– Что навело вас на такую мысль? – спросила она вдовствующую графиню.

– Просто у меня такое чувство. – Увидев, что Катрин не очень интересуют карты, она положила колоду на стол. – А вы читали эти статьи?

Катрин кивнула.

– Вы заметили, что их автор смотрит на все глазами женщины? Иногда мне кажется, что она смотрит на мир моими глазами.

– Правда? – удивленно спросила Катрин. – Но она, то есть он, был в Ньюгейте и в таких местах Лондона, которые благородная дама не осмелится посетить. – «Не говоря уже о борделях, которые растут, как грибы, в „Ковент-Гардене“ и вокруг него», – подумала она.

– Это не изнеженная светская дама, – продолжала развивать свою мысль Элен. – Это мне в ней и нравится. А еще ее смелость и дерзость. Ее не останавливают никакие препятствия. Когда ей нужны сведения, она идет и добывает их. Не удивлюсь, если она переодевается мужчиной.

Катрин в самом деле иногда подумывала об этом, но была слишком миниатюрна, чтобы сойти за взрослого мужчину.

– И это вас не шокирует? – Катрин посмотрела сначала на мать, потом на дочь.

Вдовствующая графиня отвела глаза.

– Я завидую ей, – сказала она. – Подозреваю, что эта журналистка самостоятельная женщина, должна быть самостоятельной, иначе, будь в ее жизни мужчины, они никогда не дали бы ей такой свободы. Она может уходить и приходить, когда захочет. – Видно было, что Элен увлекала идея женской свободы. Она задумалась, а потом заговорила снова: – Подобная женщина должна уметь заботиться о себе. Она не позволит себе быть в чем-то зависимой от мужчин.

– Думаю, вы неверно представляете себе Э.-В. Юмен, если это действительно женщина, – сказала Катрин, не уверенная, что польщена тем портретом, который нарисовала вдова.

– Вы с нами не согласны? – подала голос Саманта. – Вы сами когда-то рисковали жизнью там, в Испании. Мне кажется, между вами и Э.-В. Юмен должно быть много общего.

Глаза Саманты горели восхищением. Катрин было открыла рот, но передумала. «Дьявол и преисподняя», – как сказал бы Макнолли, она нашла две родственных души, и где – в Ротеме!

– Да, согласна, – ответила она, – хотя не хотела бы, чтобы Маркус услышал меня.

Женщины рассмеялись, и тут у двери прозвучал голос, голос Маркуса:

– О чем мне нежелательно слышать, mi esposa?

Вошли мужчины, но Пенна с ними не было. Дэвид придвинул кресло ближе к Катрин.

– Теперь в этом доме царит трезвость, – прошептал он и подмигнул ей.

Катрин сделала вид, что не понимает его.

– Элен полагает, что Э.-В. Юмен – женщина, – сказала она.

– Э.-В. Юмен? – переспросил Маркус. – А, тот, что пишет в «Джорнэл». Я встречался с ним раза два.

– Встречался? – изумилась вдовствующая графиня. – И он… не женщина?

– О, он женоподобен, уверяю вас. Пожалуй, он напоминает мне старую деву.

Элен и ее дочь не могли скрыть разочарования. В отличие от них Катрин удалось не показать своей ярости.

– Расскажи нам о нем, – попросила она. – Мы горим желанием узнать о нем побольше.

Маркус не заставил себя упрашивать.

– Он очень строгих правил, страшный моралист. Не пьет, не играет в карты, не бегает по… короче, он ужасно правильный.

– Не вижу в этом ничего дурного, – заявила Катрин, понимая, что ее мнение и мнение мужчин в этом вопросе расходятся.

Вскоре в столовой накрыли чай, и разговор перешел на общие темы. Мужчины решили отправиться рано утром на охоту и взять с собой Триста-ма при условии, что он наверстает потом пропущенное. То один, то другой извинялся перед компанией и уходил в свою спальню.

Когда Катрин тоже собралась уходить, Маркус проводил ее до двери и сказал:

– Подожди меня, не ложись.

Она с недоумением посмотрела на него, кивнула и вышла из столовой.

Он нашел Пенна в конторе поместья, которая располагалась вне замка, в том же строении, что псарня и конюшня. Пени стоял у стола и листал гроссбух. Рядом стояла бутылка бренди, в руке Пенн держал грязный стакан, уже пустой. Завидев Маркуса, он схватил бутылку и наполнил стакан до краев.

