Трубку деда Прохора его внук — тоже Прохор — видел только дважды, отец старательно прятал ее от глаз подростка. Услыхав ее историю, Тина сказала:

— Талисманы сопровождают человечество спокон веков. У моей мамы имелось нечто вроде — деревянный крестик на шее, только ее он не уберег от смерти. Дай Бог, чтобы твоя трубка оказалась для тебя счастливее.

В то утро она была особенно нежна с Прохором, как будто чувствовала близкую разлуку, исступленно целовала в губы, глаза, шею, не боясь, что дверь неожиданно откроется, и очередной нахал ввалится в землянку с донесением.

Говорят, нежелательные явления, если о них думать постоянно, рано или поздно сбываются. Молодые люди еще нежились в постели под шинелью Ланцева, когда дверь распахнулась, и самый молодой и нахальный Тимоха Безродный закричал, как на смотру:

— Подъем, старлей, у нас ЧП — фрицы тронулись!

Если бы он крикнул что-нибудь вроде «Днепр вышел из берегов, нас заливает», Ланцев был бы менее встревожен. Неужели ручные, можно сказать, прикормленные фрицы решились на отчаянный шаг? Что, если корпус Лейбница не так уж небоеспособен, как думалось? В корпусе сейчас должно быть больше двух дивизий активных штыков, но что известно о положении у них с боеприпасами? То, что трое суток не стреляют, так, возможно, просто экономят патроны. Что, если права Тина, говоря, что они могут неожиданно ударить в спину?

Ланцев посмотрел на нее — умиротворенную, выспавшуюся. Ни тени беспокойства! Настоящий снайпер.

Не дожидаясь, когда она оденется, Прохор выскочил следом за Безродным. На бегу выслушивал подробности.

— Токо я обошел посты и сунулся в землянку, как чорт принес Егора Псалтырина с бутылкой водки. Мы с ним еще под Смоленском корешились — ну, он и пристал… Короче, выпили по маленькой, а тут вбегает часовой: «Немец идет в наступление!» Какой немец, в какое наступление? Смотрю в стереотрубу, а они прут, как на параде: впереди автоматчики со шмайссерами, за ними батальоны с винтовками, расчеты с бронебойными ружьями, минометы на вьюках и за спинами… Наших коняг для этого использовали! Чего будем делать, Прохор Михалыч? Перед ними только одна наша разведрота, полк в тылу занимается строевой — «тянет ножку», чтобы не бездельничать… Проша! У фрицев же, как ни говори, целый корпус! Да они нас голыми руками передушат! Если, конечно, всерьез решили вырваться на простор…

На бегу Ланцев видел, как к ним подтягиваются бойцы батальона Хряка. Прибежал старшина роты с десятком ручных гранат в мешке, Степанов со своим ручным пулеметом. Краем глаза Прохор увидел Псалтырина, вприпрыжку бежавшего к своему пулемету: «Прозевал, сукин сын! Ну, гляди, ужо!» Перевалив через бугор, залегли в овражке. И увидели немцев совсем близко. Как и говорил Тимоха, они шли строем, в центре везли раненых и среди них своего генерала. Если решились на прорыв, то куда двинут дальше, когда раздавят роту? Логичней всего, на Боровое, там железная дорога на Руссу и далее. Железнодорожный мост через Днепр недавно восстановили, и немцы вполне могли об этом знать. Но до Борового сорок километров, неужели Краух рассчитывает добраться туда с ранеными, пока за ним не гонится полк?

Лежа в овражке, Ланцев отдавал приказы. Комбата Хряка найти не удалось, но подбежал и шлепнулся рядом один из его ротных, чеченец по национальности, Мухтар Каримов.

— Где рота? — спросил Ланцев.

— Здесь она, — ответил Каримов. — Комбат пьянствует в деревне, а я взял на себя командование: приказал своим занять оборону на правом фланге. Что, не так?

— Все так, молодец Мухтар. — Ланцев пожал его смуглую ладонь. Мухтар — отличный парень и, к тому же, классный стрелок. Тина просила дать ей его в напарники, Хряк отказал. И правильно: Мухтар, как Тимоха, слишком неравнодушен к женщинам.

Безродный протянул бинокль, но Ланцев и без него хорошо видел: за первыми шеренгами идут вторые с автоматами и десятком бронебойных ружей, минометными плитами и стволами. В повозках везли ящики с минами. Последними из леса вышли фольксдойчи — два или три батальона изможденных оборванцев.

