По его словам, домики постараются построить к первой декаде июля будущего года, так чтобы уже можно было жить в них, причем, если внести деньги на строительство в этом году, будет позволена десятипроцентная скидка.

Я получил первую премию за опубликованную в четвертом номере журнала «Кайдзо» повесть «Буржуа» и обладал суммой в 1500 иен. Даже не дослушав до конца рассказ председателя, я сразу согласился на его предложение.

Мне так хотелось предоставить своей семье возможность проводить лето в местности с таким отличным воздухом, что я не мог думать ни о каких сопряженных с этим трудностях.

Господин председатель сказал, что сейчас же проводит меня на этот холм, но я устал и у меня не было настроения, так что, решив полностью доверить это дело уважаемым старшим компаньонам, я откланялся. Возможно, я проявил безответственность, но мне казалось, что меня обязывают еще и правила приличия.

Итак, я полностью доверил им это дело и в конце июля следующего года уже должен был приехать в эту горную хижину вместе с семьей.

Неужели с тех пор прошло более шестидесяти лет?

Трое старших моих товарищей выбрали себе место, откуда открывался прекрасный вид и обошлись без сада, мне же досталось широкое плато на вершине холма, в одном из его уголков расположилась моя горная хижина. С утра до вечера в окна било солнце, там было слишком светло, и я не знал, что с этим делать.

Я пришел в управление Хосино посоветоваться, не посадить ли деревья, чтобы затенить участок, но мне возразили, что так как почва в этом краю представляет собой вулканический пепел, то посаженные деревья зимой повалит ветер. Тем не менее мне сразу же прислали двоих работников, которые предложили посадить на моем пустом участке саженцы из леса Хосино примерно в метр высотой. Подготовив участок, они нашли в лесу клены и молодые деревца других пород и пересадили их.

Один из работников. Б., был крестьянин из Куцукакэ, который, вероятно, из-за экономической депрессии в летнее время в свободные часы подрабатывал в управлении. Он оказывал мне много различных услуг, но никогда не заводил разговора ни о зарплате, ни о поденной оплате, поэтому однажды я решительно спросил его об этом.

— Не волнуйтесь… Потом получу в управлении, — ответил он.

(Когда в том году я уезжал оттуда, то не нашел среди присланных из управления счетов тех, что касались бы поденной оплаты Б. и его напарника, на мой вопрос об этом мне ответили, что их оплата входит в расходы по управлению домиками. Удивившись при виде столь маленьких сумм, я вознамерился было вознаградить Б., но в то время тот уже не работал в управлении. Да, крестьяне тоже были бедны, но, несомненно, их души были богаты, как души, обитающие в Райском мире.)

На третий день после того, как Б. посадил саженцы, он пришел ко мне к вечеру с двумя крестьянами из Куцукакэ. Они попросили позволить им будущей зимой выполнить одну работу, поскольку в это время окажутся безработными.

И вот что они сказали: в лесу Хосино протекает маленькая речушка, зимой воды в ней нет, и на дне реки под солнечными лучами во множестве обнажаются крупные камни. Эти камни очень подходят для сада, они готовы перенести их в мой сад и будущим летом найти им достойное применение.

Я не возражал и поручил им эту работу. Они все трое обрадовались, но после некоторой заминки Б., потупив голову, сказал: если за эту работу поденно вы на каждого дадите сейчас по 50 сэнов, мы вам будем очень благодарны. Он впервые заговорил о деньгах, поэтому, когда я выдал крестьянам пять иен, они с благодарностью приняли их и, смущенные, удалились.

Летом следующего года, прибыв на место, я, к своему удивлению, обнаружил в саду множество больших и маленьких камней, но через три дня пришел Б. с крестьянами, и они распределили эти камни: выложили ими дорожку ко входу в дом и веранде, там и сям распределили по саду те, что покрупнее, а из оставшихся перед комнатой в европейском стиле соорудили сад камней площадью примерно в шестнадцать квадратных метров. Я предложил им поденную зарплату, но они, заявив, что уже получили ее в прошлом году, отказались.

