокий темп движения. Идти с ним рядом становилось все труднее. Хапа попеременно то отставал, то вываливался вперед, то прыгал на одной ноге, или вдруг оказывалось, что им троим мало места на тропе, и он толкался и наступал Джелу и Ма на ноги. К концу склона Джелу казалось, что ему оттоптали шею, а корявый ошейник из-за бесконечных рывков вперед-назад ободрал с нее всю кожу. Вдобавок его пару раз двинули между лопаток тупым концом копья и стегнули плеткой сзади по ногам, когда Хапа неожиданно выпихнул его вон из строя прямо на охранника.

Наконец, минуя пальмовую рощу, сады, и два раза переправившись вброд через разлившийся из-за дождей в горах ручей, колонна каторжников достигла стен города. Тяжелые створы ворот, проделанных в массивной башне, были распахнуты настежь. За крытым ходом длиной шагов в пятнадцать начиналась улица — темный коридор между стенами без окон и лишь с редкими надежно запертыми дверными проемами.

Утреннее солнце сюда еще не пробралось.

Верховой, сопровождавший колонну от ворот, ускакал вперед. На первом же перекрестке пешая охрана из форта передала каторжников конному конвою. Колонну пустили бегом. Хапа спотыкался на неровной мостовой зигзагообразных окраинных улиц, тяжело дышал и, как только возникала заминка на каком-нибудь повороте, цеплялся за Джела, повисал на нем и принимался проклинать охрану, общество, порядки, законы, власть, богов, себя и все остальное, что попадалось ему на язык. Один из конвоиров на остановке скорее для забавы, чем для практической пользы, стукнул его по блестящему от пота черепу рукоятью плети. Хапа плюнул в него и попал в лицо.

Охранник замахнулся всерьез. Как-то так получилось, что Джел оттолкнул пригнувшегося в ожидании удара Хапу, перехватил на лету ремень плети и, для человека, плохо понимающего, что он делает, довольно ловко одной рукой вывернул охраннику кисть, а другой нажал на локоть, выгибая сустав в обратную сторону. Легко, словно сухой тростник, хрустнула кость. Кто-то из заднего ряда поддал лошади цепью. Лошадь взбрыкнула и прыгнула в сторону. Охранник свалился на землю, и в этот момент бегом двинулась колонна. Лошадь без седока умчалась в боковой проулок. Подхватив под руку Хапу, Джел не столько слышал, сколько чувствовал, как злобно, насмерть, у него за спиной топчут упавшего.