С другой стороны, по словам Захара выходило, что вначале им было очень сложно, потом (когда более-менее приспособились) стало гораздо легче, но с течением времени после первого всплеска ситуация не улучшалась (как можно было бы предположить), а медленно, но непреклонно ухудшалась. Однако даже сейчас драконам ещё хватает сил не просто на банальное выживание, но и на украшение, а также создание комфорта в пещерах. Естественно, этим занимались не в первую неделю после заката, а гораздо позже, когда оказывались в добровольном заточении.

Вадим оказался прав в том, что драконы — индивидуалисты. Даже оказавшись в сложной ситуации, они, как только появилась возможность, обустроили отдельные пещеры для каждой семьи и запасы делали для себя, а не для всего племени. Естественно, в чём-то им пришлось отступить от данного правила, некоторые задачи решать совместно, но разница оказалась налицо. Драконы помогали друг другу, поддерживали, но не вели общего хозяйства, оставаясь добрыми соседями… но не коллективом.

Узнав о том, как живут свободные, Захар, Ясон, да и все остальные категорически отказались возвращаться на материк. А вот прививки, репеллент и некоторые другие блага цивилизации их очень заинтересовали. Особенно по причине того, что на острове не водилось прусов, а значит, тут драконы даже примитивный репеллент сделать не могут. К счастью, Летунья согласилась работать «курьером» и в этом направлении, так что вопрос с доставкой лекарств и прочих жизненно-важных товаров решился быстро. Куда дольше мы обсуждали, чем драконы будут платить. В конце концов чуть не разругались и малодушно свалили данную проблему на Свету, передав драконам один телефон для связи с союзом и сообщив номер экономиста.

К слову, с помощью драконов через месяц нам удалось найти материал, пригодный для фильтров не хуже яичных плёнок, но, к сожалению, такой же скоропортящийся. А именно: похожими свойствами обладал тонкий слизистый эпителий с кишки одного из морских моллюсков. Отделять эпителий оказалось легче, чем плёнку со скорлупы, и пропускал воду он гораздо лучше. Вот только добыть самих моллюсков не всегда возможно, а в наполненных морской водой баках они долго не живут.

Посоветовавшись и придя к выводу, что за счёт размножения увеличить стадо прусов не получится (ну или это займёт много времени), мы попробовали привезти их из других мест. Поймать полуводных животных особых проблем не составило, но переселённое стадо уже на следующий день ушло вверх по течению. Поскольку верёвки до сих пор в дефиците, да и привязанные прусы так и норовят то удушиться, то утопиться, оставалось одно — строить загон и снабжать прусов не только лакомствами, но и обычным рационом. В течении недели мы возводили забор (выбрав залив у скалы, чтобы минимизировать труд), а потом снова отловили сбежавшее стадо, но теперь посадили их на огороженную территорию. Благодаря этому новшеству у нас должно стать в два раза больше производителей защитного пота: новые прусы в загоне и старые, прикормленные, уже не стремящиеся покинуть окрестности Ордена. Но мы ошиблись. Привезённое стадо действительно выбраться не смогло, но через двое суток Орден покинули ручные прусы.

Разозлившись, мы отправились в погоню и, выловив неожиданных переселенцев, закрыли их в том же загоне. Некоторое время после этого наблюдали за поведением: вдруг животные начнут драться за самок или территорию. Но прусы вели себя спокойно, быстро выяснили субординацию и уже к вечеру за оградой восстановился мир и покой. А у нас добавилось работы: ведь теперь кормить надо было не полторы, а целых три дюжины прожорливых ртов.

Через неделю после начала «заточения» прусы стали вялыми, у них начался понос и появились гнойные выделения из глаз и носа.

— Что мы делаем не так? — недоумевала Вероника. — Кормим хорошо, в загоне убираем…

На всякий случай мы тут же расширили рацион животных и начали ещё тщательней следить за их гигиеной. Но это не помогло: за последующие две недели напавший мор убил всех прусов. А перед нами во весь рост встала новая проблема: теперь мы не то что увеличить, даже поддержать на прежнем уровне производство репеллента не могли.

