Прочитанное меня поразило. Судя по дате, эти строки были написаны за пять лет до ее смерти. Получается, что жена со дня женитьбы постоянно держала при себе эти два моих письма, разумеется, и во время нашей жизни за границей, пронесла их через все мытарства и время от времени перечитывала, подбадривая себя. Это открытие не столько воодушевило меня, сколько наполнило невыносимой тоской.

Вот почему, когда слива неожиданно заговорила со мной об обстоятельствах смерти жены, я так сильно расчувствовался и поскорее вернулся в кабинет. Но сердце не успокаивалось, я не мог приняться за работу. Сами собой в памяти всплыли письма, сбереженные женой и обнаруженные младшей дочерью в углу библиотеки. Я погрузился в горькие раздумья.

Не знаю, сколько прошло времени, но очнуться меня заставил донесшийся из-за двери робкий голос домработницы:

— Сэнсэй!..

Я открыл глаза и прислушался.

— Сэнсэй, соловей поет. Слышали?

— Нет… Наверно, его привлекли цветы сливы.

— Уселся на ветке камелии за домом. Из окна кабинета, наверно, видно.

Я поднялся и посмотрел в окно на камелию. Вероятно, благодаря тому, что в прошлом году я попросил оставить ее расти в естественном виде, ветви у нее вытянулись, листва стала густой, так что маленькой птички было не углядеть.

— Вот заливается! — воскликнула домработница.

Я пожалел, что так стар и из-за своей глухоты вряд ли смогу уловить какие-то звуки. И в ту же минуту услышал чудный голос.

Затаив дыхание, я устремил глаза туда, откуда доносилось пение. Дважды соловей рассыпался руладами, прежде чем я наконец сумел разглядеть его силуэт. Прелестная птичка! Впервые я видел соловья. Я хотел открыть окно, чтобы получше его рассмотреть, но не решился. Прошло немного времени, ветвь колыхнулась, соловей упорхнул.

Открыв дверь кабинета, я крикнул находившейся на нижнем этаже женщине:

— Соловей улетел! Может быть, он перелетел на сливу перед домом… Скажите мне, если запоет там.

— Слушаюсь.

Часа через три я спустился в гостиную обедать.

— Я была все это время начеку, — сказала домработница, — но соловей на сливе так и не появился. Чтоб в эту пору пел соловей — такая редкость! Я так обрадовалась!.. Простите, что вас потревожила.

— Напротив, это тебе спасибо. Если б ты мне не сказала, я бы не обратил внимания… Благодаря тебе я впервые увидел соловья… И голос у него чудесный… Говорят, что соловья приманивает благоухание цветущей сливы, поэтому надеюсь, он еще прилетит в наш сад.

— Вот была бы радость!

После этого разговора мы целыми днями ждали, прислушиваясь, но соловей так и не вернулся. А я про себя подумал, что соловей залетел в задний сад потому, что предпочитает дикую природу.

С того дня, как слива заговорила о моей жене, меня не оставляло беспокойство. Я вспомнил еще об одной неожиданной находке младшей дочери. Случилось это на следующий день после того, как она наткнулась в углу библиотеки на бумаги матери, укладывая в старый комод платья, которые хотела взять с собой в Судан…

А дело было так. Через несколько дней после смерти матери три дочери разделили между собой оставшуюся от нее одежду, так что комод пустовал, но когда младшая дочь решила уложить свои платья в выдвижной ящик, она заметила, что под толстой бумагой, устилавшей дно, что-то лежит. К своему удивлению, она достала четыре пакета с разложенными в них банкнотами в тысячу и десять тысяч иен. На всех свертках было написано мое имя. Дочь принесла их ко мне в кабинет.

— Папочка, — сказала она, передавая мне находку, — вы бы поостереглись хранить деньги в таком месте!

— Что это? — удивился я.

Но сколько ни ломал голову, не мог вспомнить.

Дочь объяснила, как нашла деньги, но это не помогло мне вспомнить.

— А может, это были мамины заначки? Только почему она надписала ваше имя?.. Вероятно, собиралась вернуть вам какой-то долг… Это на нее похоже.

Внезапно я вспомнил и, смеясь, сказал дочери:

— Это деньги, отложенные твоей матерью на помощь нуждающимся.

