— Ею восхищался и Айта и, когда бывал в Токио, всегда читал ее произведения в хронологическом порядке, слушал ее лекции, встречался с ней… Он хвалил ее подвижнический образ жизни, ее старания. Именно ее образ соответствует «миру небожителей», говорил он, и она вполне может радоваться тому, что я написал…

— Ты послал ей книгу еще в начале июля, а вестей от нее нет, так что…

— Она занята. Если бы я причинял ей беспокойство… Великая Природа должна была дать мне знать об этом… Но Великая Природа даже радовалась, называя мою книгу современным Священным Писанием. И А., мне кажется, будет гордиться этим. Так что не волнуйся.

— Это похоже на самодовольство писателя, поэтому я волнуюсь.

В это время из Америки позвонил Минору Айта. Сказав, что его мать сообщила ему из Токио по телефону о смерти И. и он звонит, чтобы выразить мне сочувствие, он, немного помешкав, добавил:

— Мама сказала, что в этом году вы немного ослабли, я волновался. Пожалуйста, не перетруждайтесь…

— Не волнуйся. Через десять дней после приезда сюда я стал даже здоровее, чем прошлым летом.

— Ну тогда я спокоен. И все же… Берегите себя, а работой можно иногда и пренебречь…

— Спасибо. Писать — это моя миссия… Жизнь продлена мне потому, что я выполняю свою миссию, — рассмеялся я и, посерьезнев, спросил: — Послушай-ка, это о «Жизни человека». Ты сразу дал о ней добросовестный и точный отзыв… Но в этом произведении есть героиня, напоминающая А. Нет ли там каких-нибудь мест, которые задели бы ее, как ты считаешь?

— Нет, нет… Даже если вдруг А. поняла, что послужила прототипом, она была бы скорее признательна вам. Ведь благодаря произведению сэнсэя она может жить вечно…

На этом телефонный разговор с Америкой закончился.

После ужина, когда я отдыхал в столовой, внезапно появился гениальный Жак и весело заговорил со мной о том, что нельзя забывать о «небожителях»:

— Ты верь, что этот путь скоро станет большой дорогой… Не нужно ни о чем думать… Когда этот путь станет большой дорогой, все человечество сможет стать счастливым. Сейчас ты, кажется, беспокоишься об А. Будучи великолепной писательницей, она является еще и пастором. Прекрасным пастором-женщиной, что для нашего мира большая редкость. Она твоя давняя знакомая, ее тревожит твое неверие, она жалеет тебя и постоянно молится за тебя.

— Даже несмотря на то, что читала пять томов моих сочинений, которые следует назвать Книгой Бога?.. Неужели это правда?

— Для нее и этот путь — заблуждение. Хоть А. и считает, что ты пишешь превосходно, она все более и более жалеет тебя и беспокоится о тебе, считая, что ты погряз в заблуждениях.

— Досадно… Что тут скажешь? — вздохнул я.

— Ничего не скажешь. Недалеко то время, когда этот путь станет большой дорогой… Люди, освободившись от различных религий, пойдут по нему и смогут вместе наслаждаться «жизнью в радости». Ведь живосущая Родительница, четвертого июля посетив тебя, говорила с тобой об этом?

— А ведь точно, говорила… «Скоро наступит Небесное Царство, поэтому подготовься, чтобы писать о Небесном Царстве», — приказала она.

— Поэтому тебе следует, поднявшись над Миром явлений, стать человеком Небесного Царства. Потом послушай магнитофонную запись от четвертого июля.

— Хорошо.

— В знак того, что ты стал человеком Небесного Царства… Ты ведь любишь музыку? Вот и послушай музыку Небесного Царства.

И, словно эти его слова послужили сигналом, послышались тихие звуки симфонии, и это была прекрасная музыка, которую я слышал впервые. Я заслушался.

— Это музыка Небесного Царства, — улыбнулся Жак.

Жак посоветовал мне прослушать магнитофонную пленку от 4 июля. Тут нужны объяснения.

