В ответ она сказала дрожащим голосом:

– Один раз, один только раз хочу почувствовать прикосновение твоих губ.

Маркус поцеловал ее нежным, невинным поцелуем, и тут, словно дикарка, она яростно укусила его за нижнюю губу. Он дернул головой, и в тот же момент Каталина ударила его по лицу.

Он не успел рассердиться, настолько поразила его ее выходка. Но тут Маркус понял, что она еще не знала мужчин, и укорил себя за то, что невольно испугал ее.

– Каталина, – сказал он, – не надо бояться меня. Я не сделаю тебе ничего дурного.

Она отступила назад, и он увидел следы крови, своей крови, на ее губах. На лестнице раздался стук башмаков, смех, и мужской голос, перекрывая другие голоса, позвал ее по имени. Даже когда она, рванув, разодрала на себе платье от подола до пояса, обнажив бедро, Маркус еще ничего не понял и стоял, не зная, что делать.

Каталина закричала что-то по-испански, и за дверью внезапно наступила тишина. Каталина выхватила кинжал, словно защищаясь, и жестко сказала:

– Эль Гранде убьет тебя, когда увидит, что ты пытался взять меня силой.

Молнией сверкнула в голове догадка. Не первый раз женщина пыталась устроить ему ловушку, но впервые это у нее получилось. Его окровавленная губа, красный след от пощечины, ее порванное платье – все явно подтверждало его вину.

Времени на объяснение не было. Едва он шагнул к ней, как дверь, загремев, распахнулась; Каталина отбросила кинжал и кинулась на грудь смуглому человеку, переступившему порог. Маркусу он показался совсем юным, моложе Каталины. Следом за ним в комнату ворвались несколько вооруженных людей и оттеснили Маркуса, прижав его к стене. В ярости оттого, что его предали, он бешено сопротивлялся, позабыв о ранах, не чувствуя боли. Трое человек повисли на нем, не давая добраться до девушки, и только приставленный к горлу нож заставил его прекратить борьбу.

Маркус не мог понять, почему она так поступила, но тут уловил в ее быстрой гортанной речи знакомое слово «Ротем», и ему все стало ясно. Каким-то образом Каталина узнала, кто он на самом деле, и тогда составила план, намереваясь осуществить его, когда брат вернется в монастырь. Он никак не мог успокоиться. Его провели, как мальчишку. Все в ее поведении было обманом. Не мужчина по имени Маркус Литтон привлекал ее, а то, чего желает всякая женщина, – богатство, положение в обществе.

Когда Каталина наконец замолчала, Эль Гранде, отстранив ее, подошел к Маркусу и, устремив на него бесстрастный взгляд черных глаз, спросил на безупречном английском:

– Так-то англичане отвечают на дружеское гостеприимство?

Маркус молчал, не сводя с Каталины сверкающих ненавистью глаз. Потом не выдержал:

– Лживая дрянь! Надо мне было воспользоваться моментом, когда ты предлагала себя. Шлюха! Puta!

Удар Эль Гранде заставил его рухнуть на колени. Сплюнув кровь, Маркус процедил сквозь стиснутые зубы:

– Все равно не женюсь на тебе. Никогда! Последовал новый удар, и Каталина закричала.

Когда Эль Гранде вновь поднял кулак, она бросилась к нему, заслонив собою Маркуса, и что-то заговорила умоляющим тоном. Она говорила долго; Эль Гранде молча слушал ее.

Наконец Эль Гранде отдал короткое приказание, и его люди рывком поставили Маркуса на ноги. Отступив на шаг, Эль Гранде окинул его оценивающим взглядом, отчего стал похож на безобидного мальчишку. Маркусу с трудом верилось, что перед ним легендарный вожак повстанцев, одно имя которого наводило ужас на врагов.

– Тебе повезло: моя сестра любит тебя, – сказал Эль Гранде. – Ты женишься на ней, senor, в противном случае твои друзья англичане заплатят за твой грех.

Маркус посмотрел в его безжалостные черные глаза и понял, что проиграл.