— Знала бы, что у нее такие большие благотворительные фонды, тоже бы обратилась за помощью! Жаль, теперь поздно. Как бы то ни было, это ваши деньги, поэтому спрячьте их в безопасное место.

Сказав это полушутливым тоном, дочь быстро ушла.

Прошел час, и дочь, освободившись, попросила меня, если я не занят, рассказать, что это были за «деньги для нуждающихся». Меня самого занимали мысли об этом, поэтому я охотно пустился в рассказ.

После нашего переезда в новый дом, в конце того месяца, когда младшая дочь уехала учиться во Францию, как-то за ужином жена сказала, что отныне хочет иметь свои карманные деньги.

Наш семейный бюджет был целиком в ее ведении, поэтому я не мог взять в толк, чего она хочет.

— Можешь тратить на себя сколько угодно, — ответил я. На что жена сказала, что все потраченные деньги она записывает в книгу домашних расходов, но бывают случаи, когда ей бы не хотелось указывать, на что они пошли, для того ей и нужны свои ежемесячные карманные деньги, в которых не было бы необходимости отчитываться.

— Ну, коли так, — рассмеялся я, — бери сколько хочешь и ни в чем себе не отказывай.

Жена была человеком педантичным и на протяжении всех лет день за днем вела книгу домашних расходов. Разумеется, я ни разу ее не проверил. В конце каждого месяца за обедом она в общих чертах сообщала, сколько денег потрачено. Чем больше было расходов, тем меньшую сумму она брала себе. В те месяцы, когда я получал много гонораров, ее карманные деньги также увеличивались, о чем она пунктуально мне докладывала. Все это как-то выветрилось у меня из головы.

Вспомнил, это было в шестидесятом году. Ко мне из деревни приехал младший брат Д., с которым мы виделись крайне редко. Он работал в провинциальной автомобильной компании, но был призван в армию и все четыре года, пока шла война, тянул лямку простого солдата. После войны, вернувшись на родину, не стал работать на прежнем месте, а подвизался в церкви нашего отца (она называлась Гакутодай) и в конце концов стал миссионером в Тэнри. В церкви он занимался делами молодежи, а сейчас, с верховного благословения, приступил к организации небольшого местного прихода в соседнем городке А. Его жена устроилась в этом городке завучем в школе и содержала семью, но, для того чтобы организовать новое отделение церкви, надо было, кроме прочих расходов, отсылать пожертвования в Центр Тэнри. Деньги требовались немалые. Вот он и приехал за помощью.

У меня совсем не оставалось времени до сдачи обещанной рукописи, а он так навязчиво приставал со своими просьбами, что я не выдержал и сказал напрямую:

— Я — неверующий, более того, я противник Тэнри, поэтому ни о каких пожертвованиях с моей стороны речи быть не может! Моя религиозность заканчивается на том, что, построив дом, в котором ты сейчас живешь, я отпраздновал новоселье в соответствии с принятыми обычаями… А теперь извини, я занят.

После этого я вернулся в свой кабинет.

Спустившись в столовую к обеду немного раньше обычного, я обнаружил, что брат, как ни в чем не бывало, уже опустошил миску риса и находится в веселом расположении духа.

— Брат, как видно, очень занят, — сказал он, видно заметив выражение моего лица. — Я только мешаю… Все равно, спасибо за все. Поеду-ка я, пожалуй, сразу домой, не заезжая к другому брату. Мои небось уже волнуются, куда я пропал.

Он поднялся и, несколько раз поклонившись моей жене, ушел.

Обед у нас простой, жена быстро накрыла на стол, и мы приступили к еде, но я никак не мог взять в толк, почему Д. ушел такой довольный. Между тем жена, не прерывая еды, сказала небрежно:

— Не помню, говорила ли я тебе о своем фонде помощи для нуждающихся?

— Нет, что это?

— Вот уж три года, с того месяца, как младшая наша дочь уехала в Париж, я получаю ежемесячно карманные деньги… На себя я ничего не трачу, так что кое-что накопилось. Сразу после нашего переезда я постаралась отблагодарить всех, кто в трудную минуту пришел нам на выручку, а сейчас решила сама, по своей личной инициативе, создать фонд помощи нуждающимся.