Это было примерно семь лет назад. От своего близкого друга профессора Кодайры я узнал, что Основательница учения Тэнри, живосущая госпожа Родительница Мики Накаяма, выказала горячее желание встретиться со мной. Встреча состоялась у меня дома, профессор вместе со мной слушал ее рассказ, и тогда же он записал его на магнитофонную пленку, а я тогда же впервые узнал о такой удобной вещи, как магнитофонная запись. К моему удивлению, оказалось, что голос, записанный на пленку, звучит громче, чем при непосредственном общении.

Дочь сразу же купила магнитофон, а также электронную пишущую машинку, чтобы перевести записанное на пленке на бумагу и распечатать текст.

И когда госпожа Родительница пришла в следующий раз, мы, слушая ее рассказ, одновременно записывали его.

А когда Родительница ушла, мы сразу же прослушали пленку.

Родительница говорит на диалекте провинции Ямато[6] эпохи Эдо, поэтому, когда слушаешь ее непосредственно, попадаются трудные для понимания слова, некоторые из них не улавливаешь, а на пленке голос звучит громко и внятно, и это очень помогает.

При помощи электронной машинки дочь примерно за полтора часа превратила рассказ, записанный на пленке, в иероглифы и красиво напечатала его.

Восхищаясь великолепными благами цивилизации, я в глубине души стыдился своего невежества…

Постаравшись восстановить в памяти содержание услышанного непосредственно, я прослушал речи Родительницы на пленке, а потом прочитал их же напечатанными на бумаге и сделал неожиданное открытие, а именно: содержание легче воспринимается, когда видишь текст глазами. И еще: беседуя, надо сосредоточиться и по возможности вкладывать в беседу всю душу.

С тех пор Родительница по крайней мере раз в десять дней, а то и раз в пять дней приходит ко мне домой, то есть она побывала у меня уже более ста раз, и каждый раз после ее ухода дочь переводит в текст записанное на пленке.

Эти распечатки бережно хранятся в углу моего кабинета, и накопилось их уже великое множество.

А о чем, собственно, говорит госпожа Родительница, так часто посещая нас? Она затрагивает самые разные проблемы, говорит, к примеру, о жизненном пути человека, о счастье человека, о духовном совершенствовании человека, об отношениях Бога и человека… А слушают ее все, все люди, находящиеся в данный момент у меня в доме. Все, даже те, кто приходит навестить меня без моего ведома, привлеченные Родительницей.

Родительница сперва долго увещевает меня, высказывая какие-то общие соображения, а затем беседует с каждым присутствующим именно о том, что его интересует.

Иногда нас бывает только трое: госпожа Родительница, я и дочь. В этом случае Родительница, мне кажется, говорит с еще большим воодушевлением, чем обычно, и, предупредив, чтобы мы молчали об услышанном, великодушно открывает нам то, что мы недостойны слушать.

После ухода госпожи Родительницы, как я уже писал ранее, я прослушиваю пленку, внимательно прочитываю напечатанное и, таким образом, как мне кажется, прилагаю усилия к собственному совершенствованию. Но, возможно, я не достиг результатов, которых ждала от меня Великая Природа, поэтому вот уже семь лет повторяю одно и то же.

Да, вот еще что… Во время наших бесед она всегда говорит о юноше Юкинаге, называя его «это дитя»; говорит, с каким нетерпением ждет, когда он достигнет зрелости, и в словах ее звучит материнская любовь.

Этому юноше Юкинаге, когда я впервые встретился с ним, было примерно двадцать лет, он казался беспомощным юнцом, а теперь достиг великолепной духовной зрелости и, в сущности, как мне кажется, близок не только по возрасту, но и по духу такой великой личности, каким был Иисус, когда его распяли.

Три-четыре года назад я как-то спросил его:

— Когда ты в качестве ясиро передаешь нам слова госпожи Родительницы, твоя речь льется свободно и величественно, скажи, ты заранее знаешь содержание разговора?

— Не знаю.

— Рассказав, ты сразу забываешь, что говорил?

— Нет, все помню.

— Все помнить очень трудно.

— Но ведь именно таким образом я и учусь, к тому же это мой долг.

Прежде он был косноязычным, неразговорчивым юношей, но в последнее время мне много раз приходилось случайно слышать, как он говорит о вере и Боге, и я слушал его с восторгом.