И тут произошло то, чего Ланцев меньше всего ожидал: позади разведчиков остановились студебеккеры, из них вылезли военные в новеньких шинелях, касках, с автоматами ППШ наготове. Построившись возле машин в шеренгу, двинули вперед, как понял Ланцев, навстречу идущим немцам. Но зачем? И тут Тимоха крикнул:

— Батюшки! Да ведь это штабисты! А впереди наш бывший замполит товарищ Шнырев. Полтора месяца назад виделись в штабе, сказал: вот-вот получит подполковника. Похоже, получил…

— Зачем они явились? — спросил кто-то.

— Сейчас увидим, — отозвался Тимоха.

Тут Шнырев поднял над головой автомат и крикнул:

— Вперед! За Родину! За Сталина! Раздавим фашистскую гадину! — и побежал впереди неровной цепи штабистов и политработников. Увидев стоявших в стороне разведчиков, Шнырев снова крикнул:

— А вы чего не стреляете? Хотите на чужом хребте в рай въехать? Огонь по врагу!

Первым отдал приказ не стрелять Мухтар Каримов, опустили стволы и остальные, зато бежавшие открыли по немцам шквальный огонь. Их было полтора десятка. Но у всех имелись новенькие ППШ и полные диски патронов. К тому же расстояние до шедших навстречу безоружных людей было невелико.

— Старлей, останови их! — крикнул Безродный, он дал очередь в воздух, но бежавшие не поняли, тогда Ланцев приказал двум автоматчикам бить очередями впереди них, но и это не подействовало, и только когда Безродный и несколько бойцов его взвода, встав на пути у бежавших, дали две очереди у них над головами, только тогда штабные остановились. Однако дело было сделано: от траншей роты до лесной опушки протянулась полоса убитых и раненых.

Довольный собой полковник Шнырев вразвалку подошел к разведчикам.

— Видели, говнюки, как надо воевать? А за свою пальбу вы еще ответите. Кто старший? — тут он заметил выходившего из блиндажа капитана Хряка. Должно быть, он все время находился у себя и все видел. — Это и есть старший? А ну, доложи по форме! Разгильдяй! Все вы тут разгильдяи и трусы! Как фамилия? — это уже к Хряку. Комбат стоял, пошатываясь, и смотрел на подполковника исподлобья. Похоже, он решал: шлепнуть гада и идти под трибунал или просто плюнуть ему в рожу, но решил не делать ни того, ни другого, повернулся и пошел в свой блиндаж, и как ни кричал ему вслед Шнырев, требуя остановиться, он даже не обернулся.

— Ладно, — сказал Шнырев, — с этим бандитом мы разберемся, а вам приказываю разойтись по своим щелям и носа не высовывать до моего особого распоряжения. Ваша трусость вам дорого обойдется!

Он пошел, переваливаясь на ходу, а Ланцев смотрел ему вслед и с трудом сдерживался, чтобы не влепить пару горячих в его зад.

Через два дня после позорной бойни Ланцев побывал в штабе дивизии. Встретив подполковника Локтева, знакомого ему еще со Смоленских сражений, спросил, представлены ли к наградам герои сражения двадцать восьмого октября на опушке Волвичского леса. Уловив в вопросе насмешку, Локтев нахмурился, но ответил:

— Да, наверное, каждый получит по заслугам. Как же иначе? Стране нужны герои.

Более откровенным оказался начальник разведки дивизии майор Кис лов:

— А что ты хочешь? Штабисты захотели орденов и звездочек на погоны. Боев-то нет, так на безрыбье и рак рыба, а на бесптичье и ж…а соловей…

В ликвидации корпуса Лейбница полк не участвовал, но он и рота разведки долго находились на передке происходящего — стерегли загнанных в лес немцев, поэтому по чьему-то представлению командир полка, три комбата и все политработники должны были получить награды.

По выражению лица Прохора начальник разведки понял, что ротный недоволен.

— Неужели и ты хотел бы получить за эту сечу награду?

— Я с ними на одном поле и с… не сяду, — спокойно ответил Ланцев.

— Это почему же? Не любишь цвет нашего воинства?

— Не то, чтобы вовсе не любил, но насмотрелся на них до блевотины.