– За возвращение блудного сына! – фыркнул он, выпил и вытер губы рукавом.

– Извини за Дэвида, – сказал Маркус, – он застал меня врасплох. Раз уж я пообещал ему, то не могу идти на попятную. Даю слово, больше такого не случится.

По лицу Пенна было видно, что он готовился услышать другое. Успокоившись, он ответил:

– Извинение принято.

Маркус прислонился плечом к притолоке.

– Когда привычка пропускать стаканчик превратилась у тебя в потребность?

– Ну вот, это больше похоже на тебя. Маркус, ты мне не отец. Нечего читать мне мораль. Нет у меня никакой, как ты говоришь, болезненной потребности.

– Я твой брат и чувствую ответственность за тебя, – прервал его Маркус.

– Брат по отцу, – поправил Пени. – И с каких это пор ты стал чувствовать ответственность за меня? Между нами никогда не было особой любви. Я был тебе нужен постольку, поскольку управлял твоим имением, пока ты был на войне. Или ты недоволен тем, как я веду хозяйство?

– Доволен, конечно, доволен. Ты прекрасный управляющий. Но задумываешься ли ты о будущем, Пени? Надо становиться самостоятельным. Я думал над этим… что, если я предложу тебе наше имение в Корнуолле? Перепишу его на твое имя. Можешь делать с ним что хочешь. Ты, наверно, рад будешь переменам в жизни.

– Не хочу от тебя милостыни.

Маркус заиграл желваками.

– Ты не ожидал, что я вернусь, так ведь, Пени? Думал, я погибну в Испании, и тогда ты унаследуешь все.

Пени внезапно засмеялся и так же резко оборвал смех.

– Не ожидал, что ты скажешь такое. – Он взял стакан, отпил. – Во всяком случае, прямо мне в лицо.

Маркус понял, что говорить что-либо сейчас бесполезно. Он мог хвалить Пенна или ругать, все его слова пролетали впустую.

– Вижу, говорить с тобой не имеет смысла, – вздохнул он. – Но хочу, чтобы ты уяснил себе одно: я не потерплю пьянства в своем доме. – Пенн ничего не ответил, и Маркус продолжал: – Если не желаешь думать о себе, подумай о матери. Не ужели не видишь, что разбиваешь ей сердце?

– Черт подери! Я не пьяница! Нет! В любой момент могу остановиться, если только захочу.

– Уверен в этом? – сурово посмотрел на него Маркус.

Пенн взглянул на стакан в руке:

– Стоит только захотеть, и брошу пить, – не слишком уверенно пообещал он.

Войдя в покои Катрин, Маркус обомлел. Она сидела за маленьким столиком у камина и была настолько погружена в свое занятие, что не замечала его, застывшего в дверях и наблюдавшего, как она обмакивает перо в чернила и продолжает писать. Она переоделась в удобное домашнее платье, облегающее и невероятно женственное. Собранные в простой узел темные волосы подчеркивали тонкость и одухотворенность ее лица. На какую-то секунду, даже долю секунды он поверил, что перенесся в прошлое, в монастырскую келью Каталины в Испании.

Но, конечно, это была не та Каталина, которую он помнил. Лицо Кэт, ее фигура стали столь привычны, что уже невозможно было ясно представить себе Каталину.

Очнувшись, Маркус тихо спросил:

– Чем ты занимаешься?

– Записываю впечатления о твоем доме и твоей семье, – ответила она рассеянно.

– Ты ведешь дневник?

Перо перестало бегать по бумаге. Когда Катрин подняла наконец глаза, он увидел в них улыбку.

– Не дневник, Маркус. Просто записи. Ведь я писательница, а мы, писатели, никогда не доверяем памяти. Кто знает, может, пока я здесь, у меня появится желание написать статью для «Джорнэл». Садись. – Она жестом показала на свободное кресло у столика. – Так что ты хотел мне сказать?

Он сел.

– Ничего особенного. О, не смотри на меня так. Не забывай, Катрин, что для окружающих мы муж и жена. Что подумают люди, если мы не будем проводить время наедине? Я не задержусь надолго.

Она согласно кивнула.

Маркус глубоко вздохнул, вытянул ноги и положил их на медную каминную решетку.

– Приношу извинения за сцену с Пенном. Я знал, что он может выпить лишнее, но никогда не видел его в таком отвратительном состоянии. Больше этого не повторится. Я приказал дворецкому убрать все запасы спиртного и запереть в кладовой. Ключ у меня в кармане.