Меры пришлось принимать срочно. По возможности вычистили и продезинфицировали загон, потом снова отловили прусов и перевезли их в Орден. Но и это стадо убил мор (на сей раз животные явно погибли от другой болезни). Объединившись с волгорцами, мы построили забор в другом месте — но и там стадо погибло. Причём на сей раз мы уже не пытались увеличить поголовье: целью было хотя бы восстановить изначальное. Выводы напрашивались неутешительные: по неизвестной причине жить в неволе прусы не могут. Возможно, им не хватало каких-то веществ в рационе, или чего-то ещё, но факт остаётся фактом.

— Подозреваю, что у многих местных животных очень сильно развито «гигиеническое» поведение, — заметил Росс. — Вот как мы разрабатываем, где и как должны дышать люди, что есть и как себя вести, так и животные из поколения в поколение передают некие подобные знания. А в загоне или клетке они не способны обеспечить должный уровень естественных «прививок»… Нет, мне пока и медицины хватает выше крыши, ещё и ветеринарию точно не потяну.

Скорее всего, Росс был прав. Мы держали в клетках немало животных, но их состав постоянно приходилось обновлять: большая часть видов жила в неволе не очень долго, чаще всего погибая от болезней, а порой — от истощения (хотя кормили вроде бы вволю). Поэтому от идеи загонов и расширения стада пришлось отказаться. А вот восстановить естественное поголовье с помощью привоза прусов удалось: животные после переезда проболели около месяца, но потом оправились и остались жить рядом с Орденом (для этого нам приходилось постоянно задабривать их лакомствами).

В результате, если с фильтрами проблема частично разрешилась, то с увеличением поголовья прусов ситуация осталась прежней — а значит, и выпуск репеллента мы увеличить так и не смогли.

Однажды Росс радостно продемонстрировал мышь, которая плавала в клетке, полностью погружённой в реку. Плавала под водой и не тонула, а дышала. Честно говоря, я больше удивилась даже не успеху, а тому, что врач до сих пор продолжает опыты.

— Почему?..

Мужчина с готовностью объяснил, как ему удалось превратить мышь в «водяную». Для начала он вытащил клетку из воды и продемонстрировал задыхающуюся на воздухе мышь. Опустив грызуна обратно в реку, с усмешкой заметил:

— Кстати, если в клетке есть надводная часть, эти дураки вылезают и дохнут, — Росс помолчал, наблюдая, как мышь приходит в себя и пытается всплыть, безуспешно протискиваясь через решётку на потолке клетки. — Я думал, что надо искать нечто, позволяющее дышать под водой. Но это было ошибкой.

Разрешить загадку помогла случайность. Когда уставший и раздражённый врач ставил очередной опыт, одна из мышей умудрилась развернуться на хвосте и вцепиться в палец мужчины. Разозлившийся Росс яростно сжал подопытную в кулаке и запихнул в стоящую в реке клетку. Эта мышь погибла, как и остальные три из той партии, но гораздо позже товарок и не от удушья, а от многочисленных внутренних повреждений (врач слишком сильно сдавил подопытную, сломав ей несколько костей). Подумав, Росс понял, что ситуация может быть схожа с той, в которой когда-то оказалась водяная.

— Она не очень хорошо помнит «атаку» дюжинонога, но рассказывала, что он схватил её как раз в области грудной клетки, сдавил, в груди огнём разлилась боль, вдохнуть не удалось… а потом Мария потеряла сознание.

По этой причине врач заподозрил, что дело не в воде, а в промежуточном этапе. И действительно, те мыши, которым он сдавливал рёбра, выгоняя весь воздух (и потом пару раз повторяя данную процедуру уже под водой, чтобы избавиться от остатков), получали способность дышать в реке… если не гибли от полученных в результате «утопления» травм.

— Знаешь, что я думаю? В речном «бульоне» растворяется гораздо больше кислорода, чем в чистой воде, а в морском — и того больше. По крайней мере, в родниковой воде мыши жить практически не могут — сразу задыхаются. А вот когда…