В тот же день, вечером, их обвенчали в разрушенной монастырской церкви; сквозь обвалившуюся крышу им сияли яркие звезды. Обряд совершили наскоро. Эль Гранде задумал проводить под покровом ночи Маркуса и его соотечественников до английских позиций, и ему не терпелось поскорей отправиться в путь. Жених и невеста держались напряженно, однако среди остальных свидетелей церемонии царило праздничное веселье. Они знали, что Каталина поймала в свои сети английского лорда, но, хотя свадьба и была скоропалительной, Хуан позаботился о том, чтобы все, в том числе и соотечественники Маркуса, поверили, что молодые люди влюблены друг в друга. Когда новобрачный поцеловал невесту, никто не заметил ненависти в его глазах и холодного блеска – в ее.

Раздались веселые крики, поздравления; он притянул ее к себе и зловеще улыбнулся.

– Теперь ты принадлежишь мне, Каталина, а не брату. Подумай об этом, пока меня не будет. Когда-нибудь придет день расплаты, и ты, змея, увидишь, как твоя победа обернется против тебя.

Маркус поцеловал ее – не прежним, уважающим ее невинность, поцелуем, а безжалостно, грубо, так, что голова Каталины запрокинулась назад. Она дернулась и обмякла, безвольно повиснув в его руках. Маркус крепко обхватил ее талию и привлек к себе, плотно прижавшись бедрами к ее бедрам. Со стороны они действительно напоминали влюбленных, застывших в страстном объятии, их поцелуй был встречен одобрительным ревом.

Когда он отпустил ее, Каталина попятилась, прикрывая ладонью вспухшие губы. На побледневшем лице ее глаза казались огромными, и Маркус кивнул, удовлетворенный тем, что прочитал в ее взгляде.

Тихо, ледяным тоном он сказал:

– Ты прогадала, леди Ротем. Помни об этом, когда будешь мечтать о богатстве и титуле графини.

Круто повернувшись, он, не оглядываясь, направился сквозь толпу улыбающихся испанцев к соотечественникам, которым не терпелось отправиться в путь.

Англия, август 1815

Катрин протяжно вздохнула, выпрямилась в кресле и потерла затекшую от долгого сидения спину. Прическа ее растрепалась; она вынула шпильки и собрала вьющиеся ярко-рыжие пряди в свободный узел на затылке. Пол вокруг кресла был усеян скомканными листами бумаги; пальцы ее испачкались чернилами. Она уже давно сидела за столом, но написанное не удовлетворяло ее.

Хотелось все бросить, но надо было продолжать. Мелроуз Ганн, владелец «Джорнэл», ждал ее статью самое позднее завтра к вечеру. Существовала и другая причина, чтобы довести работу до конца. Позарез нужны были деньги. Катрин, конечно, не бедствовала. У нее оставался этот маленький дом и скромный ежегодный доход, который давало имение отца, но его едва хватало на прожитье. Врачи, особенно армейские, редко бывали состоятельными людьми.

Тяжело вздохнув, она собрала листки и внимательно перечитала написанное. Это был первый из серии очерков, посвященных отвратительным условиям жизни солдат и их семей, с требованием к правительству радикального их улучшения. Теперь, когда война была закончена и Наполеон заточен на острове Святой Елены, наступило самое подходящее время осуществить изменения, которые она предлагала. Катрин знала не понаслышке то, о чем писала. Она все видела собственными глазами, когда сопровождала отца в испанском походе.

Отличительным знаком Э.-В. Юмена – таким псевдонимом она подписывала свои статьи – была точность. Если она писала о Ньюгейте, читатели могли быть уверены, что она лично осматривала эту тюрьму. «То есть не она, а он», – поправила себя Катрин. Авторов-женщин еще как-то воспринимали, когда они писали на банальные темы вроде воспитания детей и благотворительности. Если же они пытались выйти за пределы этого ограниченного круга тем и высказывались о вещах серьезных, используя отпущенный им богом талант, то становились всеобщим посмешищем. Как ни ужасно, но таково было положение вещей. Если бы вдруг открылось, что под именем «Э.-В. Юмен» скрывается женщина, никто не стал бы воспринимать ее статьи всерьез, издатели потеряли бы к ней интерес и она осталась бы без работы.

Наморщив лоб, Катрин сосредоточилась на написанном. Она не была полностью удовлетворена статьей, но не сразу поняла, в чем дело. Она взяла неверный тон – слишком строгий, слишком критичный. Это было не похоже на обычную манеру Э.-В. Юмена, который достигал цели шуткой, ироничным намеком. Придется все переписывать.