С тех пор прошло 60 лет, но камни не сдвинулись с места, теперь они все украсились мхом и выглядят поистине великолепно.

И сегодня, присев на камне скалистого сада, я погрузился в воспоминания: да, ведь в те времена здесь тоже был Райский мир и люди были жителями Рая, они счастливо жили в радости, думалось мне.

Помню, как к нашей веранде через день приходили старики из деревни, принося в корзинах на спине на продажу овощи, которым жена находила применение.

Она не платила им денег, а записывала в тетрадь и, когда мы собирались уезжать в Токио, выплачивала эти суммы. Жена всегда восхищалась дешевизной этих овощей.

И сегодня я вспомнил, что эта земля оставалась Райским миром еще несколько лет и мы были действительно счастливы.

Я невольно задумался: а когда же в жизни Райского мира появились признаки Ада? Однажды летом, когда мы, как всегда, приехали на дачу, на всех окнах дома вплоть до окна уборной белой краской было написано «Сэридзава». Оказалось, что весной воры среди бела дня, подогнав грузовик, украли все имущество, вплоть до оконных стекол из нескольких богатых вилл.

В управлении приняли соответствующие меры предосторожности, но, несмотря на это, и из нашего горного дома украли велосипед, ковер из комнаты в европейском стиле и другие вещи.

Когда через два-три дня мы со старшей дочерью, узнав, что старик, летом всегда приносивший нам в корзине за спиной овощи, заболел, пошли навестить его в Куцукакэ, то увидели, что на перилах веранды одного из деревенских домов сушится наш ковер.

— Смотри-ка, это наш ковер! — воскликнула удивленно дочь.

— Да нет… Наверное, где-нибудь купили, — укорил я ее, но у самого вдруг закрались сомнения: эти крестьяне, казавшиеся мне обитателями Райского мира, отчего они стали людьми Ада? Это тоже результат войны, — сразу сказал я сам себе.

Война — страшная вещь.

В ту весну прошло десять лет с тех пор, как я вернулся на родину, и мой лечащий врач объявил, что я полностью выздоровел. Чтобы доказать это самому себе, а также желая узнать истинный характер японо-китайской войны, я по протекции полковника А., начальника учебного отдела военного министерства, в течение сорока дней объездил места бывших сражений от Внутренней Монголии, Маньчжурии, через Цзинань и Циндао, вплоть до Шанхая и Нанкина, где посещал в госпиталях раненых и больных военнослужащих.

Важная вещь, которую я узнал благодаря этой поездке, состояла в том, что огромная японская армия, пребывая в Китае, не знала, где применить свою силу и власть, и начала бессмысленную войну, она подвергала страданиям ни в чем не повинных китайцев, и поэтому мира в Китае не может быть, пока японская пехота не уйдет оттуда.

Когда, вернувшись в Японию, я честно доложил об этом оказавшему мне услугу полковнику А. в генеральном штабе, он, серьезно выслушав меня, любезно предупредил:

— Я хорошо все понял. Если что разболтаешь, учти, рискуешь головой. Забудь все.

Благодаря тому что я последовал этому дружескому предупреждению, я смог благополучно пережить трудное время войны, но впоследствии мне не представилось случая встретиться с моим своего рода благодетелем, полковником А. Интересно, как он поживает?

Сидя на большом камне в саду камней, я вспоминал внезапно нахлынувшее на меня прошлое, а молодые деревца-саженцы, когда-то посаженные добрым крестьянином Б. с напарником, за эти шестьдесят лет выросли, превратились в огромные деревья, и прежде голый холм покрылся лесом из высоких деревьев, благодаря чему мой кабинет даже в ясные дни был таким темным, что с полудня надо было включать электрический свет.

Как-то я подумал, что надо бы удалить некоторые деревья в саду, но, увидев, как все они, вспучив землю, в которой укоренились, мужественно борются за жизнь, я не смог срубить их.